Но он, сам огорчаясь собственному лицемерию, говорил в это время:
- Всего один? Я рассчитывал на большее.
Энори выглядел, как набор гадальных фишек – бросивший их может прочесть что угодно, все равно никто не проверит. Но хоть исчезла эта жуткая маска.
- Дайте мне время. Ведь вы потом хотите действовать быстро? Мне нужно кое-что сделать еще.
Верно, заметив, что на лице посла появилась тень настороженного разочарования, сказал спокойно:
- Я не нарушаю слова, и, если вы подождете, сделаю куда больше. В этот дом я уже не вернусь, живите спокойно.
А твой доверенный человек, значит, останется и продолжит следить. Похоже на полный проигрыш, уважаемый Тэйлар Камарен.
— Когда тебя ждать? — спросил риэстиец грубей, чем сам ожидал.
— Я постараюсь быстрее. И прибавил уже почти прежним беспечным тоном, как в прошлые дни: — Вы не начнете войну в середине зимы, это бессмысленно. Так не ворошите это болото раньше необходимого. Передраться они еще успеют, а вот раны зализать – нет, как раз для подхода воинов рухэй.
Оборвал свою речь:
- Даже не трудитесь делать вид, что вы мне верите. Для вас все сейчас очевидно, но это не так. Я кое-что вам покажу, близкое к тому, что показал когда-то генералу Таэне. Только читать я тогда не умел…
Энори подошел к столу, взял один из чистых листов бумаги, лежащих в ларце.
- Напишите здесь что угодно – знак, слово, два. Я не стану смотреть. Затем положите на стол, перевернув, - он скользнул за дверь, к себе, в непередаваемом своем нахальстве уверенный, что Камарен согласится на эту проверку. И не ошибся.
Когда Энори снова появился в комнате, к столу он не подошел. Просто назвал написанное. И тихо добавил:
- А теперь подумайте, хотите ли моего возвращения.
Над приграничным ущельем со стороны рухэй в этот час летел сокол, рябчато-серый, не похожий на питомицу Камарена. Принадлежал он самому Мэнго и возвращался к хозяину из отряда, разведавшего новый путь. Осеннее наводнение размыло пару проходов и освободило еще один. Если он сохранится весной, тяжко придется северной крепости Ожерелья.
Волосы немного искрили, когда черепаховый гребень касался их. А в душе ничего не искрилось, зимним омутом она стала, холодным и неподвижным. И выиграла, и проиграла. Лайэнэ думала: посидит немного под замком, и ее придется выпустить. Не пойдет Рииши на то, чтобы серьезно осложнить жизнь своей бывшей любви. А спасителем явился Кайто, и теперь надо быть ему благодарной. И вот теперь-то отказ и вправду испортит ей репутацию уже безо всяких вмешательств.
Любая в Веселом квартале скажет – да кем она себя возомнила? И если бы так важно было мнение танцовщицы или ашриин! - но и в богатых домах скажут тоже.
Эх, Кайто, Кайто… Угораздило же тебя заступника изображать, когда об этом никто не просил! Еще пару дней, и все бы само разрешилось.
Сегодня придет, довольный и гордый, и даже, наверное, доброжелательный. Уверен – спас из застенков. Может, дома сейчас речь репетирует, снисходительный ответ на безграничные благодарности.
Лайэнэ стало смешно, расхохотавшись, она уронила гребень. Какие же глупые все. Что там Кайто – Рииши, что ли, лучше, который не в силах выбрать между добрым и правильным? Или она сама, натворила дел, а теперь сидит, дуется на мальчишку, хотевшего, как лучше?
О всех бы троих сочинить пьеску и представить в театре киири, том, что уехал. Так и назвать: «Начальник стражи, молодой богач и красавица». С успехом прошло бы…
Служанка прибежала, испуганная, а Лайэнэ никак не могла перестать смеяться. И от этого не тяжко было, когда весельем рыдания подменяют, а легко-легко. Ну правда же, дураки.
