Зазвенел в коридоре гонг, обозначающий время. Кэраи опомнился – сколько они тут уже говорят? В комнате закатный оранжевый свет, положена на невысокую скамью подушка, на ней неподвижно сидит так разозлившая его женщина, и голубое ее платье в вечернем свете кажется бело-зеленоватым.
- Довольно. Это все, что ты хотела сказать?
По-прежнему глухо она ответила:
- Он знал, что я пойду к вам. Он что-то задумал. Берегитесь ночи и сумерек, господин.
- Пугать ты умеешь. Учили этому?
- Нет, научилась сама, недавно… рада бы не уметь.
- Я должен остерегаться. А ты?
- Я… у меня меньше способов себя защитить. Но за своих товарок я опасаюсь больше, - голос ее звучал все тише. - Одна из моих подруг недавно видела его у реки…
- Видно, по нему вы сильно скучаете всем Веселым кварталом.
Молодая женщина, не вставая, вскинула голову, сверкнули антрацитово-черные глаза, и вспыхнули рубины на височных подвесках.
Кэраи понял, что она удивительно красива. И раньше слышал имя Лайэнэ, мельком видел несколько раз, и само собой подразумевалось, что ашринэ такого уровня точно не будет уродиной. И все же до глубины души поразило осознание, что перед ним в самом деле красавица.
- Просишь, чтобы я отослал мальчика? – спросил задумчиво.
Она изумилась и, кажется, даже опешила:
- Как я могу просить этого?! Кто я, и…
- Но ты же хотела меня убедить. Не ради конечной цели? – раздражение прошло, теперь ему было смешно. Не над ней смех, а над собой. А она… если будет молчать, то даже полезен этот ее визит.
- А теперь расскажи все подробно. Где ты видела его… Мне расскажешь, и никому больше.
- Да, господин. Но мальчик…
- Упорная! Я решу после. И вот что…. Приноси мне все слухи об Энори, - выслушал все, что еще не успела сказать. - Теперь… можешь идти.
Поднялась так легко, будто взлетела; цветок-широкая юбка снова собрался в бутон. Почтительно поклонилась по обычаю круга своего – с прямой спиной, не поклон, а танец; снова закачались, зазвенели подвески. Слуга, ожидавший сигнала снаружи, уже дверь приоткрыл, а гостья уже приподняла туфельку, готовясь ступить за порог.
- Погоди! Кто он, по-твоему?
Лайэнэ молча протянула ему пожелтевший лист бумаги.
Лунная полоса лежала на подушке, почти касаясь головы женщины. Вот та пошевелилась, застонала слегка, повернула голову – лицо стало видно ясно, и казалось бледным, почти неживым. Распахнулись глаза. Женщина села резко, рывком.
Мужчина, спавший рядом, проснулся:
- Что с тобой?
- Он меня зовет, - женщина зябко повела плечами, подтянула к себе шерстяную накидку, плотно завернулась в нее.
- Кто - он?
- Энори...
- Это дурные сны.
- Нет... зачем я только согласилась бежать. Он не отпускает меня... с тех пор, как выследил там, у моста…
Муж смотрел на нее с удивлением и некоторым испугом. Никогда не говорила о прошлом, а в этот месяц будто река вышла из берегов – не остановишь.
- Зачем я только согласилась бежать, повторила Истэ.
- Ты жалеешь? - спросил мужчина. - А как же дочери?
- Я боюсь за них, каждый миг... Боюсь, что судьба не простит мне отказа от сына.
Мужчина поднялся, обогнул кровать, подошел к женщине. Был он высоким, ладно сложенным, в хрупком свете луны кожа его казалась совсем темной.
- Часто я думаю - ты просто скучаешь о той жизни, которой больше нет у тебя. Что мог тебе дать полновластный хозяин провинции - и что я... Этот домик, пара слуг да сад в три дерева. Понимаю тебя...
- Ничего ты не понимаешь. А если и впрямь так думаешь, больше не любишь. У меня есть ты, есть свобода, и две чудесные дочери. А с ним нельзя было жить!
