От этой живой массы отделилась полная, ещё молодая женщина, Агот, главная кухарка. Ворот её платья был распахнут, выставляя напоказ шею и грудь в испарине. На спине и под руками темнел пот. Спешно вытерев лоб тыльной стороной ладони и поправив выбившуюся из-под платка короткую прядку, она подошла к ним.
В обращавшихся к нему всегда появлялось что-то затравленное. Хоук давно к этому привык. Страх в людях читается легко, понять другие эмоции гораздо труднее. Было бы куда проще, если б люди говорили, что думают. Вот и Агот, минуту назад такая уверенная, приблизилась к нему как-то неловко, боком, стараясь не встречаться глазами. Видеть страх в бою – одно дело. Но сейчас не бой, и вряд ли Агот ждёт, что он вытащит меч и разрубит её пополам за недостаточно пропеченное жаркое. Скорее, этого можно ожидать от леди Озанны. Он, не глядя, кивнул на девочку:
- Накорми. Потом - Хенрике.
Агот молча наклонила голову, в знак того, что поняла, и стала озираться по сторонам. Наконец остановила взгляд на бойкой светловолосой девочке с таким же подбородком, как и у неё:
- Кэйа!
Её дочка едва не опрокинула горшок, в котором что-то помешивала. Прижав ко рту обожжённые пальцы, подбежала к матери.
- Принеси чистое полотенце и воду, и сбегай в погреб за элем. Живо!
Девочку сдуло с места.
Вернулась она почти мгновенно. Таз в руках, полотенце на шее, бутыль с элем под мышкой. Передав всё это матери, она поспешила за прежнее занятие.
Агот поставила таз на лавку. Хоук быстро опустил в него руки, вытер о полотенце. Потом подтолкнул к нему девочку. Она повторила его движение: торопливо погрузила здоровую руку в воду, и так же быстро выдернула её, будто обожглась. Посмотрев на ладонь, с которой стекала вода, впечатала её в полотенце.
Агот отвернулась и зачерпнула миской похлёбку из котла. Судя по запаху, ещё и добавила туда какую-то траву. Бесполезная бабская приправа. Хоук терпеливо ждал. Повернувшись, она протянула ему похлебку, ломоть хлеба и эль.
- Сначала ей.
Мотнул головой в сторону девочки.
Агот сначала растерялась. А потом, вместо того чтобы просто отдать первую миску, наполнила другую, что-то бормоча про не идущие детскому желудку травы.
- Как тебя звать? Держи-ка…ой, а что это у тебя с рукой?
Хоук коротко пояснил:
- Вывих.
- Ну, ничего, - кухарка обращалась только к девочке, - скоро придёт Илва и поможет тебе. Обеими руками сможешь трескать кашу. А пока, одной справишься?
Та испуганно посмотрела на Агот и, конечно, ничего ей не ответила.
- Ну что ж ты, хоть «спасибо» скажи, - нахмурилась та.
Пришлось пояснить:
- Немая.
Агот кивнула. Разумная женщина. Не задаёт лишних вопросов.
- Ну, ешь давай, - уже мягче добавила она, - а потом мы тебя умоем. Хенрика покажет, где будешь спать.
Агот протянула ему первую почти остывшую миску, и тут в кухню зашла Хенрика. Хоук взял еду и вышел. На этом всё. О девочке позаботятся.
Трапезная была почти пустой. Вечером здесь будет полно гостей, а сейчас за столом сидели лишь двое странствующих монахов и кто-то из бедных родственников, кормившихся за счёт милорда. При виде его, чернорясники прервали разговор, а потом склонили головы друг к дружке и зашептались, искоса поглядывая на него. Вкоре оба поднялись. На выходе они столкнулись с одной из уличных девок. Видать, услышала про гостей и понадеялась, что приехал щедрый чужак или наёмник. Увидев его, тут же исчезла.
Хоук по привычке, не глядя, понюхал похлебку. Иногда её запах казался ему странным. Вот и сегодня то же ощущение. Наверное, просто отвык за время дороги от здешнего варева. Или всё травы. Он принялся, не глядя, методично зачерпывать жижу. Когда костяшки ударились о дно, понял, что доел. За два укуса покончил с хлебом, запил элем. Спроси его кто-то в тот момент, что он съел, он бы не ответил. Главное, в желудке тепло.