Кайто велел принести вина перед тем, как отправиться в дом желанной красавицы. Себе объяснил, что на улице холодно – а мысли о том, что почему-то в себе не уверен, постарался услать подальше. Странно, чего это он, в самом деле. Раньше и в голову не приходило теряться перед встречей с какой-то… ну, пусть с самой красивой женщиной города, что с того? Сейчас-то она уж точно примет его, как всегда и хотелось.
А на улице и впрямь стоял морозец. Бумага на окнах, казалось, дотронься – и зазвенит. И возле них неуютно было, куда лучше в глубине комнаты, где стояли жаровни, а под полом проходила труба с теплой водой.
Вместо одной чашечки Кайто случайно выпил две с половиной, вовремя опомнился – хватит, один раз уже перебрал до беспамятства. На улице хмель развеется… а пока можно немного постоять на холоде возле окна.
- Вы велели подать носилки, - согнувшись в поклоне, слуга сунул нос в комнату.
- Да иду я, иду, - сказал Кайто чуть раздраженно. Потянулся было к чашечке с остатками вина, сам себе дал по руке. Что эта Лайэнэ себе позволяет, думает, он и впрямь беспокоится о предстоящем визите!
Почти уже отошел от окна, но услышал голос — снаружи, из-за бумаги. Даже чуть искаженный, его нельзя было спутать с другим. Сейчас он звучал слабее, как после болезни. Но эта двойственность, будто и пение флейты, и глуховато шелестящие листья…
«Запах жасмина, едва уловимый, делает ее сговорчивее. Она любит, когда прикасаются к волосам на затылке, сперва слабо, затем сильнее. Только не перестарайся…»
Голос лился, заботливо доносящий все самое секретное, но Кайто уже не слушал, у него у самого волосы на затылке поднялись дыбом.
Не узнать этот странный выговор было нельзя.
Да и что за шутник явился бы в густых сумерках к его окну, и говорил, оставаясь незримым?
В каждом из людей нетрудно найти приятные черты – так, сухой брюзгливый чиновник порой обладает немалым чувством юмора, грубоватый офицер – пылким нравом. А если постараться, то в людях откроются те стороны, достоинства, о которых не подозревали они сами.
Стараться же было долгом Лайэнэ, ее работой, которой она посвятила жизнь, и делать это стоило как можно лучше.
Ушли сомнения и метания, Лайэнэ теперь ждала Кайто с той приветливостью, с какой ожидала любого другого из своих посетителей. Она и так слишком много себе позволила, слишком много потирала времени на пустое.
Улыбалась – искренне. Если думать и вспоминать о человеке только самое лучшее, можно его почти полюбить. Ведь равно сильное чувство вызывает и падающая звезда, если успеешь заметить ее на небосклоне, и прекрасные вековые статуи. Так же и человек – неважно, на какой срок свела вас судьба, главное суть, а не время.
Лайэнэ была особенно красива сейчас – в гранатово-красном платье из тяжелого плотного шелка, в невесомой алой накидке поверх. И над висками блестели гранаты, и того же цвета были аккуратно накрашенные губы, а глаза подведены темно-серым.
Вот уже время на улице отсчитали – медный звон полетел над домами. Холодно сейчас там, снаружи, а Кайто любит показать богатство наряда – может не удержаться даже в ночь, да и в носилках горожане мало что увидят. Не простудился бы.
И горячее вино он не любит… придется ей быть горячей и вина, и тем более зимнего солнца.
Кайто не пришел. Молодая женщина уже всерьез беспокоилась – ладно если просто раздумал, но может, случилось что? – когда прибежал слуга из дома Аэмара, шепотом сказал: приказа сказать ей не было, но пусть больше не ждет. Сегодня уж точно, а может быть, никогда.
Господин Иэра долго мялся, юлил, ускользал, верный своему правилу никогда и ни с кем не ссориться. А отказать второму лицу в провинции, когда тот попросил финансовой помощи, небезопасно со всех сторон.
Кэраи со своей стороны прекрасно понял, что денег он не получит, но, словно в компенсацию, упорно не желал сделать вид, будто и не было никаких разговоров. Он хотел отказа, ясного и четкого, раз уж согласия нет. Пожалуй, сейчас северный посол проникся бы к нему симпатией.
