– Еще как! – Сергей положил на колени хлопковую салфетку.
Я начала чувствовать себя человеком-невидимкой, потому что разговор шёл между ними двумя, и казалось, что я случайно забрела в чужую семью и нагло подслушиваю, о чем там говорят. Но тут мне тоже поставили тарелку с борщом и это значило, что все-таки я существую. Я приободрилась и попыталась в паре мест вклиниться в обсуждение дороги, погоды, грядущих посадок, и вставить свое скромное мнение, но оно без обратной связи улетало куда-то в космическое пространство. Хотя все же иной раз Лариса Степановна, заслышав третий голос в диалоге с сыном, бросала на меня быстрый взгляд, полный недоумения, а затем вопросительный на Сергея: мол, оно что, у тебя еще и разговаривать умеет?
В итоге «оно» решило вести себя примерно, как кот манэки-нэко: сидеть молча, и иногда махать лапкой.
Утолив первую жажду общения с сыном, и нагладив его вдоволь по голове, пока тот ел, Лариса Степановна отправилась звать мужа к столу. С Николаем Борисовичем она разговаривала короткими командами из серии «руки мой», «садись за стол», «не стучи ложкой». Судя по реакции первого, он давно освоил внутри своей семьи искусство «фарфорового котизма» и вел себя до того тихонько, что даже не пытался уже махать лапкой. Я с тоской вспомнила, как радушно моя мама приняла Сергея, и насколько некомфортно было мне находиться здесь, в доме его родителей.
Мы попили чай с конфетами, я предложила помочь убрать со стола, но Лариса Степановна категорически отказалась, заявив, что второй хозяйки в этом доме ей не надо. Не то, чтобы я на это претендовала. И хоть я и взяла с собой в пакете кое-что из вещей, чтобы быть готовой, если придется, к ночевке в чужом доме, сейчас уже понимала, что оставаться здесь на ночь я точно не хочу.
Я отвела Сергея в сторонку и спросила, надолго ли мы приехали, на что он нервно сказал:
– А что, что-то не так? Завтра утром поедем, или к обеду.
Увидев, что я не обрадовалась этому решению, он стал выходить из себя:
– Ну что случилось? Тебя привезли, накормили, напоили, сиди себе на диванчике, да радуйся. Может, родители мои не понравились? Не угодили чем?
Я не хотела ругаться, заверила его, что все нормально и спросила, где туалет. В доме туалет был, но оказалось, что унитаз там снят на время ремонта. И меня отправили в уличный, который виднелся из кухонного окна и находился в конце огорода.
– Сама дойдешь, или проводить? – спросил Сергей.
– Да уж дойду.
– Галоши там обуй во дворе любые.
Я оставила их семейство на кухне, сама вышла из дома, пересекла двор, добралась до недавно вспаханного огорода. Из кухонного окна доносились обрывки разговора, особенно хорошо выделялся голос хозяйки, громкий и с назидательными интонациями. По узкому тротуару я дошла до нужного мне объекта. В туалете чуть было не лишилась телефона, который почти выскользнул из широкого кармана плаща. Сумочку я с собой не брала, только пакет с вещами, а все ценное разложила по карманам и теперь почти поплатилась за это решение.
В огороде было хорошо, я очень медленно пошла по тротуару назад, как можно дальше оттягивая момент возвращения в дом. На большой теплице сидели синички и чирикали. Солнце припекало по-летнему. Ветер шуршал целлофановыми пакетиками, развешанными зачем-то на штакетнике. За заборчиком ходили соседи: древний дед что-то громко говорил пасечнику в накомарнике.
Обнаружив под окном дома невысокую деревянную скамеечку, я уселась на нее и вытянула ноги, решив, что буду сидеть тут до тех пор, пока греет солнце. И неважно, что обо мне подумают. Хоть какая-то радость от сегодняшнего дня.