Накатывала усталость. Он толком не спал трое суток. Который час? Прищурившись, посмотрел на солнце, льющееся в стрельчатое окно. Остальные сейчас на тренировке. Пойти к ним? Он подумал о мешочке на поясе. Там ещё осталось немного недрёма. Растереть под языком пару листьев, и он продержится без сна ещё сутки, а то и двое. Он уже потянулся к кисету, но в последний момент передумал. Скоро он понадобится милорду. К тому времени надо быть в форме. До пира несколько часов – лучше поспать.
Из трапезной он направился прямиком в казарму. Опускаясь на свой тюфяк, начал считать до десяти. На слове «десять» провалился сон.
Хоуку снова снился тот день. Ему лет тринадцать, и сегодня Марвин поставил его против Линна. Марвин уже почти старик – ему за тридцать, и в волосах пробивается седина. А Линн всего несколькими годами старше Хоука. Он выше, сильнее и любит калечить. Его недавно сделали гончим.
Рука Хоука, в ожидании начала боя, немеет – меч тяжелый. От многочасовой тренировки ладони покрыты кровавыми мозолями. Но он крепко сжимает рукоять, зная: в удар нужно вкладывать всю злость и страх. Иначе побьют за недостаточное усердие. Вот только он никогда не злится. И ему не бывает страшно. Все замерли в ожидании команды. Хоук видит среди зрителей Хакона и Фреира – они здесь, не утонули, и Моди не умер от побоев, а Талэк стоит весь желтушный, но тоже живой.
Линн начал без сигнала. Зелёные глаза возбуждённо вспыхнули. Он сделал изящную подсечку, и Хоук упал. Потом Линн так же изящно пнул его носком кожаного ботинка в живот, а когда он скрючился от боли – в нос. Воздуха совсем не стало, или он просто разучился дышать. Кровь выплёскивалась из носа горячими толчками. Он знал, что нужно всего лишь выпустить меч из рук, и бой окончен. Все так сразу и делали, когда их ставили в пару с Линном. Но Хоук не выпустил меч даже тогда, когда тот наступил ему на руку и раздробил палец. А потом не стало ни Линна, ни Марвина, ни кричащих в возбуждении мальчишек.
Вместо этого перед ним возник милорд. Он протянул Хоуку его новый меч, слегка коснулся рукой щеки, а своим красивым узорчатым клинком – его плеча. Пробивавшееся сквозь разноцветные стекла церкви солнце осветило лорда Норгарда красно-желто-синими бликами. Хоук смотрел, как на его лице дрожат разноцветные пятна, и ему казалось, что тот весь светится изнутри.
Он сжал лезвие своего нового меча так сильно, что из ладони потекла кровь. В тот момент он пообещал себе: ради милорда он, не раздумывая, убьёт любого.
- Вернулся, кэп? Жаль, хозяин тебя отправил, всё равно не умеешь веселиться в дороге, - раздался рядом знакомый расхлябанный голос, и Хоук проснулся.
Кэм
Комната, куда привели Кэм, оказалась неожиданно уютной. Здесь было тепло: камин полностью прогревал небольшое помещение. В других залах по углам всё равно гуляли сквозняки. Потолок был обшит деревянными панелями с выжженными узорами, стены покрывала тонкая каменная резьба. Особое настроение создавало витражное окно: цветные стеклышки отбрасывали на пол и стены теплые блики. Из него был виден двор и край площадки перед башней. Та разместилась сбоку от главного здания и смотрелась совсем нежилой. Судя по темной кладке, она была самым ранним строением.
Кэм отошла от окна и оглядела мебель: низенькая кушетка, столик, покрытый мозаичной эмалью, сундук, ширма и коротенькая кровать на возвышении в углу. Она в недоумении уставилась на неё. Уместиться там мог бы лишь ребёнок. Наверное, служанка по ошибке привела её не туда. Настроение резко упало, ей отчаянно не хотелось покидать эту приветливую комнату. Видя, что она помрачнела, служанка забеспокоилась:
- Миледи не нравятся её покои?