«Определись уже наконец, - думал Кэраи, глядя на желтое напряженное лицо гостя. – Нельзя вечно пытаться усидеть на всех стульях сразу, и на полу впридачу. Если Тори Аэмара оправдывает свой герб, то Иэра превзошли – таким скользким даже угорь не бывает. Некогда ты помог мне избавиться от опасного подарка, хотя мог оставить все как есть. И денег тебе ведь не жаль. Выбрал другую сторону? Просто боишься?»
- У меня был один сын, он погиб. Не хочу рисковать вторым, - сказал старший Иэра. Выглядел он измученным и пыльным, словно правда далась ему нелегко. Но причина отказа, несомненно, была уважительной. Значит, он ни на чьей стороне. Хоть в спину не ударит. Наверное, если прямая опасность не будет грозить уцелевшему потомку.
А деньги все же нужны…
Казна провинции обманчиво близко, доступна – возьми, и никто не проверит. Тори Аэмара, конечно, все сразу поймет, но он сам нечист на руку, не посмеет пока поднять голос. Только последнее дело – обворовывать людей, за которых сам отвечаешь.
А у него средств меньше, чем хотелось бы. Сейчас половина знати Хинаи богаче его. Но что делать, будем использовать то, что есть.
В Столице пока выжидают, но в любой миг все может измениться. А вдоль границы на мохнатых лошадках разъезжают два человека с волчьими душами, старый и молодой, и за каждым их жестом следят готовые в бой солдаты.
Брат… Вчера опять пытался с ним говорить. Толку-то. За эти недели он вроде взял себя в руки. И вроде бы снова принялся за дела, но все будто в полусне, и замкнулся совсем. Всегда равнодушен, если не считать редких вспышек гнева – не таких, как раньше, грозовых, огненных, когда раскатится гром над горами. Больше похоже на то, как вздрагивает земля – и трескаются фундаменты. А о будущем и вовсе лучше не заговаривать. Жаль, не вышло у них с братом воплотить на земле героев-Детей Облаков.
Кэраи подозвал Ариму и распорядился:
- Поезжай в Храмовую Лощину, поговори с настоятелем. Пусть подготовят место для мальчика. А я пока улажу здесь все вопросы.
- Но его отец… если не согласится?
- Никаких «если» не будет. Проследи, чтобы все было готово к завтрашнему вечеру. И чтобы Тайрену никуда не отпускали одного, даже ходить по храму. А затем возвращайся, займешься нашими сборами. Предстоит долгий путь…
Конь был отличный, выносливый, с легкой головой и длинными ногами. Он бежал так свободно и быстро, что, казалось, и на снегу не оставит следов. Этого красавца жалко было гнать так нещадно, только выхода не оставалось. А на середине пути придется купить другого.
Лиани в жизни столько денег не видел, сколько у него сейчас было, если в деньги и коня перевести. Но отказываться – лучше уж и вовсе не браться ни за что. Разве пойти ограбить какого-нибудь богача? Все равно со всех сторон виноват.
Лайэнэ заверила, что для нее эта сумма немного значит. А раньше была Нээле-посланница, она не свои отдавала… но тоже ему. Кажется там, на небесах, с узором его судьбы забавляются дети, выворачивая наизнанку все, что когда-то считал единственно правильным.
Конь летел, полыхающая стрела среди припорошенных белым склонов. Отследить путь актрис оказалось несложно, они ехали самой простой дорогой, да и запомнили их. Называли и некоторых девушек, и хозяйку труппы – но про Нээле не вспомнил никто. Только это не значило ничего, она бы наверняка держалась в тени.
Отдыхать приходилось, и сдерживал себя, чтобы не перейти грань, сохранить силы. Но скоро оставалось за спиной очередное селение.
Иногда чудилась черная птичья тень, и он невольно подгонял скакуна. Потом оказывалось, пролетела черная галка, или мягкие крылья совы гладят сумерки. А больше нет никого, один.
Никогда не забирался так далеко на север. И вправду – глушь, со всех сторон лес, порой на широких прогалинах либо дым очагов, либо ночные огни. Нет городов, только деревни, большие и маленькие. Тут где-то живет его старшая сестра, замужняя. В другие бы дни обязательно заглянул.