– … но жениться зачем? Я понимаю, пожил-подружил, но зачем кольца раздавать направо и налево? С родителями знакомить, а? – уловила я приглушенный, но напористый голос Сергеевой матери, и навострила уши. – … давай каждую теперь будешь к нам таскать знакомить? Ладно, по молодости с Настасьей расписался, ребенка заделали, но она хоть красивая, видная была. И то, разжирела. А эта что? Рябая какая-то, ни рожи, ни кожи! Не дай бог, залетит.
От этих слов у меня волосы встали дыбом, и я напряженно вслушивалась, в ожидании того, что ответит Сергей. Я ждала, что он осадит мать, заступится за меня, встанет и уйдет, оборвав разговор, сделает ну хоть что-нибудь. Но он молчал. А Лариса Степановна продолжала:
– Или уже успели? … – На этом Сергей промямлил что-то отрицательное. – Смотри мне, если узнаю. Я уже Антошку вынянчила твоего, пока вы с Настькой доучивались, больше не смей мне детей таскать. Жениться он собрался! – Бряцнула тарелка. – Жених! Пока ты там женилку свою пристраиваешь и прячешься у своих баб, мы тут с отцом устали твои дела расхлебывать. Строитель, блин. Понастроил! Отец лодку продал и мотор, потому что каждый день к нему ходил этот, кривой. Уже с другими мужиками приходил. Отдали им деньги. Квартиру в городе продали, маленький тракторчик... Все ходит раздает долги, стыдно людям на глаза показываться. А еще сколько нужно отдать? А все туда же, жениться! Хоть бы еще на богатой, ну нет, ностальгия у него случилась по былым временам.
Она шумно вздохнула.
– Ладно, сына. Разберемся с долгами. Ты, главное, меня слушай. Мама лучше знает. И породу нашу не порть, предохраняйся. Всё.
Далее голоса замолкли, послышалось сердитое звяканье тарелок и вилок, иногда покашливание. Кровь прилила к моим ушам и лицу так сильно, что его кололо словно иголками, как иногда руку, если на ней неудачно полежать. Сердце поднялось куда-то наверх, к горлу, и в ушах стоял звон и шум.
– Ой, а я думаю, уж не провалилась ли ты там куда? – шутливо сказал Сергей, заглядывая в огород со двора. – А что ты тут сидишь?
Я внимательно посмотрела на носки своих арендованных во дворе лакированных галош, фиолетовых с синими розами, подумала и спокойно сказала.
– Да вот, сижу, наслаждаюсь свежим воздухом. Пением птиц. Голосами людей.
– Подслушиваешь?
– Подслушиваю.
По моему лицу он понял, что я слышала всё, или почти всё, хмыкнул и встал передо мной, раскачиваясь с пятки на носок.
– И что интересного узнала?
Я поднялась со скамейки и специально отошла подальше от окна, чтобы меня не было слышно в доме. В общем, мне уже было все равно, в каких мы отношениях расстанемся с его матерью, но все же не хотелось, чтобы у нее была возможность слышать мои слова.
– Узнала много чего. Во-первых, узнала, что мой жених – высокопородистое животное, которому негоже знаться с рябыми приблудами. Узнала, что у меня, к тому же, ни рожи, ни кожи.
Невольно мой голос из тихого стал набирать обороты, и к концу фразы стал визгливым и истеричным. Можно было не сомневаться, что слышно было не только в доме, но и у соседей через пару улиц. Ко внутренней стороне кухонного окна прильнула фигура Сергеевой матери, вытирающей полотенцем тарелку.
– Узнала, – визжала я, – что мне врали про желанных детей, узнала, что я тут на хрен никому не сдалась со своей лазаньей и котом! Узнала, что…
– Успокойся! – рявкнул на меня Сергей. – Не позорь перед соседями!
– Так ты себя тут сам опозорил. И это я тоже узнала, представь себе!
Интеллигентный Серёжа на моих глазах стал превращаться в сумасшедшего с выпученными глазами и вздувшимися жилами на шее.
– Заткнись, – орал он, надвигаясь на меня. – Заткнись!