- Да нет же, комната прекрасная. Жаль, что нельзя в ней остаться.
- Нельзя? Если миледи что-то не нравится, можно передвинуть. Но выносить из комнаты нам ничего не разрешается.
- Разве это не детская кровать?
- Нет, миледи, она ваша.
Кэм окинула скептическим взглядом будущее спальное место. Может, милорд предпочитает дам ростом с гнома? А в следующую секунду её пронзила ужасная догадка: наверное, милорд и сам такого же роста, поэтому ждал, что будущая супруга из приличия окажется одной с ним высоты. Прибытие же в замок дылды настолько его огорчило, что он перепоручил встречу невесты леди Озанне. Впрочем, ей это было бы только на руку. Может, он и вовсе её отпустит?
- Так, миледи что-то прикажет?
- Нет…но как я буду спать в этой кроватке? Я даже ноги не смогу вытянуть.
- Зачем их вытягивать? Леди будет спать, сидя.
- Сидя?! Только сегодня? Так положено перед пиром?
Лицо служанки не уступало в степени ошеломленности её собственному.
- Да, нет же, миледи. Знатные леди и господа всегда так спят.
- Но зачем, Бога ради?
Та смерила её недоверчивым взглядом:
- Как же, миледи…все знают: если Смерть, брат Чёрной, - служанка суеверно приложила к губам согнутый указательный палец, – вздумает заглянуть к миледи и увидит её лежащей в позе покойницы, то заберет её. А так он будет знать, что миледи просто отдыхает. И ещё отец Йегван говорит, что так полезнее для головы - в неё не будет стекаться лишняя кровь, и миледи не станет худо.
- То есть милорд нормального роста?
- Простите, миледи?
- Неважно. Значит, эта комната теперь полностью моя?
- Да, миледи, целиком и полностью. Так велела леди Озанна.
- Прекрасно, ты можешь быть свободна. Погоди, как тебя зовут?
- Солья, миледи.
- Солья, как только в замок прибудет знахарка, приведи её ко мне.
- Да, миледи.
Поклонившись, девушка вышла, а Кэм, тяжело вздохнув, опустилась на свою нелепую кроватку. Может, всё произошедшее - это кара за её способ зарабатывать на жизнь? Нет. Не настолько она суеверна.
Посидев минут десять с закрытыми глазами, она накидала план: сейчас главное вести себя так, как от неё ждут, и не допускать оплошностей. А параллельно присматриваться к окружающим и искать союзника - того, кто поможет с побегом. А в идеале ещё и проводит обратно до монастыря через земли, по которым разгуливают дикари, гончие и обидчивый одноглазый убийца. Как быть с Мо, она решит потом.
Определившись с дальнейшими действиями, Кэм стянула через голову ненавистное платье и швырнула его в угол. Подумав, подняла и повесила на ширму. Потом откинула крышку сундука и принялась перебирать его содержимое. Оно состояло исключительно из платьев. При других обстоятельствах, Кэм присмотрелась бы к ним с бОльшим интересом: дорогая ткань, расшитые пояса, множество полудрагоценных и драгоценных камней. Может, так выглядит ад для воровок? Вокруг полно добра, но в нём больше нет смысла? Кэм достала из вороха и надела самое простое. С застежками и шнуровкой она провозилась недолго, уже набила руку. Потом присела на кушетку в ожидании знахарки и, незаметно для себя, заснула.
Проснулась она от тихого стука. За окном уже смеркалось.
- Войдите.
Вместе с Сольей в комнату вошла женская фигура в плаще.
- Миледи велела привести Илву.
Кэм кивнула служанке.
- Спасибо, Солья, а теперь приведи, пожалуйста, Мо.
Та с поклоном удалилась, а Кэм повернулась, чтобы получше рассмотреть гостью. Та стояла в тени, у самой двери, и не нарушала тишину. Наверное, простая деревенская женщина смутилась, будучи приведённой в господский замок.
- Подойди ближе, - сказала Кэм как можно мягче.
- Как её милости будет угодно.
