- Я – настоящая невеста принца Гевина, - объявила она, поворачиваясь к Софите.
Та зажала округлившийся рот обеими руками.
- О! – но тут опомнилась. – Слушай, но это же здорово! А как это могло произойти?! Эта Екана такая миленькая, такая жалкая, такая цыпочка! А ты не боишься? Да нет, я сразу вижу! Я помогу тебе. Только и ты меня после не забудь! Мы поменяем вас местами. Екану спрячем среди наших учеников, а тебя немножко помоем (уж, извини), подкрасим, нарядим. Тьер упадет в обморок, но ему полезно встряхнуться. Нужно только сделать это перед самой свадьбой, чтоб никто ничего не заметил. Ой, как мне жалко Екану, он же ее сожрет… Ох, как интересно!
И она кинулась было на шею Тери, но остановилась под взглядом ее черных глаз. Софита вдруг осознала, что, если их план удастся, Тери станет королевой. Девушку так и потянуло склониться в низком реверансе.
- Ох ты, высокое небо! – пробормотала она.
Тери чувствовала, что еще чуть-чуть и голова ее лопнет от избытка новых сведений.
- Ты чем-нибудь тут завесь, чтоб когда я внезапно вернусь, люди не шарахались - распорядилась Тери, шаря по заветной стенке в поисках вибрации. Вот она, родимая! Пробивается сквозь пульсацию крови в пальцах.
«В покои Еканы. И чтоб рядом никого не оказалось! - подумала отчетливо Тери. – Посмотрим, что у меня за соперница!»
Тери впервые пользовалась волшебным ходом, называя конкретный адрес. Прежде ход открывался, подчиняясь невысказанным желаниям и чувствам. Последнее желание было достаточно определенным: «увидеть принца» - вот ее и привели к портрету. Тери сосредоточилась, пытаясь сформулировать желание так, что б избежать ошибок. Кажется, в «безлюдную часть покоев Еканы, так что бы меня никто не увидел» годится.
Софита круглыми глазами смотрела, как в стене открылся провал в темноту, и туда шагнула нежданная гостья. Когда она протерла глаза, стенка вернулась на место.
- Чародейка! – прошептала девушка. – Настоящая!
В детстве ей рассказывали много сказок, где оказавший помощь волшебнику в добром деле получал чудесную награду. А помочь бедной маленькой Екане, томящейся во дворце, было, несомненно, добрым делом. Не забыла Софита и свой интерес.
- Пусть Тьер поскорее заработает на свою мастерскую и начнет рисовать по-настоящему, - шепнула она небесам.
А потом подскочила к месту, где исчезла незнакомка (Софита умудрилась выложить кучу сведений, но так и не узнать ее имени), опасливо ткнула пальчиком в твердую стену, приложила к ней ладошки, даже прижала ухо, не поняла ничего, пожала плечами и вдруг засмеялась, подпрыгнула, повернувшись в воздухе, и отколола несколько коленец замысловатой чорбы, – что танцуют на ее родине. Потом соорудила у заколдованного места подобие шалашика из двух подрамников, набросила сверху покрывало и закружилась по комнате, запрокинув голову и хохоча. Она сама чувствовала себя ведьмой. Стаи серебряных птиц мчались возле ее щек.
Итак, Дан стал служить у Дранха. В основном ему приходилось сопровождать хозяина (и одновременно ученика) в сомнительных шатаниях по городу. Тщеславный вояка хотел, чтобы все видели молодого ладного оруженосца, который тащит за ним два меча, совершенно ненужных, поскольку на перевязи Дранха болталась его знаменитая шпага, зовущаяся Альварианной. Дранх утверждал, что это длинное, как сама шпага, имя носила его первая возлюбленная - кто его знает, может так оно и было. Когда Дранх напивался - а это случалось регулярно – Альварианна мешала ему ходить, путаясь в заплетающихся ногах. В тяжелых случаях Дану приходилось нести все оружие, и волочить спотыкающегося Дранха в придачу. Так что работа оказалась не такой синекурой, как сулил наниматель.