Луна усыхала, и все ближе становилось до цели, крепости Трех Дочерей. Когда окажется там, будет новолуние, темнота. А что в ней?
Нанести на лицо белую краску, чтоб его хорошо было видно из зала. Палочкой прихватить пасту из кармина и воска, нарисовать губы, круглее и меньше собственных. На глаза — яркую зелень, краска из ярь-медянки. Много, все веки закрыть. Брови сделать приподнятыми, как птичьи крылья, в противоположность дугой изогнутым, удивленным на лице Госпожи.
Как жаль, что запасы подходят к концу, тут, в этой дыре, не найти хорошего грима. То, что продают торговцы, пахнет не цветами, а каким-то прогорклым жиром. Неужто придется мазать этой дрянью свою кожу?
Местным девкам с Веселой улицы все равно, и посетителям их все равно… а здешние артистки того же сорта, умеют только кривляться и готовы идти с любым.
Неужто их ждало то же самое? Но госпожа Акэйин оказалась местным не по зубам. Ее труппа живет в тепле, чистоте и не бедствует. И мужчины здесь ничего, хоть и грубоваты.
— Принеси мне другие цветы, эти в прическе не держатся, — Сэйэ ухватила за юбку пробегавшую мимо Юмиэ. — Из вишневого шелка!
— Сама не тряпичная кукла, можешь встать и выбрать, что хочешь!
- Тупица! Мне сейчас петь, что же я буду в сундуках рыться, сбивая дыхание!
Юмиэ хотела было что-то сказать, но потом махнула рукой и отправилась за цветами. Как она раздражала своим нытьем: «Прошли темные дни, надо отправить людей за Нээле, как там бедняжка». А ведь хозяйка вот-вот и впрямь этим займется, еще получше узнает местных и найдет, кому поручить. А ведь это из-за приблудной вышивальщицы все пошло вкось… И едва тут наладилось – снова судьбу испытывать?!
- Выходи уже! – раздалось чье-то шипение из-за ширмы. – Хватит зеркалу глазки строить!
В зале смеялись; много пришло народу.
Сэйэ подхватила тяжелое покрывало и веер, заторопилась на сцену.
Роль Госпожи была в этой пьесе не главной. Ловкая Служанка, обводящая ее вокруг пальца – вот кто вызывал неизменные симпатии публики. Сэйэ знала, что ей любуются – особенно в миг, когда покрывало становится то дождем, то ночью, а веер – мотыльком, огнем и ветром. Попробуй-ка сделай это всего лишь движением рук!
В перерыве жадно пила яблочную воду, отойдя в сторонку от всех. Предстояло самое сложное, танец-обман, «превращение» служанки в лису. Как жаль все-таки, что смотрят на них всего-то вояки крепости, пусть и большой, да ремесленники. Отсюда и Осорэи кажется островом счастья, а ведь недавно собиралась оставить его, поискать удачи в Срединных землях… Домечталась, тупица. Нет бы благодарить ежечасно за то, что было, за того, кто был!
На сцене Юмиэ ударила в гонг – вторая часть началась.
Госпожу играла Тиан, робкая девочка, правда, голосок у нее был – заслушаешься, малиновки бы от зависти утопились. Но самые яркие роли эта тихоня еще ни разу не получала. Она замешкалась было – появилась не сразу, актрисы уже хотели искать. Возникла в коридоре, приложив палец к губам, мол, расспросов не надо, в порядке все, и выпорхнула на сцену. Сэйэ знала, что она там делает – якобы собирает цветы для свидания. Сейчас будет прихорашиваться, пытаться все драгоценности разом надеть – да только вот как? Ну, плутовка-служанка поможет…
Девушка не сдержала улыбки – очень уж любила эту свою роль. Тоже ступила на чуть шершавые доски сцены.
Госпожа сидела у столика, в широкой синей накидке, из-под которой спадало белое домашнее одеяние. Волосы связаны тяжелым узлом, из которого на спину падает длинная прядь, черты лица полускрыты гримом.