Голос у Илвы оказался звучным и выразительным, опровергая теорию о стеснительности. Она сделала несколько уверенных шагов, окончательно рассеяв подозрения в робости. Кэм, ожидавшая увидеть женщину средних лет, с печатью суровой жизни на лице, с удивлением воззрилась на совсем ещё молодую знахарку, лет двадцати пяти.
Илва была высока, почти одного роста с Кэм. На ней была просторная светлая рубаха, заправленная в коричневую шерстяную юбку. Поверх повязан платок, усеянный чёрно-красными цветами и ещё больше подчеркивающий гибкое сложение. Движения порывистые и в то же время по-кошачьи мягкие, чему способствует отсутствие обуви. А то, что Кэм в темноте приняла за плащ, оказалось волосами. Это её удивило: в здешних краях простые девушки коротко их стригли, а знатные – забирали в высокую прическу. Но Илву по пояс окутывали пышные, слегка растрепанные волны. Широкая черная прядь скрывала всю правую половину её узкого лица. Само лицо не было красивым, но полные губы и тёмные, мечущиеся глаза придавали ему притягательную чувственность. В руках знахарка сжимала небольшой холщовый мешок.
- Тебе что-то нужно? Может, чистая вода или материя для перевязки?
- Миледи добра, но у меня всё с собой.
Кэм указала на кушетку:
- Там, думаю, будет удобнее всего.
Илва тут же пересекла комнату своими кошачьими шагами, огляделась, кивнула на столик:
- Если миледи позволит…
И, не дожидаясь ответа, со скрежетом придвинула его к кушетке. Через минуту на мозаичной поверхности выстроилась добрая половина мешка. Пальцы проворно порхали, расставляя пузырьки из тёмного, мутного, и прозрачного стекла, какие-то травы, перехваченные не то нитями, не то волосами и коробочки с семенами. По комнате поплыло пряное амбре сушеных листьев вперемешку с резким запахом, исходившим от всё той же коллекции разнокалиберных пузырьков. Ни на одном из них не было пометок. Похоже, Илва различала их по форме и запаху. Знахарка спокойно занималась приготовлениями, ничуть не смущаясь её присутствием.
Кэм бросила любопытный взгляд на правую половину её лица. За всё это время прядь даже не шелохнулась – висела, как приклеенная. Может, там есть, что скрывать? Или же знахарка просто напускала таинственность в силу рода занятий.
Илва как раз закончила расставлять снадобья, когда в дверь снова постучали, и служанка впустила Мо. Девочка была чисто умыта и одета в платье из светлой тёплой материи, такой же, что и на всех остальных слугах в замке. Рука болталась на перевязи. Выражение лица не было ни расстроенным, ни затравленным. Кэм поняла, что с ней хорошо обращались. Отпустив служанку, она ободряюще улыбнулась топчущейся у двери Мо.
- Это Илва, она здесь, чтобы вылечить твою руку. Ты ведь хочешь, чтобы рука перестала болеть?
Мо, помедлив, кивнула.
- Тогда подойди ближе, не бойся.
Кэм протянула руку, и Мо, семеня и слегка запинаясь, приблизилась к ним. Усевшись прямо на пол, она протянула увечную кисть. Илва бросила на девочку короткий взгляд и, сняв перевязь, принялась внимательно вертеть и ощупывать покалеченную конечность. Девочка морщилась, но Кэм видела, что знахарка действует умело и осторожно. Пошелив губами, та подняла на Кэм удивлённый взгляд.
- Запястье и четыре пальца были вывихнуты…не далее недели. Но ей умело их вправили, и кость не задета.
Илва произнесла это как констатацию факта, не проявляя любопытства и не задавая вопросов. Впрочем, ответить на них Кэм всё равно не смогла бы. Она и сама не знала, что приключилось с Мо, хоть и подозревала, что без «дядьев» тут не обошлось.
- Да, Хоук напоил её обезболивающим отваром и вправил суставы. – Кэм тут же осеклась, не уверенная, что Илва знает, кто такой Хоук. Но та знала. Это стало ясно по скривившемуся лицу.
- Смердолюб? – и тут же закусила губу и опустила глаза, пожалев о вырвавшемся слове.