Дранх приодел слугу в модный кафтанчик и синие бархатные штаны с золотой шнуровкой на боках, как подозревал Дан, выигранные у кого-то в кости. Обращался он с Даном совершенно по-приятельски. Ели они за одним столом одну и ту же пищу. Часто Дранх приглашал его раздавить на двоих бутылочку, и запьянев, пел обрывки пиратских песен и баллад, вытирая пьяные слезы, рассказывал несвязно о своих похождениях, причем число побежденных врагов росло вместе с числом выпитых рюмок. Ни единой полполанки Дан от него пока не получил. Не потому, что Дранх был обманщиком или скупердяем – просто он сам сидел без денег. Еду и выпивку трактирщики отпускали ему в долг, устрашенные репутацией драчуна и видом Альваринаны. При такой безалаберной жизни Дранх умудрялся находить время для тренировок. На первом занятии Дан опасался, что, будучи в спокойном состоянии, он не сможет вспомнить приемы, но нет: стоило начать, как тело само выполняло нужные движения. Сидя у дверей в ожидании хозяина, играющего в кости или гостящего у случайной красотки, Дан пытался вспомнить, кто же он такой, раз знает такие хитрые штуки, но без толку – туман, который скрыл его прошлое еще в Рухине, делался только гуще.
По мере того, как Дранх постигал искусство чужеземной борьбы, Дану становилось все труднее противостоять своему сильному и искушенному в настоящих сражениях ученику. Зато, тренируя Дранха, Дан и сам окреп физически.
Дан понимал, что многие молодые люди в Хайне, многое отдали бы за такое место. Но он не был счастлив – понимал, что даром тратит время. Если бы Дранх выдал ему жалование, то, возможно, он немедленно пустился бы в путешествие на поиски себя самого и своего прошлого.
Как-то они шли мимо стены, на которую положило ветви старое дерево. Сажать деревья возле домов было не в обычае Хайны, и Дан спросил, чье это жилище. Оказалось - мудреца. Больше Дранх ничего не знал. Мудрецы его не интересовали.
Вечером Дан поставил несколько удивленного Дранха перед фактом, что уходит по своим делам, и отправился к дому мудреца. Наступал вечер. Стоял тот дивный час, когда воздух становится голубым и задумчивым. Дан шел, тоже задумавшись, но мысли его носили практический характер. Он прикидывал, как лучше обратиться к мудрецу, чтоб тот не выгнал его.
Дан постучал молотком в виде кулака о железную пластину, потом постучал громче; потом забарабанил собственным кулаком о резную дверь, выбрав участок поровнее – но, сколько он не стучал, ответа не получил. Однако познакомиться с мудрецом казалось ему крайне важным. Дан подпрыгнул, подтянулся и уселся верхом на забор, по счастью, не утыканный железными остриями. Оттуда перебрался на могучую ветвь, потом – на другую и, к своему удивлению, оказался вровень с окном, за которым старец при свете лампы читал книгу.
Переплет окна состоял из мелких квадратиков, забранных кривыми стеклышками. Из-за них комната со старцем и книгами представилась Дану большой мозаикой. Свет, отраженный хитроумно устроенным рефлектором, освещал страницу перед стариком столь ярко, что Дан со своего насеста мог различить буквы. Точнее, форму их, но не значение. Старец читал какую-то клинопись. Руки его, казалось, сплетенные из вен и сухожилий, покрытые старческими пятнами, переворачивали страницы столь бережно, словно касались новорожденных птенчиков. Морщины на лице старца отбрасывали тени да блестели стекла в подобие половинки ножниц с двумя кольцами на крупном старческом носу.
Старик откинулся на спинку кресла, снял свои удивительные очки, и, опустив веки, помассировал переносицу. Вдруг он открыл глаза, неожиданно зоркие и внимательные, и встретился взглядом с Даном.
Дан замер на ветке, не зная, как вести себя, чтоб не испугать старца, но тот смотрел спокойно и даже, как это ни странно, приветливо. Потом поднялся, подошел к окну, нажал на квадратик переплета и открыл крохотную форточку.
