С ней мы сошлись легко и неожиданно. Командор как-то сказал:
- Хочешь уйти на час раньше?
- Естественно, - говорю.
- Тогда Машу до дома довезёшь, тебе по пути.
- Понято…
Помню, как мы ехали, говорили обо всём. Я закурил папиросу «Богатыри». Предложил ей. Странно и с подозрением косясь на меня, она повертела головой. В пути я много шутил. Она смеялась.
На следующий день диалог с командором повторился. Мы снова поехали вместе. Я достал папиросу. Предложил ей. Сказал:
- А ты вчера подумала, что это не табак?
Она кивнула.
- Да кури, не бойся. Обычные папиросы, только дорогие и вкусные.
- А знаешь, - сказала она, – наш коллектив тебя с такими замашками никогда не примет.
- Посмотрим…
С тех пор я стал курить ещё больше, чем прежде. Она тоже. Мы делали это специально, чтобы пересечься лишний раз и поболтать.
Неладное в коллективе командор заметил быстро. Наметился некоторый разлом. Я бы на его месте, наверное, избавился от такого раздражителя, как я. А он – голова. Андрюха вывел меня на самостоятельную работу. Теперь я делал то же, что и все остальные (за исключением Маши), только от этих всех отдельно. При этом коллектив успокоился, но меня невзлюбил ещё сильнее. Я стал изгоем, раздражая народ ещё и тем, что результаты работы, как и все промежуточные решения, докладывал сразу и напрямую командору.
Хороший он мужик всё же. Но не потому, что сразу оценил меня, или почему-то в меня поверил. Просто хороший, и всё тут – так бывает, что с одного взгляда понимаешь о человеке всё, делаешь выводы, и больше это мнение никогда не изменится. Но бывает и по-другому.
Вы испытывали такое гаденькое чувство, когда пожимаешь человеку (мужчине) руку, и понимаешь, что его ладошка намного нежнее твоей? Со мной это в очередной раз произошло, когда командор представлял меня «верхушке» - нашему креативному директору.
Сергей Иванович Чистяков оказался человеком на редкость неоднозначным. В нём сочеталось всё то, чего я терпеть не могу, вкупе с тем, что необходимо руководителю высшего звена. Приветливая доброжелательная улыбка и цепкие, с капелькой безразличия, глаза. Безукоризненное соблюдение делового этикета и презрительная надменность к собеседнику. Не терпящая возражений речь, лишённая междометий и слов-паразитов, и в то же время напыщенно подчёркнутый пренебрежительный тон в обращении на «Вы»…
Короче, не понравился он мне сразу, этот столичный засланец. Это ни для кого не секрет, что москвичей нигде не любят. А в Питере эта нелюбовь у каждого в генах. Ей пронизана каждая улица и станция метро, ей пропитан воздух, её печать на лице у каждого, если и не коренного, то хотя бы здесь родившегося. Наверное, это комплекс неполноценности. Отсюда и эта нелепая попытка прикрыться названием столицы «Империи», «культурной», «северной», «криминальной». Однако Империя рухнула, зимы толком не видим, о настоящем криминале и вовсе уже позабыли. А о какой культуре может идти речь, если половина населения – приезжие? Я это к тому, что нелюбовь к Москве – дело принципа. От бессилия, от безнадёги. А ещё, Питер – столица мирового снобизма. И если, например, чванливые москвичи не любят остальных, потому что они не москвичи, то в Питере ненавидят абсолютно всех. Просто так. Искренне. Даже земляков. Удивительно, что ещё не едим друг друга. Впрочем, и такое в нашей истории было, но по другой причине… блокада…
Вот и нас, честных тружеников, этот «кадр» гнул, как хотел. Вся контора плясала под дудку московитянского головного офиса. Сепаратистов нашлось немного. А если быть точным, то один – я. Командор, конечно, пытался меня вразумить (или образумить?). Прикрывал мои выходки, мягко заворачивая мои креативы. Он наш человек, с понятием, но работу терять не хотел.