Кэм не в первый раз слышала это странное слово - так Хоука назвал тот дикарь с большой дороги. Что это значит, она не знала, а вот Илва явно знала. Но, пока Мо здесь, вопросы лучше отложить, незачем напоминать девочке о недавних событиях.
В обращавшихся к нему всегда появлялось что-то затравленное. Хоук давно к этому привык. Страх в людях читается легко, понять другие эмоции гораздо труднее. Было бы куда проще, если б люди говорили, что думают. Вот и Агот, минуту назад такая уверенная, приблизилась к нему как-то неловко, боком, стараясь не встречаться глазами. Видеть страх в бою – одно дело. Но сейчас не бой, и вряд ли Агот ждёт, что он вытащит меч и разрубит её пополам за недостаточно пропеченное жаркое. Скорее, этого можно ожидать от леди Озанны. Он, не глядя, кивнул на девочку:
- Накорми. Потом - Хенрике.
Агот молча наклонила голову, в знак того, что поняла, и стала озираться по сторонам. Наконец остановила взгляд на бойкой светловолосой девочке с таким же подбородком, как и у неё:
- Кэйа!
Её дочка едва не опрокинула горшок, в котором что-то помешивала. Прижав ко рту обожжённые пальцы, подбежала к матери.
- Принеси чистое полотенце и воду, и сбегай в погреб за элем. Живо!
Девочку сдуло с места.
Вернулась она почти мгновенно. Таз в руках, полотенце на шее, бутыль с элем под мышкой. Передав всё это матери, она поспешила за прежнее занятие.
Агот поставила таз на лавку. Хоук быстро опустил в него руки, вытер о полотенце. Потом подтолкнул к нему девочку. Она повторила его движение: торопливо погрузила здоровую руку в воду, и так же быстро выдернула её, будто обожглась. Посмотрев на ладонь, с которой стекала вода, впечатала её в полотенце.
Агот отвернулась и зачерпнула миской похлёбку из котла. Судя по запаху, ещё и добавила туда какую-то траву. Бесполезная бабская приправа. Хоук терпеливо ждал. Повернувшись, она протянула ему похлебку, ломоть хлеба и эль.
- Сначала ей.
Мотнул головой в сторону девочки.
Агот сначала растерялась. А потом, вместо того чтобы просто отдать первую миску, наполнила другую, что-то бормоча про не идущие детскому желудку травы.
- Как тебя звать? Держи-ка…ой, а что это у тебя с рукой?
Хоук коротко пояснил:
- Вывих.
- Ну, ничего, - кухарка обращалась только к девочке, - скоро придёт Илва и поможет тебе. Обеими руками сможешь трескать кашу. А пока, одной справишься?
Та испуганно посмотрела на Агот и, конечно, ничего ей не ответила.
- Ну что ж ты, хоть «спасибо» скажи, - нахмурилась та.
Пришлось пояснить:
- Немая.
Агот кивнула. Разумная женщина. Не задаёт лишних вопросов.
- Ну, ешь давай, - уже мягче добавила она, - а потом мы тебя умоем. Хенрика покажет, где будешь спать.
Агот протянула ему первую почти остывшую миску, и тут в кухню зашла Хенрика. Хоук взял еду и вышел. На этом всё. О девочке позаботятся.
Трапезная была почти пустой. Вечером здесь будет полно гостей, а сейчас за столом сидели лишь двое странствующих монахов и кто-то из бедных родственников, кормившихся за счёт милорда. При виде его, чернорясники прервали разговор, а потом склонили головы друг к дружке и зашептались, искоса поглядывая на него. Вкоре оба поднялись. На выходе они столкнулись с одной из уличных девок. Видать, услышала про гостей и понадеялась, что приехал щедрый чужак или наёмник. Увидев его, тут же исчезла.
Хоук по привычке, не глядя, понюхал похлебку. Иногда её запах казался ему странным. Вот и сегодня то же ощущение. Наверное, просто отвык за время дороги от здешнего варева. Или всё травы. Он принялся, не глядя, методично зачерпывать жижу. Когда костяшки ударились о дно, понял, что доел. За два укуса покончил с хлебом, запил элем. Спроси его кто-то в тот момент, что он съел, он бы не ответил. Главное, в желудке тепло.