- Всего один? Я рассчитывал на большее.
Энори выглядел, как набор гадальных фишек – бросивший их может прочесть что угодно, все равно никто не проверит. Но хоть исчезла эта жуткая маска.
- Дайте мне время. Ведь вы потом хотите действовать быстро? Мне нужно кое-что сделать еще.
Верно, заметив, что на лице посла появилась тень настороженного разочарования, сказал спокойно:
- Я не нарушаю слова, и, если вы подождете, сделаю куда больше. В этот дом я уже не вернусь, живите спокойно.
А твой доверенный человек, значит, останется и продолжит следить. Похоже на полный проигрыш, уважаемый Тэйлар Камарен.
— Когда тебя ждать? — спросил риэстиец грубей, чем сам ожидал.
— Я постараюсь быстрее. И прибавил уже почти прежним беспечным тоном, как в прошлые дни: — Вы не начнете войну в середине зимы, это бессмысленно. Так не ворошите это болото раньше необходимого. Передраться они еще успеют, а вот раны зализать – нет, как раз для подхода воинов рухэй.
Оборвал свою речь:
- Даже не трудитесь делать вид, что вы мне верите. Для вас все сейчас очевидно, но это не так. Я кое-что вам покажу, близкое к тому, что показал когда-то генералу Таэне. Только читать я тогда не умел…
Энори подошел к столу, взял один из чистых листов бумаги, лежащих в ларце.
- Напишите здесь что угодно – знак, слово, два. Я не стану смотреть. Затем положите на стол, перевернув, - он скользнул за дверь, к себе, в непередаваемом своем нахальстве уверенный, что Камарен согласится на эту проверку. И не ошибся.
Когда Энори снова появился в комнате, к столу он не подошел. Просто назвал написанное. И тихо добавил:
- А теперь подумайте, хотите ли моего возвращения.
Над приграничным ущельем со стороны рухэй в этот час летел сокол, рябчато-серый, не похожий на питомицу Камарена. Принадлежал он самому Мэнго и возвращался к хозяину из отряда, разведавшего новый путь. Осеннее наводнение размыло пару проходов и освободило еще один. Если он сохранится весной, тяжко придется северной крепости Ожерелья.
Глава 19
Волосы немного искрили, когда черепаховый гребень касался их. А в душе ничего не искрилось, зимним омутом она стала, холодным и неподвижным. И выиграла, и проиграла. Лайэнэ думала: посидит немного под замком, и ее придется выпустить. Не пойдет Рииши на то, чтобы серьезно осложнить жизнь своей бывшей любви. А спасителем явился Кайто, и теперь надо быть ему благодарной. И вот теперь-то отказ и вправду испортит ей репутацию уже безо всяких вмешательств.
Любая в Веселом квартале скажет – да кем она себя возомнила? И если бы так важно было мнение танцовщицы или ашриин! - но и в богатых домах скажут тоже.
Эх, Кайто, Кайто… Угораздило же тебя заступника изображать, когда об этом никто не просил! Еще пару дней, и все бы само разрешилось.
Сегодня придет, довольный и гордый, и даже, наверное, доброжелательный. Уверен – спас из застенков. Может, дома сейчас речь репетирует, снисходительный ответ на безграничные благодарности.
Лайэнэ стало смешно, расхохотавшись, она уронила гребень. Какие же глупые все. Что там Кайто – Рииши, что ли, лучше, который не в силах выбрать между добрым и правильным? Или она сама, натворила дел, а теперь сидит, дуется на мальчишку, хотевшего, как лучше?
О всех бы троих сочинить пьеску и представить в театре киири, том, что уехал. Так и назвать: «Начальник стражи, молодой богач и красавица». С успехом прошло бы…
Служанка прибежала, испуганная, а Лайэнэ никак не могла перестать смеяться. И от этого не тяжко было, когда весельем рыдания подменяют, а легко-легко. Ну правда же, дураки.