- Приветствую тебя, о юноша! Взыскуешь ли ты знаний, или алчешь поживы? - спросил старик слабым дребезжащим голосом. Дан ждал чего угодно, но только не учтивого обращения. Он поклонился, насколько это было возможно, сидя на ветке.
-Здравствуйте, учитель. Простите, что я вторгся таким неприличным способом, но я долго стучал у дверей, и мне никто не открыл. Я не хотел напугать вас или причинить вред. Дело в том, что я ищу ответ на очень важный для меня вопрос.
- Что это за вопрос?
- Кто я и откуда пришел в этот мир?
- Отрадно встретить такую глубину мысли в юном франте. Спускайся же с ветки, юноша и войди в мою келью, как подобает человеку, но не как лазающему по деревьям животному.
Стараясь выглядеть достойно, Дан вполне успешно спрыгнул во двор и, поднявшись по винтовой лестнице, вошел в «келью». Как лицо старика целиком состояло из морщин, так и стены комнатки казались сделанными из книг. Рукопись, которую читал старец, лежала, как на пюпитре, на другой книге, под которую для наклона был подложен маленький толстый томик.
Книги закрывали стены полностью, даже на потолочных балках были устроены полки. Книги громоздились на столе, лежали стопками на полу, на подставках, на тумбочке. Из треугольных коробов высовывались свитки.
От сквозняка, впущенного Даном, язычок пламени дрогнул, и Дан разглядел, что то, что он принял за тумбочку было книгой чудовищных размеров и толщины.
«Неужели он прочел все это?» - с некоторой оторопью подумал Дан.
- Великий Балдриан Изорский, - старец отвечал на вопрос, заданный Даном с дерева, - пишет так: человек состоит из души и тела. Тело суть прах земной, а душа нисходит с небес, поэтому человек заключает в себе как низменное, так и высокое. Никакое из этих начал не плохо само по себе. Важен их баланс. – Мудрец проницательно взглянул на Дана, и понял, что тот слушает лишь из вежливости. – Тебе не близка эта мудрость?
Дан нерешительно пожал плечами. Его подавляло количество знаний, собранных в небольшой комнате.
- Может быть, слова Кимрана Думбарского окажутся тебе ближе? «Не столь важно, откуда я пришел, важно, какой след я оставлю в этом мире».
«Почти как Тери сказала на прощание», - тоскливо подумал Дан. Он столько раз мечтал избавиться от свалившейся ему на голову нахальной подружки, а теперь – поди ж ты – скучает по ней.
- Нет, господин. Мой вопрос практического свойства. Как говорят, я появился в городе Рухине неизвестно откуда. Тамошние жители назвали меня немтырем. Я ничего не помню о своей прежней жизни. Однако, ведь она была, раз у меня есть некоторые, неизвестно откуда взявшиеся умения.
Старец снял очки, внимательно оглядел Дана, закрыл глаза и неподвижно застыл, выпрямившись в кресле. Дан ждал, невольно разглядывая его. Высокий старческий лоб был исчерчен вертикальными и горизонтальными морщинами, отчего казался клетчатым. Наконец, старик привел в движение вертикальные морщины, сдвинув брови, привычным жестом потер переносицу и сказал:
- Жаль. В твоем лице надеялся обрести ученика, но, похоже, вновь ошибся. Я стар, и за всю жизнь не встретил человека, желавшего принять собранную здесь мудрость. Даже теперь, когда маги и колдуны объявлены вне закона не стало, никто из их бывших учеников не захотел перейти ко мне.
Он закрыл глаза и снова замолчал. Он сидел неподвижно так долго, что Дан принялся покачиваться на табурете, пытаясь привлечь внимание мудреца скрипом. Но тот сидел, словно выключенный. Дан подумал, что старик заснул, но ему казалось неловким уйти, не прощаясь. От нечего делать он принялся рассматривать книги. Большинство томов имели заголовки на понятном ему языке, шрифт на корешках других напоминал клинопись или кудрявился причудливыми завитками.