В этот момент мне стало жутко, и я подумала, что нужно было просто забирать туфли и молча бежать к автобусной остановке, а не устраивать разборки в малознакомой семье. Но правильные мысли имеют свойство приходить в мою голову с большим опозданием. Заступиться за меня сейчас было некому. Я попятилась от него, и оступилась в мягкую почву, насыпав в галоши хорошую порцию земли.
Дед, бродивший по соседству, что-то крикнул Сергею про малину, но тот уже ничего не слышал. У меня мелькнула надежда, что при свидетелях, он побоится меня ударить, тем более убить.
– Что тут неправда? Что ты мне не пара? Ты вдруг узнала, что у тебя ни рожи, ни кожи? Так, извини, на правду не обижаются! Я опустился до тебя, понимаешь, я! Ты как была мышью тогда, в студенческие годы, так и осталась. Хорошая, удобная рыжая мышь!
– Всё! – меня уже била истерика. – Выпускай меня отсюда, я пойду на автобус!
– Щас, пойдешь! – сказал он более спокойно, зачем-то доставая телефон. А затем с судорожным азартом стал считать:
– Пойдешь, пойдешь. Щас. Три тысячи сто – цветы, четыре триста – ужин в ресторане, хорошо, своё я отниму плюс твой бокал вина, на две шестьсот ты наела, цветы курьером на восьмое марта – это еще три восемьсот, продукты я покупал позавчера, делим на двоих тысяча двести, суши в четверг – тысяча девятьсот, потом еще мы ели шашлык в грузинском ресторане. Мелочь я даже считать не буду, я же не упырь какой. В общем, давай пятнашку, и вали на все четыре стороны.
Я от такого поворота событий потеряла дар речи, но потом расхрабрилась и заявила:
– Какую пятнашку? Ты больной что ли? А то, что я тебя мяском, да красной рыбкой каждый вечер кормила, это ты не посчитал?
– Ты еще свои вонючие голубцы вспомни! Скажи спасибо, что я вообще жрал эту блевотину! Иди, поучись, как надо! – он кивнул головой в сторону дома, и снова стал выходить из себя, и теснить меня с дорожки. Я опять пожалела, что сказала сумасшедшему человеку лишнего, и готова была отдать ему сколько требует, лишь бы выйти отсюда живой и невредимой. Но по моим прикидкам в кошельке у меня оставалось наличными рублей восемьсот и на карте от силы тысяч пять, и это при радужных подсчетах.
– Сама стрёмная, готовить не умеешь, тупая, давай деньги и иди живи со своим ублюдским котом дальше! Пятнашку, и, кстати, колечко, – он не собирался успокаиваться.
Я стянула кое-как кольцо и бросила ему, но он не поймал. Кольцо мягко упало в грязь возле его ботинок.
– Поднимай, – с угрозой в голосе сказал мне Сергей.
Я отрицательно замотала головой.
– Поднимай! – он потянулся руками к моей шее.
Я в ужасе сжалась, ожидая самого худшего, и очень слабо пискнула «помогите».
– Ну ты и урод!
Внезапно и неожиданно громко сказал Пасечник, стоявший у забора со стороны соседей, обращаясь к Сергею. А дедок рядом поддакнул:
– Да он всегда таким был! Как и мать его, Лариска-Шизка. Ты участок-то брать будешь или кино досмотрим?
Сергей остановился, сфокусировал свои сумасшедшие глаза на Пасечнике и спросил почему-то меня:
– А это что за колхозник?
Человеку в накомарнике не понравилось, что его назвали колхозником. Он взялся обеими руками за одну штакетину и стал ее спокойно и обстоятельно расшатывать.
– Ты на хрена забор портишь? Слышь, ты! – Сергей смотрел на это действие, определяясь, как ему поступить дальше.