Отбросила накидку, словно та обожгла. Протянула руку к мужчине:
- Ты знаешь ведь! Он... на свой лад, наверное, любил меня. Но ему вообще не нужна жена, единственное, что он ценит - это свои крепости... Не могу не признать - он отличный воин. Только мне все время казалось - он не делает различия между мной и своей лошадью!
- Я знаю, милая, успокойся. Сколько можно мучить себя?
- Я хотела забыть! Разве я не пыталась?! Но теперь эти сны, и зов…
- Сама посуди, как он может тебя звать? Или думаешь, это душа Тайрену не дает покоя?
- Не знаю, - она вздрогнула, отодвинулась от лунной полосы на кровати. - Однажды, еще в доме Тагари, незадолго до нашего побега, я видела сон, - произнесла женщина, будто не слышала вопроса. - Мне привиделось, что Энори ночью оказался у меня в комнате. Я приподнялась, хотела спросить, что он делает здесь... Помню зеленоватый свет и улыбку торжества на его лице. Утром я решила, что все мне почудилось...
- А он что сделал? Чем закончился сон?
- Я будто провалилась в забытье. С тех пор мне все кажется, словно на мне несмываемый знак. Я даже искала его… но нет, - Истэ бездумно подняла руку, коснулась сперва щеки, потом лба.
- Это была просто тревога перед побегом.
- У него в самом деле был дар. Тагари, тот сразу поверил, но его легко обвести вокруг пальца. Были и те, кто долго считал мальчишку ловким обманщиком, и я сомневалась, хоть и молчала – он меня забавлял. Но потом поняла, что все правда. Он не показывал всей своей силы, об этом только я догадалась.
- И все равно подпустила к Тайрену?
- Ему нравилось наблюдать за ребенком. Мог просто усесться рядом и смотреть, кажется, часами. Что уж он там находил… но рядом с ним Тайрену почти никогда не плакал. А мне сказал однажды – никогда не видел, как растут дети. Будто это все объясняло…
Истэ перевела дух – но муж видел, ей становится легче от этого разговора, слишком долго все держала в себе.
- Я не просила его о помощи, не хотела, чтобы долг вступил в битву с благодарностью. Но благодарности-то и не было вовсе, - горько сказала она.
- Ты не знаешь, может, ему приказали?
- Ему? – женщина рассмеялась. – Я знала его лучше всех. Когда он сидел рядом, слушал и наблюдал, пытался повторить знаки за моей кистью… он любил учиться, тогда был послушным, внимательным… я привязалась к нему. Но даже тогда порой боялась – что вырастет из него? Он дал это увидеть.
Женщина замолчала. Так много прошло времени, уже не понять, что на самом деле было сном. Дочь небогатых родителей – но род ее был достойным. Деды и прадеды воевали, заслужив боевую славу. Они достойно служили семье Таэна. А она не смогла.
Теперь у Истэ нет родни, нет родового имени – имя мужа она не может назвать своим, ведь не знает, расторгнут ли ее предыдущий брак. Наверное, да, тут согласие женщины ни к чему. Да она и согласилась, покинув дом и младенца.
А семья… если не считает умершей, то от нее отказалась.
Другой, не Тагари, обрушился бы на них, но тут Истэ могла быть спокойна. Подло это как-то, пользоваться благородством того, кого бросила. Но грызть себя за это было бы и вовсе неумно. Только вот сны…
Не зажигали огня. Когда проходили по саду, его заменял снежный отблеск, а в ночных коридорах Айсу бы растерялась: где, какая дверь? Эту часть дома ночью не освещали. Зачем, все равно никого.
Пригодилось…
Постепенно и глаза привыкали, хотя все равно опасалась их поднимать. Страшно было увидеть или печать смерти на лице, или еще что-нибудь чудовищное. С прикосновениями куда легче, они-то совсем человеческие. И слушать, порой самой говорить.
- Я так грустила, что вы…
- Вот это неправда, - теперь он часто смеялся над ней. – У тебя было предостаточно других поводов для грусти, но благодаря мне, да…
Айсу никогда не знала, что ему отвечать.