«Неужели старик понимает все эти языки? - с некоторым страхом подумал Дан. – Нет уж, я точно не гожусь в его ученики». Глаза постепенно осваивались в полумраке, и внимание Дана привлекла одна книга, сравнительно тонкая и новая, в бумажном, а не в кожаном переплете, совсем не похожая на другие. «Основы программирования на Java» гласила надпись на корешке. Дан почему-то понял слова на чужом языке и они показались ему родными. Он протянул к книге руку.
- Не трожь, - сурово сказал старец. Оказывается, он вовсе не спал. – Нужно иметь основательную подготовку, чтоб понять мудрость, заключенную в сей книге. Ты не поймешь ничего, и это отвратит тебя от учебы. Знания надо превосходить постепенно. Грамотен ли ты?
Получив утвердительный ответ, старец удовлетворенно кивнул и приподнял светильник в виде маленького плоского чайничка с огоньком, висящим над носиком, чтоб осветить часть библиотеки.
- Сними книгу с третьей снизу полки позади себя. Да, да, вон ту, изрядно потрепанную. Подай мне. – Старец, откинув доску, заменяющую книжный переплет, легко нашел нужную страницу, и вернул книгу Дану вместе со светильником. – Сядь в угол и читай. Может быть, прочитанное поможет тебе в поиске.
Дан сел на маленькую стремянку, опер книгу о том-тумбочку и установил светильник так, чтоб он освещал коричневые страницы, хрупкие, будто побывавшие в огне. На самом деле они пострадали от времени. Он понял, почему старик так бережно касался книги.
«…я, ничтожный потомок Цивана Мечтателя, пишу эти жалкие строки, тщась донести историю моих славных прародителей до потомков, дабы не угасла память о случившимся на Хайнаране в начальные времена»
«Что это – Хайнаран?» - подумал Дан, но не дерзнул нарушить покой неподвижно сидящего во мраке старика. Книга была рукописной, буквы выведены на старинный манер, оттого чтение продвигалось медленно.
«Долго ждал казни Великий Адальберт. Менялись времена года, а он все сидел он в каменном мешке, скованный по рукам и ногам, в железном ошейнике и на короткой цепи. Пальцы его были зажаты в специальные колодки, дабы он не мог сплести заклинание, а в рот вставлен кляп со специальной трубкой для языка, подобный тем, какие ныне надевают на сплетниц и сквернословок в назидание черни. Конечно, палачи могли бы сразу отсечь ему руки и язык, но король приказал им сделать это прилюдно.
Когда настало его последнее утро в том мире, в камеру вошел цирюльник по имени Циван, славный наш предок. Он пришел побрить и подстричь старика, дабы отросшие власы не мешали свершению казни. Циван Единый принес инструменты своего ремесла, в число коих, помимо бритв, расчесок и ножниц, входили свеча и зеркальце. Узник, в качестве последней милости, испросил разрешения взглянуть в зеркало, дабы узнать, в каком виде он явится тысячам жадных глаз. Цирюльник ничуть не удивился тщеславию старца – он стриг многих людей на пороге смерти и слышал самые причудливые пожелания, поэтому поднес к лицу приговоренного маленькое зеркальце в свинцовой оправе. Едва старик отразился в стекле, цепи с лязгом пали, а сам узник исчез. Несчастный цирюльник увидел лишь пустые оковы и пряди состриженных седых волос на полу. Задрожав, в отчаянии он рухнул на пол, уронил зеркало, и, отразившись осколках заколдованного стекла, унесся из камеры вослед чародею, чем и спас себя от ужасной и заслуженной казни.
Попал ли Адальберт, пройдя сквозь зеркало, в великую пустоту и сам сотворил мир, или же оказался в уже сущем юном мире, о том никому не ведомо. Воспоминания предков темны и противоречивы. Но точно известно: обретя свободу, великий чародей вынул из своей груди огонь, и выпустил, словно птицу, даруя юному миру, прекрасному и изобильному. В обретенном мире имелись горы, леса, моря и реки. В лесах водилась непуганая дичь, росли плоды, грибы и ягоды, воды кишели рыбой, а луга томились по плугу, желая превратиться в тучные поля.