Так, например, однажды мне дали задание – сделать пару предварительных набросков для рекламы дилера немецкой автомобильной марки. Я полдня просидел за столом безвылазно. А командор ко мне подошёл и спросил:
- Ну что, идеи будут?
- Только финальный слоган, - сказал я.
- Ну-ка, давай…
- «БМВ» - выбор быдла в России!
- Согласен, - ответил он. – Хм… интересно, но не политкорректно. Ещё что-нибудь выдашь?
- Не люблю я немцев, ни в каких проявлениях, кроме военных трофеев…
- М-да… понятно… - ответил командор, и ушёл.
Как вы уже понимаете – занимались мы рекламой. Базировались на Лиговском, в реставрированном старом доме, украшенном богатой вывеской «CREATIVE ART STUDIO». А ту рекламу Маринка с Русиком сделали. Их директор потом хвалил перед всеми. А командор после этого как-то подошёл ко мне на парковке, подбадривающе подмигнул, и выдал:
- Пидоры они все…
Кого он имел в виду, я тогда не понял. Впрочем, я и ранее был такого мнения обо всех. Но мнение мнением, а слова словами, и называл я своих коллег по-другому. А привязались ко мне эти два слова давно, ещё в школе. Там, на четвёртом этаже, на белой двери вечно закрытого туалета, чья-то неуверенная рука чёрным маркером размашисто вывела: «суки и бляди». Кому адресовано это метафизическое послание автор не пояснял, но оно на всю жизнь стало моим девизом.
Третье любимое слово привил мне сам командор. «Мрази…», - понижая голос и затягивая «р», раз десять в день повторял он это заклинание. Применялось оно решительно ко всему. Подпёрли на парковке – мрази. Где-нибудь нахамили – мрази. Родители жены – мрази. Футболисты – мрази. Хоккеисты тоже. Московское начальство, ЖКХ, правительство, косячные подчинённые…
В единственном числе оно особенно часто применялось к Алексу – нашему главному сплетнику, стукачу, и родственнику главбуха, чей сын сидел в офисе столичном.
Однажды, с бодуна заснув, он пробыл в туалете минут сорок. Его потеряли.
- Я сбрасывал внезапно наросшее аварийное давление, во избежание потенциальных проблем с перепускным клапаном, - уверенно оправдывался он в ответ на законный вопрос командора: «ты где был, блядь?».
В нашей среде он был единственным (человеком?) с высшим техническим образованием.
При этом Лёшеньку коллектив любил. Душа компании, заводила, улыбчивый парень – он со всеми был на «короткой ноге». Ему старались угодить. Поддерживали его начинания, помогали в работе, приглашали на личные праздники. Его справедливо опасались. С ним пытались завести дружбу. Маринка однажды (а может и не однажды) даже отсосала ему на корпоративе. Все об этом знали и не выказывали своей осведомлённости. Молчание Алекса могло прикрыть лучше, чем заступничество командора. И только мы с Андрюхой не любили его открыто. Причина тому проста – друг всем – никому не друг. И это помимо того, что он – мразь. Для нас он был персоной нон грата – но блат, он и в Африке блат.
Так, например, он подсмотрел на моём столе неосмотрительно оставленные черновики. Мы тогда работали над рекламой очередного жилого комплекса. По желанию заказчика необходимо было осветить три ключевых момента:
Во дворе парк, а не парковка.
Сделать упор на то, что квартиры семейные, с мастер-спальней, а не жалкие студии.
В слогане надо подчеркнуть уже готовое название.
Сидеть за компьютером я не любил. Печатать особенно. Поэтому вся основная работа шла от руки на бумагу. С первым пунктом всё было ясно, даже менять ничего не пришлось. Со вторым тоже. Правда, что такое мастер-спальня я не знаю до сих пор. А вот придумать что-нибудь толковое для названия не получалось долго. Я вообще не понимаю: кому и зачем нужны эти глупые названия? Я вот, например, живу в доме, у которого есть только номер. Но тогда, в попытках найти рифму или здравый смысл, я исчертил своими каракулями два или три листа. А заодно, от нечего делать, двустрочными стишками пропоносил весь коллектив (за исключением командора и Маши, разумеется).