Накатывала усталость. Он толком не спал трое суток. Который час? Прищурившись, посмотрел на солнце, льющееся в стрельчатое окно. Остальные сейчас на тренировке. Пойти к ним? Он подумал о мешочке на поясе. Там ещё осталось немного недрёма. Растереть под языком пару листьев, и он продержится без сна ещё сутки, а то и двое. Он уже потянулся к кисету, но в последний момент передумал. Скоро он понадобится милорду. К тому времени надо быть в форме. До пира несколько часов – лучше поспать.
Из трапезной он направился прямиком в казарму. Опускаясь на свой тюфяк, начал считать до десяти. На слове «десять» провалился сон.
Хоуку снова снился тот день. Ему лет тринадцать, и сегодня Марвин поставил его против Линна. Марвин уже почти старик – ему за тридцать, и в волосах пробивается седина. А Линн всего несколькими годами старше Хоука. Он выше, сильнее и любит калечить. Его недавно сделали гончим.
Рука Хоука, в ожидании начала боя, немеет – меч тяжелый. От многочасовой тренировки ладони покрыты кровавыми мозолями. Но он крепко сжимает рукоять, зная: в удар нужно вкладывать всю злость и страх. Иначе побьют за недостаточное усердие. Вот только он никогда не злится. И ему не бывает страшно. Все замерли в ожидании команды. Хоук видит среди зрителей Хакона и Фреира – они здесь, не утонули, и Моди не умер от побоев, а Талэк стоит весь желтушный, но тоже живой.
Линн начал без сигнала. Зелёные глаза возбуждённо вспыхнули. Он сделал изящную подсечку, и Хоук упал. Потом Линн так же изящно пнул его носком кожаного ботинка в живот, а когда он скрючился от боли – в нос. Воздуха совсем не стало, или он просто разучился дышать. Кровь выплёскивалась из носа горячими толчками. Он знал, что нужно всего лишь выпустить меч из рук, и бой окончен. Все так сразу и делали, когда их ставили в пару с Линном. Но Хоук не выпустил меч даже тогда, когда тот наступил ему на руку и раздробил палец. А потом не стало ни Линна, ни Марвина, ни кричащих в возбуждении мальчишек.
Вместо этого перед ним возник милорд. Он протянул Хоуку его новый меч, слегка коснулся рукой щеки, а своим красивым узорчатым клинком – его плеча. Пробивавшееся сквозь разноцветные стекла церкви солнце осветило лорда Норгарда красно-желто-синими бликами. Хоук смотрел, как на его лице дрожат разноцветные пятна, и ему казалось, что тот весь светится изнутри.
Он сжал лезвие своего нового меча так сильно, что из ладони потекла кровь. В тот момент он пообещал себе: ради милорда он, не раздумывая, убьёт любого.
- Вернулся, кэп? Жаль, хозяин тебя отправил, всё равно не умеешь веселиться в дороге, - раздался рядом знакомый расхлябанный голос, и Хоук проснулся.
Кэм
Комната, куда привели Кэм, оказалась неожиданно уютной. Здесь было тепло: камин полностью прогревал небольшое помещение. В других залах по углам всё равно гуляли сквозняки. Потолок был обшит деревянными панелями с выжженными узорами, стены покрывала тонкая каменная резьба. Особое настроение создавало витражное окно: цветные стеклышки отбрасывали на пол и стены теплые блики. Из него был виден двор и край площадки перед башней. Та разместилась сбоку от главного здания и смотрелась совсем нежилой. Судя по темной кладке, она была самым ранним строением.
Кэм отошла от окна и оглядела мебель: низенькая кушетка, столик, покрытый мозаичной эмалью, сундук, ширма и коротенькая кровать на возвышении в углу. Она в недоумении уставилась на неё. Уместиться там мог бы лишь ребёнок. Наверное, служанка по ошибке привела её не туда. Настроение резко упало, ей отчаянно не хотелось покидать эту приветливую комнату. Видя, что она помрачнела, служанка забеспокоилась:
- Миледи не нравятся её покои?
- Да нет же, комната прекрасная. Жаль, что нельзя в ней остаться.