Та зажала округлившийся рот обеими руками.
- О! – но тут опомнилась. – Слушай, но это же здорово! А как это могло произойти?! Эта Екана такая миленькая, такая жалкая, такая цыпочка! А ты не боишься? Да нет, я сразу вижу! Я помогу тебе. Только и ты меня после не забудь! Мы поменяем вас местами. Екану спрячем среди наших учеников, а тебя немножко помоем (уж, извини), подкрасим, нарядим. Тьер упадет в обморок, но ему полезно встряхнуться. Нужно только сделать это перед самой свадьбой, чтоб никто ничего не заметил. Ой, как мне жалко Екану, он же ее сожрет… Ох, как интересно!
И она кинулась было на шею Тери, но остановилась под взглядом ее черных глаз. Софита вдруг осознала, что, если их план удастся, Тери станет королевой. Девушку так и потянуло склониться в низком реверансе.
- Ох ты, высокое небо! – пробормотала она.
Тери чувствовала, что еще чуть-чуть и голова ее лопнет от избытка новых сведений.
- Ты чем-нибудь тут завесь, чтоб когда я внезапно вернусь, люди не шарахались - распорядилась Тери, шаря по заветной стенке в поисках вибрации. Вот она, родимая! Пробивается сквозь пульсацию крови в пальцах.
«В покои Еканы. И чтоб рядом никого не оказалось! - подумала отчетливо Тери. – Посмотрим, что у меня за соперница!»
Тери впервые пользовалась волшебным ходом, называя конкретный адрес. Прежде ход открывался, подчиняясь невысказанным желаниям и чувствам. Последнее желание было достаточно определенным: «увидеть принца» - вот ее и привели к портрету. Тери сосредоточилась, пытаясь сформулировать желание так, что б избежать ошибок. Кажется, в «безлюдную часть покоев Еканы, так что бы меня никто не увидел» годится.
Софита круглыми глазами смотрела, как в стене открылся провал в темноту, и туда шагнула нежданная гостья. Когда она протерла глаза, стенка вернулась на место.
- Чародейка! – прошептала девушка. – Настоящая!
В детстве ей рассказывали много сказок, где оказавший помощь волшебнику в добром деле получал чудесную награду. А помочь бедной маленькой Екане, томящейся во дворце, было, несомненно, добрым делом. Не забыла Софита и свой интерес.
- Пусть Тьер поскорее заработает на свою мастерскую и начнет рисовать по-настоящему, - шепнула она небесам.
А потом подскочила к месту, где исчезла незнакомка (Софита умудрилась выложить кучу сведений, но так и не узнать ее имени), опасливо ткнула пальчиком в твердую стену, приложила к ней ладошки, даже прижала ухо, не поняла ничего, пожала плечами и вдруг засмеялась, подпрыгнула, повернувшись в воздухе, и отколола несколько коленец замысловатой чорбы, – что танцуют на ее родине. Потом соорудила у заколдованного места подобие шалашика из двух подрамников, набросила сверху покрывало и закружилась по комнате, запрокинув голову и хохоча. Она сама чувствовала себя ведьмой. Стаи серебряных птиц мчались возле ее щек.
Прода от 11.08.22
Глава четырнадцатая
Итак, Дан стал служить у Дранха. В основном ему приходилось сопровождать хозяина (и одновременно ученика) в сомнительных шатаниях по городу. Тщеславный вояка хотел, чтобы все видели молодого ладного оруженосца, который тащит за ним два меча, совершенно ненужных, поскольку на перевязи Дранха болталась его знаменитая шпага, зовущаяся Альварианной. Дранх утверждал, что это длинное, как сама шпага, имя носила его первая возлюбленная - кто его знает, может так оно и было. Когда Дранх напивался - а это случалось регулярно – Альварианна мешала ему ходить, путаясь в заплетающихся ногах. В тяжелых случаях Дану приходилось нести все оружие, и волочить спотыкающегося Дранха в придачу. Так что работа оказалась не такой синекурой, как сулил наниматель.