Задачу мы выполнили. Заказчик остался доволен. Но премии я не получил. По этому поводу Андрюха сказал мне:
- Тебя, поэт, спас результат. Но там, - он кивнул вверх, - о твоих художествах знают. Посему не выпендривайся пару месяцев, хорошо?
Время шло. Я молчал. Жить стало скучно. Работать невыносимо. Несмотря на это, если когда-то на работу не охота было ехать, потому что там надо было работать, то теперь – потому что надо ехать. Я начал выпивать больше обычного. Потом чаще. Затем чаще и больше. И чем дело кончилось, думаю, понимаете. Но для начала скажу с чего оно началось.
А началось оно с того, что пить было не с кем. Игорян, мой кореш старинный, в прошлом кадровый офицер, а теперь лицо насквозь гражданское, на тот момент был в длительной командировке. Дашка крепко повязала Никитоса, и он, как и все остальные олухи, утратив собственное «я», стал жить её жизнью. Жигалов переехал в Москву вместе с очередной дамой. С Гриней просто потерялись точки соприкосновения, к тому же он бросил пить. Остальные знакомцы виски с колой мешали. Что вообще хорошего можно сказать о людях этой непотребщиной занимающихся? О чём говорить с ними? Как и что с ними пить? Вот и начал я употреблять в одиночку. Затея дурная, но другой у меня не было.
Сначала я пил джин с тоником перед телевизором. Это помогало отвлечься от дурных забот нудных трудовых будней. Когда джин закончился, вернулась эпоха красного Массандровского портвейна, который снова быстро надоел. А после этого я решил заняться изготовлением настоек. С ними всё просто: водка, ягоды и сахар. Выбор ягод большой – рецептура обширная. Только выдержка нужна. Для ягод две-четыре недели – не срок. Для меня – вечность.
Короче, пил я всё, много и долго. Бывало, прямо с порога шёл к холодильнику и делал пару больших глотков. В результате, прямо в одежде ложился спать. Утром мучился похмельем. Стал чаще и регулярно опаздывать на работу. Но борьбу с системой, в лице коллектива и вообще, не забросил. Командор – молодец, люблю его - мои выходки прикрывал. Я же раз за разом его подставлял, неустанно накаляя атмосферу.
В связи с таким образом жизни, я отстранился от раскопок. Опять потерял временно вернувшийся источник дополнительного дохода – игру на бильярде на деньги. Вернее не потерял, а благоразумно забросил, потому что игра стала источником расходов. Пятьдесят грамм – хорошо для правки «прицела», для пристрелки. Но разве мог я остановиться на одной порции? Я постоянно проигрывал…
Злость и неудовлетворённость копились. Я срывался на коллегах.
Однажды командор сказал:
- Ты завязывал бы с бухлом, а то рожа опухает уже…
Я приказ выполнил. Завязал. Временно…
Реклама – двигатель регресса. Смотрят её люди не очень умные, а клюют на неё и вовсе тупые. Прошёл тот век, когда создавались хорошие продукты, и чтобы о них узнали, нужна была реклама. Теперь всё иначе. В настоящее время сначала просчитывается, что народ будет покупать, а уж потом это «что-то» будет изобретаться и производиться. Теперь всем заправляет маркетинг.
Маркетологи – люди умные, но занудные. А ещё у них раздутое самомнение – многие всерьёз считают маркетинг наукой, а свою деятельность полезной. Эти кадры сидят в офисах и ничего не делают, прикрываясь активным мыслительным трудом, при этом они выдают результаты. Печально сознавать, но раз им за это платят, значит, это кому-то нужно. Лично мою неприязнь вызывает стереотипность их мышления, а соответственно и действий. В этом они сродни психологам – набор примитивных наблюдений и стандартных умозаключений, на которые способен абсолютно любой индивидуум не лишенный соображалки, они выдают едва ли не за исследовательскую работу.