- Нельзя? Если миледи что-то не нравится, можно передвинуть. Но выносить из комнаты нам ничего не разрешается.
- Разве это не детская кровать?
- Нет, миледи, она ваша.
Кэм окинула скептическим взглядом будущее спальное место. Может, милорд предпочитает дам ростом с гнома? А в следующую секунду её пронзила ужасная догадка: наверное, милорд и сам такого же роста, поэтому ждал, что будущая супруга из приличия окажется одной с ним высоты. Прибытие же в замок дылды настолько его огорчило, что он перепоручил встречу невесты леди Озанне. Впрочем, ей это было бы только на руку. Может, он и вовсе её отпустит?
- Так, миледи что-то прикажет?
- Нет…но как я буду спать в этой кроватке? Я даже ноги не смогу вытянуть.
- Зачем их вытягивать? Леди будет спать, сидя.
- Сидя?! Только сегодня? Так положено перед пиром?
Лицо служанки не уступало в степени ошеломленности её собственному.
- Да, нет же, миледи. Знатные леди и господа всегда так спят.
- Но зачем, Бога ради?
Та смерила её недоверчивым взглядом:
- Как же, миледи…все знают: если Смерть, брат Чёрной, - служанка суеверно приложила к губам согнутый указательный палец, – вздумает заглянуть к миледи и увидит её лежащей в позе покойницы, то заберет её. А так он будет знать, что миледи просто отдыхает. И ещё отец Йегван говорит, что так полезнее для головы - в неё не будет стекаться лишняя кровь, и миледи не станет худо.
- То есть милорд нормального роста?
- Простите, миледи?
- Неважно. Значит, эта комната теперь полностью моя?
- Да, миледи, целиком и полностью. Так велела леди Озанна.
- Прекрасно, ты можешь быть свободна. Погоди, как тебя зовут?
- Солья, миледи.
- Солья, как только в замок прибудет знахарка, приведи её ко мне.
- Да, миледи.
Поклонившись, девушка вышла, а Кэм, тяжело вздохнув, опустилась на свою нелепую кроватку. Может, всё произошедшее - это кара за её способ зарабатывать на жизнь? Нет. Не настолько она суеверна.
Посидев минут десять с закрытыми глазами, она накидала план: сейчас главное вести себя так, как от неё ждут, и не допускать оплошностей. А параллельно присматриваться к окружающим и искать союзника - того, кто поможет с побегом. А в идеале ещё и проводит обратно до монастыря через земли, по которым разгуливают дикари, гончие и обидчивый одноглазый убийца. Как быть с Мо, она решит потом.
Определившись с дальнейшими действиями, Кэм стянула через голову ненавистное платье и швырнула его в угол. Подумав, подняла и повесила на ширму. Потом откинула крышку сундука и принялась перебирать его содержимое. Оно состояло исключительно из платьев. При других обстоятельствах, Кэм присмотрелась бы к ним с бОльшим интересом: дорогая ткань, расшитые пояса, множество полудрагоценных и драгоценных камней. Может, так выглядит ад для воровок? Вокруг полно добра, но в нём больше нет смысла? Кэм достала из вороха и надела самое простое. С застежками и шнуровкой она провозилась недолго, уже набила руку. Потом присела на кушетку в ожидании знахарки и, незаметно для себя, заснула.
Проснулась она от тихого стука. За окном уже смеркалось.
- Войдите.
Вместе с Сольей в комнату вошла женская фигура в плаще.
- Миледи велела привести Илву.
Кэм кивнула служанке.
- Спасибо, Солья, а теперь приведи, пожалуйста, Мо.
Та с поклоном удалилась, а Кэм повернулась, чтобы получше рассмотреть гостью. Та стояла в тени, у самой двери, и не нарушала тишину. Наверное, простая деревенская женщина смутилась, будучи приведённой в господский замок.
- Подойди ближе, - сказала Кэм как можно мягче.
- Как её милости будет угодно.
Голос у Илвы оказался звучным и выразительным, опровергая теорию о стеснительности. Она сделала несколько уверенных шагов, окончательно рассеяв подозрения в робости. Кэм, ожидавшая увидеть женщину средних лет, с печатью суровой жизни на лице, с удивлением воззрилась на совсем ещё молодую знахарку, лет двадцати пяти.