Он сказал, что придет еще, и приходил трижды, с каждым разом больше становясь похожим на себя прежнего. И мелкие жесты, которые она успела увидеть раньше и помнила – движение пальцев, будто пытался что-то прочесть ими в воздухе, внезапное замирание, и чуть птичий наклон головы, и даже дразнящая улыбка порой – все это, будто стертое кем-то, понемногу вновь проступало. Голос становился ровнее, все реже чередовались сразу в одном слове глуховатость и странная, нечеловеческая мелодичность. Только раньше глаза его были беспечными, искрящимися, а сейчас в них плескалась тьма.
Как хорошо все-таки, что, откликаясь на первый зов, на огонек лампы, она сняла оберег. Пусть и была зачарована, что ж! Так все обернулось намного лучше. И не случилось беды, и она хранит его тайну. А во вторую встречу он позволил ей выбирать…
…Ночь, луна, колышутся занавески – он всегда оставлял приоткрытым окно, но холодно ей не было. Порой они встречали людей в коридорах, их никогда не замечали, и Айсу подозревала, что он просто играет, мог бы избежать встреч, но ему нравится ее растерянность. Приходил после полуночи, а потом были дальние покои, гладкость шелка и тишина вокруг. И азарт вспыхивал в душе: зайдет кто-нибудь, не зайдет? Или проснется охранница, и ее в комнате не увидит? Вот будет переполоху… А сама она впервые ощущала себя дочерью знатного дома, пользуясь тем, кто ей не принадлежит. И кусала губы, чтобы не рассмеяться, когда поутру узнавала недоуменные слухи – кто был в тех покоях, почему никто не заметил?
Энори больше не заставлял ее спать наяву, как тогда, в коридоре.
Айсу боялась своего покровителя до безумия – но ей льстило, что он приходит к ней. Только к ней.
И не скрывает своей сущности.
Когда он покидал дом, она раскладывала травы и амулеты под матрас, на котором спала, и в углы своей каморки, но вскоре убирала – и принималась ждать.
Душа человека… это не только сама река, но и водяная пыль над ее струями, и кружево пены на бурунах. Если вода течет ровно, над ней нет ничего, но если поток падает с высоты, вокруг водопада ореол брызг.
Если огонь горит, рассыпая искры, этими искрами можно поджечь сухую траву…
Иногда можно брать малое, сохраняя и огонь, и реку. Не обязательно отнимать жизнь. То, что чувствует человек – не худшая пища…
Он часто смеялся над ней, но бывал и серьезным.
- Я прожил с людьми слишком долго. Наверное, такие, как я, просто убили бы тех, кому обязаны погребальным костром… и еще пару десятков человек впридачу. Я хочу иного… и я могу это сделать.
Говорил достаточно прямо, чтобы не оставалось сомнений.
…Но чтобы стать таким, как прежде, нужны подобные Айсу – те, чьи чувства можно брать, оставляя жизнь.
Оставляя ли? Иногда она в этом сомневалась.
Не стоило пить последнюю чашку — ее-то содержимое и ударило в голову. Вино из терновника, сладкое, легкое вроде, оказалось коварным, заставило идти мимо знакомых поворотов и слегка поплутать по улочкам. Теплую куртку Таши забыл в гостях, но не унывал — и без нее холода не ощущал, хоть улицы присыпало белым. Было очень весело изучать неровные цепочки собственных следов, снег отражал лунное сияние, и видно было превосходно.
Впереди закачалось пятно желтого света. Городская стража, прошедшая мимо, подозрительно оглядела Таши. Можно подумать, выпить нельзя человеку. Тихо себе идет, не поет даже. Можно подумать, сами бы не напились после того, что случилось не так давно…
А вот и дом наконец.
Перед тем, как войти, немного посидел на пороге. Не хотелось туда, где пусто, где недавно лежало мертвое тело. Но хмель постепенно стал уходить, и шерстяная рубаха уже не спасала от холода.
Таши рассматривал свои следы на снегу. И чужие. Стражники, видно, проходили и здесь – как раз отпечатки двух пар ног на противоположной стороне улочки, совсем свежие. А может и не они, а еще кто, но им по-любому не было дела до флейтиста и его жилья. Не приближались к порогу. Да, по зиме тяжко скрыть, если ты к кому приходил…
Чувствуя, что уже замерзает, наконец поднялся, толкнул дверь.