Шарашка наша ничего не производила и не продавала (результаты напряжённого мысленного труда я к товарам и производству не отношу – это услуга, и не более), но отдел маркетинговых исследований у нас был. Наша креативная группа их не любила из врождённой гордости – уж очень они нам мешали, вечно навязывая «правильность» своих решений одобренных «там», наверху. Руководителя их отдела – Младу Николаевну Огурцову, женщину немолодую, но привлекательную, одинокую и детную – Андрюха часто пытался вразумить.
- Ты пойми, Млада, - говорил он, - не имеет никакого смысла втирать рядовому потребителю о питательной пользе злаков.
- А согласно международным исследованиям, - отвечала она, - ещё как имеет. Современный потребитель избалован выбором, при этом заботится о своём здоровье, и ему важно будет знать, что именно в этой каше нет красителей, ароматизаторов и Е-ингредиентов.
- Все и так знают, что каша – это не очень вкусно, но полезно, особенно если это овсянка по утрам…
- Знать мало, - наставительно сказала Лада, - понимать надо!
- Кому понимать-то, - не унимался Андрюха, - человеку который без телевизора кашу нормальную купить и приготовить не может?
- Заметь, что не просто кашу, а кашу, за которую нам заплатят…
- Так вот и я об этом. Ну при чём здесь компоненты? Человеку надо показать его идеальное утро. Такое, какое он хотел бы, а не такое, которое считает нормальным, и уж тем более не то, которое имеет…
…Каша, как и прочие «завтрачные» продукты – была одной из наших больных мозолей. Это касалось всего злакового и молочного, напитков, товаров для сна и отдыха, предметов гигиены и проч. Предстоящий день – вот что их объединяет, по мнению маркетологов. А по-нашему – день вчерашний. Много копий тут поломано. Но мы, дорогой потребитель, любили правду и открыто заявляли: если ты вчера устал, то за одну ночь ты не отоспишься ни на одном распрекрасном матрасе, и утром следующего буднего дня тебе, не выспавшемуся, будет тяжело и плохо, а на молочном ломтике с ржаными хлебцами ты до обеда не дотянешь. Твой рабочий день будет такой же унылый, как и все предыдущие. А вот вечер – твоё единственное спасение, и утром надо думать о нём, вчерашнем и сегодняшнем, а не о предстоящей работе. Именно это мы и пытались донести, но нам активно мешали коллеги «учёные», а «верхушка» покровительствовала именно им. У нас было мало возможностей развернуться, закреативить по-настоящему, как мы любили и умели. Нам запрещён был нонконформизм, не поощрялось новаторство. Нас загоняли под западные схемы. Нам оставались лишь сиськи да запоминающиеся фразы. И если ты, дорогой потребитель, обсуждал с друзьями или коллегами, что-то увиденное и услышанное, значит, мы старались не зря. Нас не покидала вера в лучшее. А что, а вдруг?!..
- Это мы с тобой понимаем, - не унималась Лада, - а потенциальный покупатель должен поверить в успех дня предстоящего.
- Главное, чтобы не разочаровался в предыдущем… - сдался Андрюха.
И так было всегда. Ну, почти всегда. Но иногда нам таки удавалось «задвинуть» своё. Главное в этом деле – не упорствовать. От упорства до упёртости – один шаг, а упёртость – признак тупости и удел наименее думающей и наиболее заигравшейся противоборствующей стороны. В таких ситуациях действовать надо тоньше, как в шахматах просчитывая ситуацию на три хода вперёд. Надо менять белое на чёрное, подменять понятия. Как говорил Андрюха: «Вывернем грязную рубашку наизнанку – может, покажется чище».
В целом же маркетологи гораздо умнее тех, кто ведётся на результаты их деятельности. Если хотите знать, то они сами за людей не считают, и иначе как быдлом и придурками не называют тех, кто готов купить хрень лишь потому, что увидел в рекламе известную медийную персону, которая сама якобы этим пользуется.