Илва была высока, почти одного роста с Кэм. На ней была просторная светлая рубаха, заправленная в коричневую шерстяную юбку. Поверх повязан платок, усеянный чёрно-красными цветами и ещё больше подчеркивающий гибкое сложение. Движения порывистые и в то же время по-кошачьи мягкие, чему способствует отсутствие обуви. А то, что Кэм в темноте приняла за плащ, оказалось волосами. Это её удивило: в здешних краях простые девушки коротко их стригли, а знатные – забирали в высокую прическу. Но Илву по пояс окутывали пышные, слегка растрепанные волны. Широкая черная прядь скрывала всю правую половину её узкого лица. Само лицо не было красивым, но полные губы и тёмные, мечущиеся глаза придавали ему притягательную чувственность. В руках знахарка сжимала небольшой холщовый мешок.
- Тебе что-то нужно? Может, чистая вода или материя для перевязки?
- Миледи добра, но у меня всё с собой.
Кэм указала на кушетку:
- Там, думаю, будет удобнее всего.
Илва тут же пересекла комнату своими кошачьими шагами, огляделась, кивнула на столик:
- Если миледи позволит…
И, не дожидаясь ответа, со скрежетом придвинула его к кушетке. Через минуту на мозаичной поверхности выстроилась добрая половина мешка. Пальцы проворно порхали, расставляя пузырьки из тёмного, мутного, и прозрачного стекла, какие-то травы, перехваченные не то нитями, не то волосами и коробочки с семенами. По комнате поплыло пряное амбре сушеных листьев вперемешку с резким запахом, исходившим от всё той же коллекции разнокалиберных пузырьков. Ни на одном из них не было пометок. Похоже, Илва различала их по форме и запаху. Знахарка спокойно занималась приготовлениями, ничуть не смущаясь её присутствием.
Кэм бросила любопытный взгляд на правую половину её лица. За всё это время прядь даже не шелохнулась – висела, как приклеенная. Может, там есть, что скрывать? Или же знахарка просто напускала таинственность в силу рода занятий.
Илва как раз закончила расставлять снадобья, когда в дверь снова постучали, и служанка впустила Мо. Девочка была чисто умыта и одета в платье из светлой тёплой материи, такой же, что и на всех остальных слугах в замке. Рука болталась на перевязи. Выражение лица не было ни расстроенным, ни затравленным. Кэм поняла, что с ней хорошо обращались. Отпустив служанку, она ободряюще улыбнулась топчущейся у двери Мо.
- Это Илва, она здесь, чтобы вылечить твою руку. Ты ведь хочешь, чтобы рука перестала болеть?
Мо, помедлив, кивнула.
- Тогда подойди ближе, не бойся.
Кэм протянула руку, и Мо, семеня и слегка запинаясь, приблизилась к ним. Усевшись прямо на пол, она протянула увечную кисть. Илва бросила на девочку короткий взгляд и, сняв перевязь, принялась внимательно вертеть и ощупывать покалеченную конечность. Девочка морщилась, но Кэм видела, что знахарка действует умело и осторожно. Пошелив губами, та подняла на Кэм удивлённый взгляд.
- Запястье и четыре пальца были вывихнуты…не далее недели. Но ей умело их вправили, и кость не задета.
Илва произнесла это как констатацию факта, не проявляя любопытства и не задавая вопросов. Впрочем, ответить на них Кэм всё равно не смогла бы. Она и сама не знала, что приключилось с Мо, хоть и подозревала, что без «дядьев» тут не обошлось.
- Да, Хоук напоил её обезболивающим отваром и вправил суставы. – Кэм тут же осеклась, не уверенная, что Илва знает, кто такой Хоук. Но та знала. Это стало ясно по скривившемуся лицу.
- Смердолюб? – и тут же закусила губу и опустила глаза, пожалев о вырвавшемся слове.
Кэм не в первый раз слышала это странное слово - так Хоука назвал тот дикарь с большой дороги. Что это значит, она не знала, а вот Илва явно знала. Но, пока Мо здесь, вопросы лучше отложить, незачем напоминать девочке о недавних событиях.