Неуверенной рукой нашарил лампу, зажег ее. Полюбовался светом. Собственный дом, и постель тут, и лампа горит - что еще надо для радости замерзшему человеку? Жаль, неплотно окно прикрыл, уходя, угли в жаровне почти остыли. Но это мелочь, вот сейчас посидит немного, и вновь оживит их.
- И зачем ты избавился от единственной стоящей вещи в твоем барахле? – раздалось задумчивое из угла. Энори, слабо освещенный огоньком лампы полулежал на сундуке, вертел в пальцах расписанный алыми маками веер. Маки видны были лучше всего.
Таши схватился за амулет; как сидел, так и отпрыгнул к стене.
- Брось, я не призрак.
- Сгинь, развейся!
Зачертил в воздухе разные знаки, от призраков охраняющие.
В ответ раздался вздох.
- Как же вы мне надоели… По-твоему, призраки или нечисть приходят за амулетами?
Это я просто пьян, подумал флейтист. Я сейчас прочту еще пару молитв, и оно исчезнет…
Веер угодил ему прямо в лоб. Очень меткий оказался призрак. Таши, отшатнувшись, стукнулся затылком об стену и немного пришел в себя. Энори так и остался на сундуке, не исчез и клыки у него не отросли. Веер валялся рядом с флейтистом. Тот опасливо отодвинулся: мало ли какую беду тот еще принесет, побывав в руках у…
- Да что б тебя, протрезвеешь ты или нет! – донеслось злобное шипение с сундука, Энори выпрямился. – Еще хочешь веером?
- Но ты умер!
- Таши, не будь ослом. Ты видел меня мертвым? Тогда перестань молоть чушь.
От сердца чуть отлегло. Музыкант отодвинулся от стены:
- Значит… тогда не тебя убили? Но почему…
- Перестань. Если я расскажу тебе все, можешь прощаться с жизнью. А я этого для тебя не хочу.
- Ты… в самом деле живой?
- Ну, брось в меня что-нибудь…
- Это ничего не докажет, - возразил флейтист, чувствуя себя глуповато. Страх не проходил, но перестал быть острым, словно дымкой подернулся. Что бы сюда не явилось, оно не собиралось прямо сейчас нападать. Или советник господина генерала и правда сам стал чьей-то мишенью, а остальное лишь слухи?
- У меня тут, в доме… брата убили, - сказал он скованно.
- Я знаю. Полквартала говорило об этом. Мне жаль… - голос стал тише, грустнее, и затем снова прежним:
- Но я здесь не в гостях. И молчи о том, кого видел.
- Я… я буду, - неуверенно произнес Таши. Жить-то хочется. – А стража сюда не нагрянет? Или еще убийцы?
- Нет. Но хватит, ты уже достаточно трезвый… Мне нужен тот амулет, что достался в наследство вместе со всей шкатулкой - коори из кедра.
- Ты пришел ради этого?!
- Кончай тянуть время, - кажется, гость начинал сердиться. - Я осмотрел дом. Шкатулка тут, вещи в ней на месте, коори же нет, и давно, теперь я могу это чувствовать. Кстати, он - стоящий, не чета этой ерунде на твоей шее. Да перестань хвататься за оберег… Так где?
- Подарил, - растерянно ответил флейтист.
- Кому же?
Таши замолк, не уверенный, стоит ли продолжать. Как-то странно все это… Или открыться все-таки? Покосился на веер.
- Не скажешь?
Вдалеке донесся протяжный звон – ночной обходчик улиц отбивал время.
- Так поздно… - Энори мягко поднялся, скользнул к окну, остановился, глядя на снег через приоткрытую ставню. – Морозная будет зима. Не пей так много, когда один, а уж если выпил, не выходи в ночь на улицы.
- Ничего не понимаю, - пробормотал Таши. Энори к нему не повернулся.
- Ты отдал его Сэйэ. Такой благородный жест – мог бы оставить себе, но решил, что девушке он пригодится больше.
- С чего ты взял?
- Не всегда нужно сказать – порой довольно посмотреть на что-то. Она любила такие, веера, верно? Сама яркая, словно мак. К Сэйэ ты питал особую слабость… А я чувствовал, что у нее появилась какая-то сильная вещь… только не мог понять, что это. Но актрисы уехали. Да? Я угадал. Что же, придется отправиться в дальний путь.