Кайто велел принести вина перед тем, как отправиться в дом желанной красавицы. Себе объяснил, что на улице холодно – а мысли о том, что почему-то в себе не уверен, постарался услать подальше. Странно, чего это он, в самом деле. Раньше и в голову не приходило теряться перед встречей с какой-то… ну, пусть с самой красивой женщиной города, что с того? Сейчас-то она уж точно примет его, как всегда и хотелось.
А на улице и впрямь стоял морозец. Бумага на окнах, казалось, дотронься – и зазвенит. И возле них неуютно было, куда лучше в глубине комнаты, где стояли жаровни, а под полом проходила труба с теплой водой.
Вместо одной чашечки Кайто случайно выпил две с половиной, вовремя опомнился – хватит, один раз уже перебрал до беспамятства. На улице хмель развеется… а пока можно немного постоять на холоде возле окна.
- Вы велели подать носилки, - согнувшись в поклоне, слуга сунул нос в комнату.
- Да иду я, иду, - сказал Кайто чуть раздраженно. Потянулся было к чашечке с остатками вина, сам себе дал по руке. Что эта Лайэнэ себе позволяет, думает, он и впрямь беспокоится о предстоящем визите!
Почти уже отошел от окна, но услышал голос — снаружи, из-за бумаги. Даже чуть искаженный, его нельзя было спутать с другим. Сейчас он звучал слабее, как после болезни. Но эта двойственность, будто и пение флейты, и глуховато шелестящие листья…
«Запах жасмина, едва уловимый, делает ее сговорчивее. Она любит, когда прикасаются к волосам на затылке, сперва слабо, затем сильнее. Только не перестарайся…»
Голос лился, заботливо доносящий все самое секретное, но Кайто уже не слушал, у него у самого волосы на затылке поднялись дыбом.
Не узнать этот странный выговор было нельзя.
Да и что за шутник явился бы в густых сумерках к его окну, и говорил, оставаясь незримым?
В каждом из людей нетрудно найти приятные черты – так, сухой брюзгливый чиновник порой обладает немалым чувством юмора, грубоватый офицер – пылким нравом. А если постараться, то в людях откроются те стороны, достоинства, о которых не подозревали они сами.
Стараться же было долгом Лайэнэ, ее работой, которой она посвятила жизнь, и делать это стоило как можно лучше.
Ушли сомнения и метания, Лайэнэ теперь ждала Кайто с той приветливостью, с какой ожидала любого другого из своих посетителей. Она и так слишком много себе позволила, слишком много потирала времени на пустое.
Улыбалась – искренне. Если думать и вспоминать о человеке только самое лучшее, можно его почти полюбить. Ведь равно сильное чувство вызывает и падающая звезда, если успеешь заметить ее на небосклоне, и прекрасные вековые статуи. Так же и человек – неважно, на какой срок свела вас судьба, главное суть, а не время.
Лайэнэ была особенно красива сейчас – в гранатово-красном платье из тяжелого плотного шелка, в невесомой алой накидке поверх. И над висками блестели гранаты, и того же цвета были аккуратно накрашенные губы, а глаза подведены темно-серым.
Вот уже время на улице отсчитали – медный звон полетел над домами. Холодно сейчас там, снаружи, а Кайто любит показать богатство наряда – может не удержаться даже в ночь, да и в носилках горожане мало что увидят. Не простудился бы.
И горячее вино он не любит… придется ей быть горячей и вина, и тем более зимнего солнца.
Кайто не пришел. Молодая женщина уже всерьез беспокоилась – ладно если просто раздумал, но может, случилось что? – когда прибежал слуга из дома Аэмара, шепотом сказал: приказа сказать ей не было, но пусть больше не ждет. Сегодня уж точно, а может быть, никогда.
***
Господин Иэра долго мялся, юлил, ускользал, верный своему правилу никогда и ни с кем не ссориться. А отказать второму лицу в провинции, когда тот попросил финансовой помощи, небезопасно со всех сторон.
Кэраи со своей стороны прекрасно понял, что денег он не получит, но, словно в компенсацию, упорно не желал сделать вид, будто и не было никаких разговоров. Он хотел отказа, ясного и четкого, раз уж согласия нет. Пожалуй, сейчас северный посол проникся бы к нему симпатией.