Дранх приодел слугу в модный кафтанчик и синие бархатные штаны с золотой шнуровкой на боках, как подозревал Дан, выигранные у кого-то в кости. Обращался он с Даном совершенно по-приятельски. Ели они за одним столом одну и ту же пищу. Часто Дранх приглашал его раздавить на двоих бутылочку, и запьянев, пел обрывки пиратских песен и баллад, вытирая пьяные слезы, рассказывал несвязно о своих похождениях, причем число побежденных врагов росло вместе с числом выпитых рюмок. Ни единой полполанки Дан от него пока не получил. Не потому, что Дранх был обманщиком или скупердяем – просто он сам сидел без денег. Еду и выпивку трактирщики отпускали ему в долг, устрашенные репутацией драчуна и видом Альваринаны. При такой безалаберной жизни Дранх умудрялся находить время для тренировок. На первом занятии Дан опасался, что, будучи в спокойном состоянии, он не сможет вспомнить приемы, но нет: стоило начать, как тело само выполняло нужные движения. Сидя у дверей в ожидании хозяина, играющего в кости или гостящего у случайной красотки, Дан пытался вспомнить, кто же он такой, раз знает такие хитрые штуки, но без толку – туман, который скрыл его прошлое еще в Рухине, делался только гуще.
По мере того, как Дранх постигал искусство чужеземной борьбы, Дану становилось все труднее противостоять своему сильному и искушенному в настоящих сражениях ученику. Зато, тренируя Дранха, Дан и сам окреп физически.
Дан понимал, что многие молодые люди в Хайне, многое отдали бы за такое место. Но он не был счастлив – понимал, что даром тратит время. Если бы Дранх выдал ему жалование, то, возможно, он немедленно пустился бы в путешествие на поиски себя самого и своего прошлого.
Как-то они шли мимо стены, на которую положило ветви старое дерево. Сажать деревья возле домов было не в обычае Хайны, и Дан спросил, чье это жилище. Оказалось - мудреца. Больше Дранх ничего не знал. Мудрецы его не интересовали.
Вечером Дан поставил несколько удивленного Дранха перед фактом, что уходит по своим делам, и отправился к дому мудреца. Наступал вечер. Стоял тот дивный час, когда воздух становится голубым и задумчивым. Дан шел, тоже задумавшись, но мысли его носили практический характер. Он прикидывал, как лучше обратиться к мудрецу, чтоб тот не выгнал его.
Дан постучал молотком в виде кулака о железную пластину, потом постучал громче; потом забарабанил собственным кулаком о резную дверь, выбрав участок поровнее – но, сколько он не стучал, ответа не получил. Однако познакомиться с мудрецом казалось ему крайне важным. Дан подпрыгнул, подтянулся и уселся верхом на забор, по счастью, не утыканный железными остриями. Оттуда перебрался на могучую ветвь, потом – на другую и, к своему удивлению, оказался вровень с окном, за которым старец при свете лампы читал книгу.
Переплет окна состоял из мелких квадратиков, забранных кривыми стеклышками. Из-за них комната со старцем и книгами представилась Дану большой мозаикой. Свет, отраженный хитроумно устроенным рефлектором, освещал страницу перед стариком столь ярко, что Дан со своего насеста мог различить буквы. Точнее, форму их, но не значение. Старец читал какую-то клинопись. Руки его, казалось, сплетенные из вен и сухожилий, покрытые старческими пятнами, переворачивали страницы столь бережно, словно касались новорожденных птенчиков. Морщины на лице старца отбрасывали тени да блестели стекла в подобие половинки ножниц с двумя кольцами на крупном старческом носу.
Старик откинулся на спинку кресла, снял свои удивительные очки, и, опустив веки, помассировал переносицу. Вдруг он открыл глаза, неожиданно зоркие и внимательные, и встретился взглядом с Даном.
Дан замер на ветке, не зная, как вести себя, чтоб не испугать старца, но тот смотрел спокойно и даже, как это ни странно, приветливо. Потом поднялся, подошел к окну, нажал на квадратик переплета и открыл крохотную форточку.