- Хочешь уйти на час раньше?
- Естественно, - говорю.
- Тогда Машу до дома довезёшь, тебе по пути.
- Понято…
Помню, как мы ехали, говорили обо всём. Я закурил папиросу «Богатыри». Предложил ей. Странно и с подозрением косясь на меня, она повертела головой. В пути я много шутил. Она смеялась.
На следующий день диалог с командором повторился. Мы снова поехали вместе. Я достал папиросу. Предложил ей. Сказал:
- А ты вчера подумала, что это не табак?
Она кивнула.
- Да кури, не бойся. Обычные папиросы, только дорогие и вкусные.
- А знаешь, - сказала она, – наш коллектив тебя с такими замашками никогда не примет.
- Посмотрим…
С тех пор я стал курить ещё больше, чем прежде. Она тоже. Мы делали это специально, чтобы пересечься лишний раз и поболтать.
Неладное в коллективе командор заметил быстро. Наметился некоторый разлом. Я бы на его месте, наверное, избавился от такого раздражителя, как я. А он – голова. Андрюха вывел меня на самостоятельную работу. Теперь я делал то же, что и все остальные (за исключением Маши), только от этих всех отдельно. При этом коллектив успокоился, но меня невзлюбил ещё сильнее. Я стал изгоем, раздражая народ ещё и тем, что результаты работы, как и все промежуточные решения, докладывал сразу и напрямую командору.
Хороший он мужик всё же. Но не потому, что сразу оценил меня, или почему-то в меня поверил. Просто хороший, и всё тут – так бывает, что с одного взгляда понимаешь о человеке всё, делаешь выводы, и больше это мнение никогда не изменится. Но бывает и по-другому.
Вы испытывали такое гаденькое чувство, когда пожимаешь человеку (мужчине) руку, и понимаешь, что его ладошка намного нежнее твоей? Со мной это в очередной раз произошло, когда командор представлял меня «верхушке» - нашему креативному директору.
Сергей Иванович Чистяков оказался человеком на редкость неоднозначным. В нём сочеталось всё то, чего я терпеть не могу, вкупе с тем, что необходимо руководителю высшего звена. Приветливая доброжелательная улыбка и цепкие, с капелькой безразличия, глаза. Безукоризненное соблюдение делового этикета и презрительная надменность к собеседнику. Не терпящая возражений речь, лишённая междометий и слов-паразитов, и в то же время напыщенно подчёркнутый пренебрежительный тон в обращении на «Вы»…
Короче, не понравился он мне сразу, этот столичный засланец. Это ни для кого не секрет, что москвичей нигде не любят. А в Питере эта нелюбовь у каждого в генах. Ей пронизана каждая улица и станция метро, ей пропитан воздух, её печать на лице у каждого, если и не коренного, то хотя бы здесь родившегося. Наверное, это комплекс неполноценности. Отсюда и эта нелепая попытка прикрыться названием столицы «Империи», «культурной», «северной», «криминальной». Однако Империя рухнула, зимы толком не видим, о настоящем криминале и вовсе уже позабыли. А о какой культуре может идти речь, если половина населения – приезжие? Я это к тому, что нелюбовь к Москве – дело принципа. От бессилия, от безнадёги. А ещё, Питер – столица мирового снобизма. И если, например, чванливые москвичи не любят остальных, потому что они не москвичи, то в Питере ненавидят абсолютно всех. Просто так. Искренне. Даже земляков. Удивительно, что ещё не едим друг друга. Впрочем, и такое в нашей истории было, но по другой причине… блокада…
Вот и нас, честных тружеников, этот «кадр» гнул, как хотел. Вся контора плясала под дудку московитянского головного офиса. Сепаратистов нашлось немного. А если быть точным, то один – я. Командор, конечно, пытался меня вразумить (или образумить?). Прикрывал мои выходки, мягко заворачивая мои креативы. Он наш человек, с понятием, но работу терять не хотел.