«Определись уже наконец, - думал Кэраи, глядя на желтое напряженное лицо гостя. – Нельзя вечно пытаться усидеть на всех стульях сразу, и на полу впридачу. Если Тори Аэмара оправдывает свой герб, то Иэра превзошли – таким скользким даже угорь не бывает. Некогда ты помог мне избавиться от опасного подарка, хотя мог оставить все как есть. И денег тебе ведь не жаль. Выбрал другую сторону? Просто боишься?»
- У меня был один сын, он погиб. Не хочу рисковать вторым, - сказал старший Иэра. Выглядел он измученным и пыльным, словно правда далась ему нелегко. Но причина отказа, несомненно, была уважительной. Значит, он ни на чьей стороне. Хоть в спину не ударит. Наверное, если прямая опасность не будет грозить уцелевшему потомку.
А деньги все же нужны…
Казна провинции обманчиво близко, доступна – возьми, и никто не проверит. Тори Аэмара, конечно, все сразу поймет, но он сам нечист на руку, не посмеет пока поднять голос. Только последнее дело – обворовывать людей, за которых сам отвечаешь.
А у него средств меньше, чем хотелось бы. Сейчас половина знати Хинаи богаче его. Но что делать, будем использовать то, что есть.
В Столице пока выжидают, но в любой миг все может измениться. А вдоль границы на мохнатых лошадках разъезжают два человека с волчьими душами, старый и молодой, и за каждым их жестом следят готовые в бой солдаты.
Брат… Вчера опять пытался с ним говорить. Толку-то. За эти недели он вроде взял себя в руки. И вроде бы снова принялся за дела, но все будто в полусне, и замкнулся совсем. Всегда равнодушен, если не считать редких вспышек гнева – не таких, как раньше, грозовых, огненных, когда раскатится гром над горами. Больше похоже на то, как вздрагивает земля – и трескаются фундаменты. А о будущем и вовсе лучше не заговаривать. Жаль, не вышло у них с братом воплотить на земле героев-Детей Облаков.
Кэраи подозвал Ариму и распорядился:
- Поезжай в Храмовую Лощину, поговори с настоятелем. Пусть подготовят место для мальчика. А я пока улажу здесь все вопросы.
- Но его отец… если не согласится?
- Никаких «если» не будет. Проследи, чтобы все было готово к завтрашнему вечеру. И чтобы Тайрену никуда не отпускали одного, даже ходить по храму. А затем возвращайся, займешься нашими сборами. Предстоит долгий путь…
***
Конь был отличный, выносливый, с легкой головой и длинными ногами. Он бежал так свободно и быстро, что, казалось, и на снегу не оставит следов. Этого красавца жалко было гнать так нещадно, только выхода не оставалось. А на середине пути придется купить другого.
Лиани в жизни столько денег не видел, сколько у него сейчас было, если в деньги и коня перевести. Но отказываться – лучше уж и вовсе не браться ни за что. Разве пойти ограбить какого-нибудь богача? Все равно со всех сторон виноват.
Лайэнэ заверила, что для нее эта сумма немного значит. А раньше была Нээле-посланница, она не свои отдавала… но тоже ему. Кажется там, на небесах, с узором его судьбы забавляются дети, выворачивая наизнанку все, что когда-то считал единственно правильным.
Конь летел, полыхающая стрела среди припорошенных белым склонов. Отследить путь актрис оказалось несложно, они ехали самой простой дорогой, да и запомнили их. Называли и некоторых девушек, и хозяйку труппы – но про Нээле не вспомнил никто. Только это не значило ничего, она бы наверняка держалась в тени.
Отдыхать приходилось, и сдерживал себя, чтобы не перейти грань, сохранить силы. Но скоро оставалось за спиной очередное селение.
Иногда чудилась черная птичья тень, и он невольно подгонял скакуна. Потом оказывалось, пролетела черная галка, или мягкие крылья совы гладят сумерки. А больше нет никого, один.
Никогда не забирался так далеко на север. И вправду – глушь, со всех сторон лес, порой на широких прогалинах либо дым очагов, либо ночные огни. Нет городов, только деревни, большие и маленькие. Тут где-то живет его старшая сестра, замужняя. В другие бы дни обязательно заглянул.