- Приветствую тебя, о юноша! Взыскуешь ли ты знаний, или алчешь поживы? - спросил старик слабым дребезжащим голосом. Дан ждал чего угодно, но только не учтивого обращения. Он поклонился, насколько это было возможно, сидя на ветке.
-Здравствуйте, учитель. Простите, что я вторгся таким неприличным способом, но я долго стучал у дверей, и мне никто не открыл. Я не хотел напугать вас или причинить вред. Дело в том, что я ищу ответ на очень важный для меня вопрос.
- Что это за вопрос?
- Кто я и откуда пришел в этот мир?
- Отрадно встретить такую глубину мысли в юном франте. Спускайся же с ветки, юноша и войди в мою келью, как подобает человеку, но не как лазающему по деревьям животному.
Стараясь выглядеть достойно, Дан вполне успешно спрыгнул во двор и, поднявшись по винтовой лестнице, вошел в «келью». Как лицо старика целиком состояло из морщин, так и стены комнатки казались сделанными из книг. Рукопись, которую читал старец, лежала, как на пюпитре, на другой книге, под которую для наклона был подложен маленький толстый томик.
Книги закрывали стены полностью, даже на потолочных балках были устроены полки. Книги громоздились на столе, лежали стопками на полу, на подставках, на тумбочке. Из треугольных коробов высовывались свитки.
От сквозняка, впущенного Даном, язычок пламени дрогнул, и Дан разглядел, что то, что он принял за тумбочку было книгой чудовищных размеров и толщины.
«Неужели он прочел все это?» - с некоторой оторопью подумал Дан.
- Великий Балдриан Изорский, - старец отвечал на вопрос, заданный Даном с дерева, - пишет так: человек состоит из души и тела. Тело суть прах земной, а душа нисходит с небес, поэтому человек заключает в себе как низменное, так и высокое. Никакое из этих начал не плохо само по себе. Важен их баланс. – Мудрец проницательно взглянул на Дана, и понял, что тот слушает лишь из вежливости. – Тебе не близка эта мудрость?
Дан нерешительно пожал плечами. Его подавляло количество знаний, собранных в небольшой комнате.
- Может быть, слова Кимрана Думбарского окажутся тебе ближе? «Не столь важно, откуда я пришел, важно, какой след я оставлю в этом мире».
«Почти как Тери сказала на прощание», - тоскливо подумал Дан. Он столько раз мечтал избавиться от свалившейся ему на голову нахальной подружки, а теперь – поди ж ты – скучает по ней.
- Нет, господин. Мой вопрос практического свойства. Как говорят, я появился в городе Рухине неизвестно откуда. Тамошние жители назвали меня немтырем. Я ничего не помню о своей прежней жизни. Однако, ведь она была, раз у меня есть некоторые, неизвестно откуда взявшиеся умения.
Старец снял очки, внимательно оглядел Дана, закрыл глаза и неподвижно застыл, выпрямившись в кресле. Дан ждал, невольно разглядывая его. Высокий старческий лоб был исчерчен вертикальными и горизонтальными морщинами, отчего казался клетчатым. Наконец, старик привел в движение вертикальные морщины, сдвинув брови, привычным жестом потер переносицу и сказал:
- Жаль. В твоем лице надеялся обрести ученика, но, похоже, вновь ошибся. Я стар, и за всю жизнь не встретил человека, желавшего принять собранную здесь мудрость. Даже теперь, когда маги и колдуны объявлены вне закона не стало, никто из их бывших учеников не захотел перейти ко мне.
Он закрыл глаза и снова замолчал. Он сидел неподвижно так долго, что Дан принялся покачиваться на табурете, пытаясь привлечь внимание мудреца скрипом. Но тот сидел, словно выключенный. Дан подумал, что старик заснул, но ему казалось неловким уйти, не прощаясь. От нечего делать он принялся рассматривать книги. Большинство томов имели заголовки на понятном ему языке, шрифт на корешках других напоминал клинопись или кудрявился причудливыми завитками.