Так, например, однажды мне дали задание – сделать пару предварительных набросков для рекламы дилера немецкой автомобильной марки. Я полдня просидел за столом безвылазно. А командор ко мне подошёл и спросил:
- Ну что, идеи будут?
- Только финальный слоган, - сказал я.
- Ну-ка, давай…
- «БМВ» - выбор быдла в России!
- Согласен, - ответил он. – Хм… интересно, но не политкорректно. Ещё что-нибудь выдашь?
- Не люблю я немцев, ни в каких проявлениях, кроме военных трофеев…
- М-да… понятно… - ответил командор, и ушёл.
Как вы уже понимаете – занимались мы рекламой. Базировались на Лиговском, в реставрированном старом доме, украшенном богатой вывеской «CREATIVE ART STUDIO». А ту рекламу Маринка с Русиком сделали. Их директор потом хвалил перед всеми. А командор после этого как-то подошёл ко мне на парковке, подбадривающе подмигнул, и выдал:
- Пидоры они все…
Кого он имел в виду, я тогда не понял. Впрочем, я и ранее был такого мнения обо всех. Но мнение мнением, а слова словами, и называл я своих коллег по-другому. А привязались ко мне эти два слова давно, ещё в школе. Там, на четвёртом этаже, на белой двери вечно закрытого туалета, чья-то неуверенная рука чёрным маркером размашисто вывела: «суки и бляди». Кому адресовано это метафизическое послание автор не пояснял, но оно на всю жизнь стало моим девизом.
Третье любимое слово привил мне сам командор. «Мрази…», - понижая голос и затягивая «р», раз десять в день повторял он это заклинание. Применялось оно решительно ко всему. Подпёрли на парковке – мрази. Где-нибудь нахамили – мрази. Родители жены – мрази. Футболисты – мрази. Хоккеисты тоже. Московское начальство, ЖКХ, правительство, косячные подчинённые…
В единственном числе оно особенно часто применялось к Алексу – нашему главному сплетнику, стукачу, и родственнику главбуха, чей сын сидел в офисе столичном.
Однажды, с бодуна заснув, он пробыл в туалете минут сорок. Его потеряли.
- Я сбрасывал внезапно наросшее аварийное давление, во избежание потенциальных проблем с перепускным клапаном, - уверенно оправдывался он в ответ на законный вопрос командора: «ты где был, блядь?».
В нашей среде он был единственным (человеком?) с высшим техническим образованием.
При этом Лёшеньку коллектив любил. Душа компании, заводила, улыбчивый парень – он со всеми был на «короткой ноге». Ему старались угодить. Поддерживали его начинания, помогали в работе, приглашали на личные праздники. Его справедливо опасались. С ним пытались завести дружбу. Маринка однажды (а может и не однажды) даже отсосала ему на корпоративе. Все об этом знали и не выказывали своей осведомлённости. Молчание Алекса могло прикрыть лучше, чем заступничество командора. И только мы с Андрюхой не любили его открыто. Причина тому проста – друг всем – никому не друг. И это помимо того, что он – мразь. Для нас он был персоной нон грата – но блат, он и в Африке блат.
Так, например, он подсмотрел на моём столе неосмотрительно оставленные черновики. Мы тогда работали над рекламой очередного жилого комплекса. По желанию заказчика необходимо было осветить три ключевых момента:
Во дворе парк, а не парковка.
Сделать упор на то, что квартиры семейные, с мастер-спальней, а не жалкие студии.
В слогане надо подчеркнуть уже готовое название.
Сидеть за компьютером я не любил. Печатать особенно. Поэтому вся основная работа шла от руки на бумагу. С первым пунктом всё было ясно, даже менять ничего не пришлось. Со вторым тоже. Правда, что такое мастер-спальня я не знаю до сих пор. А вот придумать что-нибудь толковое для названия не получалось долго. Я вообще не понимаю: кому и зачем нужны эти глупые названия? Я вот, например, живу в доме, у которого есть только номер. Но тогда, в попытках найти рифму или здравый смысл, я исчертил своими каракулями два или три листа. А заодно, от нечего делать, двустрочными стишками пропоносил весь коллектив (за исключением командора и Маши, разумеется).