Луна усыхала, и все ближе становилось до цели, крепости Трех Дочерей. Когда окажется там, будет новолуние, темнота. А что в ней?
Глава 20
Нанести на лицо белую краску, чтоб его хорошо было видно из зала. Палочкой прихватить пасту из кармина и воска, нарисовать губы, круглее и меньше собственных. На глаза — яркую зелень, краска из ярь-медянки. Много, все веки закрыть. Брови сделать приподнятыми, как птичьи крылья, в противоположность дугой изогнутым, удивленным на лице Госпожи.
Как жаль, что запасы подходят к концу, тут, в этой дыре, не найти хорошего грима. То, что продают торговцы, пахнет не цветами, а каким-то прогорклым жиром. Неужто придется мазать этой дрянью свою кожу?
Местным девкам с Веселой улицы все равно, и посетителям их все равно… а здешние артистки того же сорта, умеют только кривляться и готовы идти с любым.
Неужто их ждало то же самое? Но госпожа Акэйин оказалась местным не по зубам. Ее труппа живет в тепле, чистоте и не бедствует. И мужчины здесь ничего, хоть и грубоваты.
— Принеси мне другие цветы, эти в прическе не держатся, — Сэйэ ухватила за юбку пробегавшую мимо Юмиэ. — Из вишневого шелка!
— Сама не тряпичная кукла, можешь встать и выбрать, что хочешь!
- Тупица! Мне сейчас петь, что же я буду в сундуках рыться, сбивая дыхание!
Юмиэ хотела было что-то сказать, но потом махнула рукой и отправилась за цветами. Как она раздражала своим нытьем: «Прошли темные дни, надо отправить людей за Нээле, как там бедняжка». А ведь хозяйка вот-вот и впрямь этим займется, еще получше узнает местных и найдет, кому поручить. А ведь это из-за приблудной вышивальщицы все пошло вкось… И едва тут наладилось – снова судьбу испытывать?!
- Выходи уже! – раздалось чье-то шипение из-за ширмы. – Хватит зеркалу глазки строить!
В зале смеялись; много пришло народу.
Сэйэ подхватила тяжелое покрывало и веер, заторопилась на сцену.
Роль Госпожи была в этой пьесе не главной. Ловкая Служанка, обводящая ее вокруг пальца – вот кто вызывал неизменные симпатии публики. Сэйэ знала, что ей любуются – особенно в миг, когда покрывало становится то дождем, то ночью, а веер – мотыльком, огнем и ветром. Попробуй-ка сделай это всего лишь движением рук!
В перерыве жадно пила яблочную воду, отойдя в сторонку от всех. Предстояло самое сложное, танец-обман, «превращение» служанки в лису. Как жаль все-таки, что смотрят на них всего-то вояки крепости, пусть и большой, да ремесленники. Отсюда и Осорэи кажется островом счастья, а ведь недавно собиралась оставить его, поискать удачи в Срединных землях… Домечталась, тупица. Нет бы благодарить ежечасно за то, что было, за того, кто был!
На сцене Юмиэ ударила в гонг – вторая часть началась.
Госпожу играла Тиан, робкая девочка, правда, голосок у нее был – заслушаешься, малиновки бы от зависти утопились. Но самые яркие роли эта тихоня еще ни разу не получала. Она замешкалась было – появилась не сразу, актрисы уже хотели искать. Возникла в коридоре, приложив палец к губам, мол, расспросов не надо, в порядке все, и выпорхнула на сцену. Сэйэ знала, что она там делает – якобы собирает цветы для свидания. Сейчас будет прихорашиваться, пытаться все драгоценности разом надеть – да только вот как? Ну, плутовка-служанка поможет…
Девушка не сдержала улыбки – очень уж любила эту свою роль. Тоже ступила на чуть шершавые доски сцены.
Госпожа сидела у столика, в широкой синей накидке, из-под которой спадало белое домашнее одеяние. Волосы связаны тяжелым узлом, из которого на спину падает длинная прядь, черты лица полускрыты гримом.