«Неужели старик понимает все эти языки? - с некоторым страхом подумал Дан. – Нет уж, я точно не гожусь в его ученики». Глаза постепенно осваивались в полумраке, и внимание Дана привлекла одна книга, сравнительно тонкая и новая, в бумажном, а не в кожаном переплете, совсем не похожая на другие. «Основы программирования на Java» гласила надпись на корешке. Дан почему-то понял слова на чужом языке и они показались ему родными. Он протянул к книге руку.
- Не трожь, - сурово сказал старец. Оказывается, он вовсе не спал. – Нужно иметь основательную подготовку, чтоб понять мудрость, заключенную в сей книге. Ты не поймешь ничего, и это отвратит тебя от учебы. Знания надо превосходить постепенно. Грамотен ли ты?
Получив утвердительный ответ, старец удовлетворенно кивнул и приподнял светильник в виде маленького плоского чайничка с огоньком, висящим над носиком, чтоб осветить часть библиотеки.
- Сними книгу с третьей снизу полки позади себя. Да, да, вон ту, изрядно потрепанную. Подай мне. – Старец, откинув доску, заменяющую книжный переплет, легко нашел нужную страницу, и вернул книгу Дану вместе со светильником. – Сядь в угол и читай. Может быть, прочитанное поможет тебе в поиске.
Дан сел на маленькую стремянку, опер книгу о том-тумбочку и установил светильник так, чтоб он освещал коричневые страницы, хрупкие, будто побывавшие в огне. На самом деле они пострадали от времени. Он понял, почему старик так бережно касался книги.
«…я, ничтожный потомок Цивана Мечтателя, пишу эти жалкие строки, тщась донести историю моих славных прародителей до потомков, дабы не угасла память о случившимся на Хайнаране в начальные времена»
«Что это – Хайнаран?» - подумал Дан, но не дерзнул нарушить покой неподвижно сидящего во мраке старика. Книга была рукописной, буквы выведены на старинный манер, оттого чтение продвигалось медленно.
«Долго ждал казни Великий Адальберт. Менялись времена года, а он все сидел он в каменном мешке, скованный по рукам и ногам, в железном ошейнике и на короткой цепи. Пальцы его были зажаты в специальные колодки, дабы он не мог сплести заклинание, а в рот вставлен кляп со специальной трубкой для языка, подобный тем, какие ныне надевают на сплетниц и сквернословок в назидание черни. Конечно, палачи могли бы сразу отсечь ему руки и язык, но король приказал им сделать это прилюдно.
Когда настало его последнее утро в том мире, в камеру вошел цирюльник по имени Циван, славный наш предок. Он пришел побрить и подстричь старика, дабы отросшие власы не мешали свершению казни. Циван Единый принес инструменты своего ремесла, в число коих, помимо бритв, расчесок и ножниц, входили свеча и зеркальце. Узник, в качестве последней милости, испросил разрешения взглянуть в зеркало, дабы узнать, в каком виде он явится тысячам жадных глаз. Цирюльник ничуть не удивился тщеславию старца – он стриг многих людей на пороге смерти и слышал самые причудливые пожелания, поэтому поднес к лицу приговоренного маленькое зеркальце в свинцовой оправе. Едва старик отразился в стекле, цепи с лязгом пали, а сам узник исчез. Несчастный цирюльник увидел лишь пустые оковы и пряди состриженных седых волос на полу. Задрожав, в отчаянии он рухнул на пол, уронил зеркало, и, отразившись осколках заколдованного стекла, унесся из камеры вослед чародею, чем и спас себя от ужасной и заслуженной казни.
Попал ли Адальберт, пройдя сквозь зеркало, в великую пустоту и сам сотворил мир, или же оказался в уже сущем юном мире, о том никому не ведомо. Воспоминания предков темны и противоречивы. Но точно известно: обретя свободу, великий чародей вынул из своей груди огонь, и выпустил, словно птицу, даруя юному миру, прекрасному и изобильному. В обретенном мире имелись горы, леса, моря и реки. В лесах водилась непуганая дичь, росли плоды, грибы и ягоды, воды кишели рыбой, а луга томились по плугу, желая превратиться в тучные поля.