Задачу мы выполнили. Заказчик остался доволен. Но премии я не получил. По этому поводу Андрюха сказал мне:
- Тебя, поэт, спас результат. Но там, - он кивнул вверх, - о твоих художествах знают. Посему не выпендривайся пару месяцев, хорошо?
Время шло. Я молчал. Жить стало скучно. Работать невыносимо. Несмотря на это, если когда-то на работу не охота было ехать, потому что там надо было работать, то теперь – потому что надо ехать. Я начал выпивать больше обычного. Потом чаще. Затем чаще и больше. И чем дело кончилось, думаю, понимаете. Но для начала скажу с чего оно началось.
А началось оно с того, что пить было не с кем. Игорян, мой кореш старинный, в прошлом кадровый офицер, а теперь лицо насквозь гражданское, на тот момент был в длительной командировке. Дашка крепко повязала Никитоса, и он, как и все остальные олухи, утратив собственное «я», стал жить её жизнью. Жигалов переехал в Москву вместе с очередной дамой. С Гриней просто потерялись точки соприкосновения, к тому же он бросил пить. Остальные знакомцы виски с колой мешали. Что вообще хорошего можно сказать о людях этой непотребщиной занимающихся? О чём говорить с ними? Как и что с ними пить? Вот и начал я употреблять в одиночку. Затея дурная, но другой у меня не было.
Сначала я пил джин с тоником перед телевизором. Это помогало отвлечься от дурных забот нудных трудовых будней. Когда джин закончился, вернулась эпоха красного Массандровского портвейна, который снова быстро надоел. А после этого я решил заняться изготовлением настоек. С ними всё просто: водка, ягоды и сахар. Выбор ягод большой – рецептура обширная. Только выдержка нужна. Для ягод две-четыре недели – не срок. Для меня – вечность.
Короче, пил я всё, много и долго. Бывало, прямо с порога шёл к холодильнику и делал пару больших глотков. В результате, прямо в одежде ложился спать. Утром мучился похмельем. Стал чаще и регулярно опаздывать на работу. Но борьбу с системой, в лице коллектива и вообще, не забросил. Командор – молодец, люблю его - мои выходки прикрывал. Я же раз за разом его подставлял, неустанно накаляя атмосферу.
В связи с таким образом жизни, я отстранился от раскопок. Опять потерял временно вернувшийся источник дополнительного дохода – игру на бильярде на деньги. Вернее не потерял, а благоразумно забросил, потому что игра стала источником расходов. Пятьдесят грамм – хорошо для правки «прицела», для пристрелки. Но разве мог я остановиться на одной порции? Я постоянно проигрывал…
Злость и неудовлетворённость копились. Я срывался на коллегах.
Однажды командор сказал:
- Ты завязывал бы с бухлом, а то рожа опухает уже…
Я приказ выполнил. Завязал. Временно…
***
Реклама – двигатель регресса. Смотрят её люди не очень умные, а клюют на неё и вовсе тупые. Прошёл тот век, когда создавались хорошие продукты, и чтобы о них узнали, нужна была реклама. Теперь всё иначе. В настоящее время сначала просчитывается, что народ будет покупать, а уж потом это «что-то» будет изобретаться и производиться. Теперь всем заправляет маркетинг.
Маркетологи – люди умные, но занудные. А ещё у них раздутое самомнение – многие всерьёз считают маркетинг наукой, а свою деятельность полезной. Эти кадры сидят в офисах и ничего не делают, прикрываясь активным мыслительным трудом, при этом они выдают результаты. Печально сознавать, но раз им за это платят, значит, это кому-то нужно. Лично мою неприязнь вызывает стереотипность их мышления, а соответственно и действий. В этом они сродни психологам – набор примитивных наблюдений и стандартных умозаключений, на которые способен абсолютно любой индивидуум не лишенный соображалки, они выдают едва ли не за исследовательскую работу.