- Довольно. Это все, что ты хотела сказать?
По-прежнему глухо она ответила:
- Он знал, что я пойду к вам. Он что-то задумал. Берегитесь ночи и сумерек, господин.
- Пугать ты умеешь. Учили этому?
- Нет, научилась сама, недавно… рада бы не уметь.
- Я должен остерегаться. А ты?
- Я… у меня меньше способов себя защитить. Но за своих товарок я опасаюсь больше, - голос ее звучал все тише. - Одна из моих подруг недавно видела его у реки…
- Видно, по нему вы сильно скучаете всем Веселым кварталом.
Молодая женщина, не вставая, вскинула голову, сверкнули антрацитово-черные глаза, и вспыхнули рубины на височных подвесках.
Кэраи понял, что она удивительно красива. И раньше слышал имя Лайэнэ, мельком видел несколько раз, и само собой подразумевалось, что ашринэ такого уровня точно не будет уродиной. И все же до глубины души поразило осознание, что перед ним в самом деле красавица.
- Просишь, чтобы я отослал мальчика? – спросил задумчиво.
Она изумилась и, кажется, даже опешила:
- Как я могу просить этого?! Кто я, и…
- Но ты же хотела меня убедить. Не ради конечной цели? – раздражение прошло, теперь ему было смешно. Не над ней смех, а над собой. А она… если будет молчать, то даже полезен этот ее визит.
- А теперь расскажи все подробно. Где ты видела его… Мне расскажешь, и никому больше.
- Да, господин. Но мальчик…
- Упорная! Я решу после. И вот что…. Приноси мне все слухи об Энори, - выслушал все, что еще не успела сказать. - Теперь… можешь идти.
Поднялась так легко, будто взлетела; цветок-широкая юбка снова собрался в бутон. Почтительно поклонилась по обычаю круга своего – с прямой спиной, не поклон, а танец; снова закачались, зазвенели подвески. Слуга, ожидавший сигнала снаружи, уже дверь приоткрыл, а гостья уже приподняла туфельку, готовясь ступить за порог.
- Погоди! Кто он, по-твоему?
Лайэнэ молча протянула ему пожелтевший лист бумаги.
Глава 17
Лунная полоса лежала на подушке, почти касаясь головы женщины. Вот та пошевелилась, застонала слегка, повернула голову – лицо стало видно ясно, и казалось бледным, почти неживым. Распахнулись глаза. Женщина села резко, рывком.
Мужчина, спавший рядом, проснулся:
- Что с тобой?
- Он меня зовет, - женщина зябко повела плечами, подтянула к себе шерстяную накидку, плотно завернулась в нее.
- Кто - он?
- Энори...
- Это дурные сны.
- Нет... зачем я только согласилась бежать. Он не отпускает меня... с тех пор, как выследил там, у моста…
Муж смотрел на нее с удивлением и некоторым испугом. Никогда не говорила о прошлом, а в этот месяц будто река вышла из берегов – не остановишь.
- Зачем я только согласилась бежать, повторила Истэ.
- Ты жалеешь? - спросил мужчина. - А как же дочери?
- Я боюсь за них, каждый миг... Боюсь, что судьба не простит мне отказа от сына.
Мужчина поднялся, обогнул кровать, подошел к женщине. Был он высоким, ладно сложенным, в хрупком свете луны кожа его казалась совсем темной.
- Часто я думаю - ты просто скучаешь о той жизни, которой больше нет у тебя. Что мог тебе дать полновластный хозяин провинции - и что я... Этот домик, пара слуг да сад в три дерева. Понимаю тебя...
- Ничего ты не понимаешь. А если и впрямь так думаешь, больше не любишь. У меня есть ты, есть свобода, и две чудесные дочери. А с ним нельзя было жить!
Отбросила накидку, словно та обожгла. Протянула руку к мужчине:
- Ты знаешь ведь! Он... на свой лад, наверное, любил меня. Но ему вообще не нужна жена, единственное, что он ценит - это свои крепости... Не могу не признать - он отличный воин. Только мне все время казалось - он не делает различия между мной и своей лошадью!
- Я знаю, милая, успокойся. Сколько можно мучить себя?
- Я хотела забыть! Разве я не пыталась?! Но теперь эти сны, и зов…
- Сама посуди, как он может тебя звать? Или думаешь, это душа Тайрену не дает покоя?
- Не знаю, - она вздрогнула, отодвинулась от лунной полосы на кровати. - Однажды, еще в доме Тагари, незадолго до нашего побега, я видела сон, - произнесла женщина, будто не слышала вопроса. - Мне привиделось, что Энори ночью оказался у меня в комнате. Я приподнялась, хотела спросить, что он делает здесь... Помню зеленоватый свет и улыбку торжества на его лице. Утром я решила, что все мне почудилось...
- А он что сделал? Чем закончился сон?
- Я будто провалилась в забытье. С тех пор мне все кажется, словно на мне несмываемый знак. Я даже искала его… но нет, - Истэ бездумно подняла руку, коснулась сперва щеки, потом лба.
- Это была просто тревога перед побегом.
- У него в самом деле был дар. Тагари, тот сразу поверил, но его легко обвести вокруг пальца. Были и те, кто долго считал мальчишку ловким обманщиком, и я сомневалась, хоть и молчала – он меня забавлял. Но потом поняла, что все правда. Он не показывал всей своей силы, об этом только я догадалась.
- И все равно подпустила к Тайрену?
- Ему нравилось наблюдать за ребенком. Мог просто усесться рядом и смотреть, кажется, часами. Что уж он там находил… но рядом с ним Тайрену почти никогда не плакал. А мне сказал однажды – никогда не видел, как растут дети. Будто это все объясняло…
Истэ перевела дух – но муж видел, ей становится легче от этого разговора, слишком долго все держала в себе.
- Я не просила его о помощи, не хотела, чтобы долг вступил в битву с благодарностью. Но благодарности-то и не было вовсе, - горько сказала она.
- Ты не знаешь, может, ему приказали?
- Ему? – женщина рассмеялась. – Я знала его лучше всех. Когда он сидел рядом, слушал и наблюдал, пытался повторить знаки за моей кистью… он любил учиться, тогда был послушным, внимательным… я привязалась к нему. Но даже тогда порой боялась – что вырастет из него? Он дал это увидеть.
Женщина замолчала. Так много прошло времени, уже не понять, что на самом деле было сном. Дочь небогатых родителей – но род ее был достойным. Деды и прадеды воевали, заслужив боевую славу. Они достойно служили семье Таэна. А она не смогла.
Теперь у Истэ нет родни, нет родового имени – имя мужа она не может назвать своим, ведь не знает, расторгнут ли ее предыдущий брак. Наверное, да, тут согласие женщины ни к чему. Да она и согласилась, покинув дом и младенца.
А семья… если не считает умершей, то от нее отказалась.
Другой, не Тагари, обрушился бы на них, но тут Истэ могла быть спокойна. Подло это как-то, пользоваться благородством того, кого бросила. Но грызть себя за это было бы и вовсе неумно. Только вот сны…
***
Не зажигали огня. Когда проходили по саду, его заменял снежный отблеск, а в ночных коридорах Айсу бы растерялась: где, какая дверь? Эту часть дома ночью не освещали. Зачем, все равно никого.
Пригодилось…
Постепенно и глаза привыкали, хотя все равно опасалась их поднимать. Страшно было увидеть или печать смерти на лице, или еще что-нибудь чудовищное. С прикосновениями куда легче, они-то совсем человеческие. И слушать, порой самой говорить.
- Я так грустила, что вы…
- Вот это неправда, - теперь он часто смеялся над ней. – У тебя было предостаточно других поводов для грусти, но благодаря мне, да…
Айсу никогда не знала, что ему отвечать.
Он сказал, что придет еще, и приходил трижды, с каждым разом больше становясь похожим на себя прежнего. И мелкие жесты, которые она успела увидеть раньше и помнила – движение пальцев, будто пытался что-то прочесть ими в воздухе, внезапное замирание, и чуть птичий наклон головы, и даже дразнящая улыбка порой – все это, будто стертое кем-то, понемногу вновь проступало. Голос становился ровнее, все реже чередовались сразу в одном слове глуховатость и странная, нечеловеческая мелодичность. Только раньше глаза его были беспечными, искрящимися, а сейчас в них плескалась тьма.