Шарашка наша ничего не производила и не продавала (результаты напряжённого мысленного труда я к товарам и производству не отношу – это услуга, и не более), но отдел маркетинговых исследований у нас был. Наша креативная группа их не любила из врождённой гордости – уж очень они нам мешали, вечно навязывая «правильность» своих решений одобренных «там», наверху. Руководителя их отдела – Младу Николаевну Огурцову, женщину немолодую, но привлекательную, одинокую и детную – Андрюха часто пытался вразумить.
- Ты пойми, Млада, - говорил он, - не имеет никакого смысла втирать рядовому потребителю о питательной пользе злаков.
- А согласно международным исследованиям, - отвечала она, - ещё как имеет. Современный потребитель избалован выбором, при этом заботится о своём здоровье, и ему важно будет знать, что именно в этой каше нет красителей, ароматизаторов и Е-ингредиентов.
- Все и так знают, что каша – это не очень вкусно, но полезно, особенно если это овсянка по утрам…
- Знать мало, - наставительно сказала Лада, - понимать надо!
- Кому понимать-то, - не унимался Андрюха, - человеку который без телевизора кашу нормальную купить и приготовить не может?
- Заметь, что не просто кашу, а кашу, за которую нам заплатят…
- Так вот и я об этом. Ну при чём здесь компоненты? Человеку надо показать его идеальное утро. Такое, какое он хотел бы, а не такое, которое считает нормальным, и уж тем более не то, которое имеет…
…Каша, как и прочие «завтрачные» продукты – была одной из наших больных мозолей. Это касалось всего злакового и молочного, напитков, товаров для сна и отдыха, предметов гигиены и проч. Предстоящий день – вот что их объединяет, по мнению маркетологов. А по-нашему – день вчерашний. Много копий тут поломано. Но мы, дорогой потребитель, любили правду и открыто заявляли: если ты вчера устал, то за одну ночь ты не отоспишься ни на одном распрекрасном матрасе, и утром следующего буднего дня тебе, не выспавшемуся, будет тяжело и плохо, а на молочном ломтике с ржаными хлебцами ты до обеда не дотянешь. Твой рабочий день будет такой же унылый, как и все предыдущие. А вот вечер – твоё единственное спасение, и утром надо думать о нём, вчерашнем и сегодняшнем, а не о предстоящей работе. Именно это мы и пытались донести, но нам активно мешали коллеги «учёные», а «верхушка» покровительствовала именно им. У нас было мало возможностей развернуться, закреативить по-настоящему, как мы любили и умели. Нам запрещён был нонконформизм, не поощрялось новаторство. Нас загоняли под западные схемы. Нам оставались лишь сиськи да запоминающиеся фразы. И если ты, дорогой потребитель, обсуждал с друзьями или коллегами, что-то увиденное и услышанное, значит, мы старались не зря. Нас не покидала вера в лучшее. А что, а вдруг?!..
- Это мы с тобой понимаем, - не унималась Лада, - а потенциальный покупатель должен поверить в успех дня предстоящего.
- Главное, чтобы не разочаровался в предыдущем… - сдался Андрюха.
И так было всегда. Ну, почти всегда. Но иногда нам таки удавалось «задвинуть» своё. Главное в этом деле – не упорствовать. От упорства до упёртости – один шаг, а упёртость – признак тупости и удел наименее думающей и наиболее заигравшейся противоборствующей стороны. В таких ситуациях действовать надо тоньше, как в шахматах просчитывая ситуацию на три хода вперёд. Надо менять белое на чёрное, подменять понятия. Как говорил Андрюха: «Вывернем грязную рубашку наизнанку – может, покажется чище».
В целом же маркетологи гораздо умнее тех, кто ведётся на результаты их деятельности. Если хотите знать, то они сами за людей не считают, и иначе как быдлом и придурками не называют тех, кто готов купить хрень лишь потому, что увидел в рекламе известную медийную персону, которая сама якобы этим пользуется.