Как хорошо все-таки, что, откликаясь на первый зов, на огонек лампы, она сняла оберег. Пусть и была зачарована, что ж! Так все обернулось намного лучше. И не случилось беды, и она хранит его тайну. А во вторую встречу он позволил ей выбирать…
…Ночь, луна, колышутся занавески – он всегда оставлял приоткрытым окно, но холодно ей не было. Порой они встречали людей в коридорах, их никогда не замечали, и Айсу подозревала, что он просто играет, мог бы избежать встреч, но ему нравится ее растерянность. Приходил после полуночи, а потом были дальние покои, гладкость шелка и тишина вокруг. И азарт вспыхивал в душе: зайдет кто-нибудь, не зайдет? Или проснется охранница, и ее в комнате не увидит? Вот будет переполоху… А сама она впервые ощущала себя дочерью знатного дома, пользуясь тем, кто ей не принадлежит. И кусала губы, чтобы не рассмеяться, когда поутру узнавала недоуменные слухи – кто был в тех покоях, почему никто не заметил?
Энори больше не заставлял ее спать наяву, как тогда, в коридоре.
Айсу боялась своего покровителя до безумия – но ей льстило, что он приходит к ней. Только к ней.
И не скрывает своей сущности.
Когда он покидал дом, она раскладывала травы и амулеты под матрас, на котором спала, и в углы своей каморки, но вскоре убирала – и принималась ждать.
Душа человека… это не только сама река, но и водяная пыль над ее струями, и кружево пены на бурунах. Если вода течет ровно, над ней нет ничего, но если поток падает с высоты, вокруг водопада ореол брызг.
Если огонь горит, рассыпая искры, этими искрами можно поджечь сухую траву…
Иногда можно брать малое, сохраняя и огонь, и реку. Не обязательно отнимать жизнь. То, что чувствует человек – не худшая пища…
Он часто смеялся над ней, но бывал и серьезным.
- Я прожил с людьми слишком долго. Наверное, такие, как я, просто убили бы тех, кому обязаны погребальным костром… и еще пару десятков человек впридачу. Я хочу иного… и я могу это сделать.
Говорил достаточно прямо, чтобы не оставалось сомнений.
…Но чтобы стать таким, как прежде, нужны подобные Айсу – те, чьи чувства можно брать, оставляя жизнь.
Оставляя ли? Иногда она в этом сомневалась.
***
Не стоило пить последнюю чашку — ее-то содержимое и ударило в голову. Вино из терновника, сладкое, легкое вроде, оказалось коварным, заставило идти мимо знакомых поворотов и слегка поплутать по улочкам. Теплую куртку Таши забыл в гостях, но не унывал — и без нее холода не ощущал, хоть улицы присыпало белым. Было очень весело изучать неровные цепочки собственных следов, снег отражал лунное сияние, и видно было превосходно.
Впереди закачалось пятно желтого света. Городская стража, прошедшая мимо, подозрительно оглядела Таши. Можно подумать, выпить нельзя человеку. Тихо себе идет, не поет даже. Можно подумать, сами бы не напились после того, что случилось не так давно…
А вот и дом наконец.
Перед тем, как войти, немного посидел на пороге. Не хотелось туда, где пусто, где недавно лежало мертвое тело. Но хмель постепенно стал уходить, и шерстяная рубаха уже не спасала от холода.
Таши рассматривал свои следы на снегу. И чужие. Стражники, видно, проходили и здесь – как раз отпечатки двух пар ног на противоположной стороне улочки, совсем свежие. А может и не они, а еще кто, но им по-любому не было дела до флейтиста и его жилья. Не приближались к порогу. Да, по зиме тяжко скрыть, если ты к кому приходил…
Чувствуя, что уже замерзает, наконец поднялся, толкнул дверь.
Неуверенной рукой нашарил лампу, зажег ее. Полюбовался светом. Собственный дом, и постель тут, и лампа горит - что еще надо для радости замерзшему человеку? Жаль, неплотно окно прикрыл, уходя, угли в жаровне почти остыли. Но это мелочь, вот сейчас посидит немного, и вновь оживит их.
- И зачем ты избавился от единственной стоящей вещи в твоем барахле? – раздалось задумчивое из угла. Энори, слабо освещенный огоньком лампы полулежал на сундуке, вертел в пальцах расписанный алыми маками веер. Маки видны были лучше всего.
Таши схватился за амулет; как сидел, так и отпрыгнул к стене.
- Брось, я не призрак.
- Сгинь, развейся!
Зачертил в воздухе разные знаки, от призраков охраняющие.
В ответ раздался вздох.
- Как же вы мне надоели… По-твоему, призраки или нечисть приходят за амулетами?
Это я просто пьян, подумал флейтист. Я сейчас прочту еще пару молитв, и оно исчезнет…
Веер угодил ему прямо в лоб. Очень меткий оказался призрак. Таши, отшатнувшись, стукнулся затылком об стену и немного пришел в себя. Энори так и остался на сундуке, не исчез и клыки у него не отросли. Веер валялся рядом с флейтистом. Тот опасливо отодвинулся: мало ли какую беду тот еще принесет, побывав в руках у…
- Да что б тебя, протрезвеешь ты или нет! – донеслось злобное шипение с сундука, Энори выпрямился. – Еще хочешь веером?
- Но ты умер!
- Таши, не будь ослом. Ты видел меня мертвым? Тогда перестань молоть чушь.
От сердца чуть отлегло. Музыкант отодвинулся от стены:
- Значит… тогда не тебя убили? Но почему…
- Перестань. Если я расскажу тебе все, можешь прощаться с жизнью. А я этого для тебя не хочу.
- Ты… в самом деле живой?
- Ну, брось в меня что-нибудь…
- Это ничего не докажет, - возразил флейтист, чувствуя себя глуповато. Страх не проходил, но перестал быть острым, словно дымкой подернулся. Что бы сюда не явилось, оно не собиралось прямо сейчас нападать. Или советник господина генерала и правда сам стал чьей-то мишенью, а остальное лишь слухи?
- У меня тут, в доме… брата убили, - сказал он скованно.
- Я знаю. Полквартала говорило об этом. Мне жаль… - голос стал тише, грустнее, и затем снова прежним:
- Но я здесь не в гостях. И молчи о том, кого видел.
- Я… я буду, - неуверенно произнес Таши. Жить-то хочется. – А стража сюда не нагрянет? Или еще убийцы?
- Нет. Но хватит, ты уже достаточно трезвый… Мне нужен тот амулет, что достался в наследство вместе со всей шкатулкой - коори из кедра.
- Ты пришел ради этого?!
- Кончай тянуть время, - кажется, гость начинал сердиться. - Я осмотрел дом. Шкатулка тут, вещи в ней на месте, коори же нет, и давно, теперь я могу это чувствовать. Кстати, он - стоящий, не чета этой ерунде на твоей шее. Да перестань хвататься за оберег… Так где?
- Подарил, - растерянно ответил флейтист.
- Кому же?
Таши замолк, не уверенный, стоит ли продолжать. Как-то странно все это… Или открыться все-таки? Покосился на веер.
- Не скажешь?
Вдалеке донесся протяжный звон – ночной обходчик улиц отбивал время.
- Так поздно… - Энори мягко поднялся, скользнул к окну, остановился, глядя на снег через приоткрытую ставню. – Морозная будет зима. Не пей так много, когда один, а уж если выпил, не выходи в ночь на улицы.
- Ничего не понимаю, - пробормотал Таши. Энори к нему не повернулся.
- Ты отдал его Сэйэ. Такой благородный жест – мог бы оставить себе, но решил, что девушке он пригодится больше.
- С чего ты взял?
- Не всегда нужно сказать – порой довольно посмотреть на что-то. Она любила такие, веера, верно? Сама яркая, словно мак. К Сэйэ ты питал особую слабость… А я чувствовал, что у нее появилась какая-то сильная вещь… только не мог понять, что это. Но актрисы уехали. Да? Я угадал. Что же, придется отправиться в дальний путь.