Тем временем, Пасечник, расшатал штакетину, медленно вытянул ее из заборчика, подобно королю Артуру, извлекающему свой легендарный меч из камня в том фильме про рыцарей. Переложив «меч» в одну руку, второй рукой он легонько подвинул кусок забора и шагнул на синцовскую территорию.
– Мужик, ты что творишь? – Сергей стал потихоньку отступать и оглядываться по сторонам в поисках поддержки.
– Сейчас колхозник расскажет тебе, – заговорил тот неуловимо знакомым голосом, – а главное, покажет наглядно, что обзываться на людей, а тем более обижать девочек, нехорошо.
При этих словах он потряс штакетиной в руке.
Сергей тут же сдулся, обернулся и закричал:
– Маам! Паап! – и попытался дать дёру к дому.
Ларису Степановну можно было и не звать, она уже бежала спасать сына, грозно размахивая кочергой, с криком:
– А ну пошли вон с частной собственности! Я ментов уже вызвала!
Сергей побежал, Пасечник сделал шаг за ним и прицелился штакетиной, как копьем.
Сергеева мать с криком: «Неееет!» бросилась к нему, метя кочергой в накомарник.
Я, до этого собиравшаяся воспользоваться тем, что про меня забыли, хотела уже мчаться за туфлями, и наутёк. Но все же решила, что мы с Пасечником теперь играем в одной команде и оставлять его без поддержки никак нельзя. Поэтому бессовестно выставила ногу в галоше перед женщиной, едва не ставшей мне свекровью. Та, запнувшись и выронив кочергу, зарылась носом в мягкую землю. Меня тоже слегка повело и я, качнувшись, аккуратно присела на одно колено, но быстро поднялась.
В тот же миг копье из штакетника настигло моего несостоявшегося женишка чуть пониже спины, и тот с воплем: «Убивают!», – упал ничком.
– Вот это страйк! – захлопал в ладоши довольный дед, следивший за битвой со своего участка.
Пасечник поднял забрало своего накомарника, затем и вовсе его сбросил, и я обнаружила в его лице ужасно довольного своим броском, хохочущего Юрца.
– Сынок! – кинулась Лариса Степановна к Сергею. – Не шевелись, я сейчас, я рядом. Я позвоню врачу.
Тот простонал:
– Мама, они перебили мне позвоночник, твари! Я умираю, я парализован.
– Валим, короче! – крикнул мне Юрец, и схватив за руку, потащил, через брешь в заборе на дедов участок.
И я, наплевав на туфли и пакет с вещами, оставшийся в доме, побежала. Мозг, переполненный тревогами и событиями дня, начал вести себя странным образом. В голове крутилась навязчивая идея, что Юрец появился в посёлке не иначе как из магического портала, чтобы спасти меня.
– Юр, ты ему позвоночник перебил! – сказала я на бегу.
– Какой позвоночник! – хохотнул Юрец. – Максимум, синяк на копчике будет. Надь, он-то тебя реально чуть не придушил.
Мне не хотелось, чтобы у Юрца были из-за меня проблемы.
Дед шустро провёл нас через свой двор на улицу, возле дома стоял серый «цивик». Мы расселись в нем, хлопая дверцами. Юрец озадаченно обернулся на дедка, который как ни в чем не бывало занял заднее сиденье. Тот пояснил:
– Мне в магазин. Что смотришь, поехали скорее!
Магазин, как выяснилось, находился на соседней улице. Мой мозг стал думать, что дед тоже какой-то волшебный. Потому что он вышел из машины, пообещав чудесную скидку за увиденное представление. «Чудесное оно где-то рядом с волшебным» – решил мозг.
Юрец отрицательно мотнул головой деду, сказав что-то про соседей.
Меня колотило, хотелось то ли расхохотаться, то ли зарыдать. Юрец похлопал меня по плечу:
– Надь, все нормально.
Я кивнула и, собравшись с духом, спросила:
– Юрец, а как ты прошел через портал?
Он как-то очень странно посмотрел на меня и спросил:
– Через что?
– Ну ты пришёл, чтобы меня спасти. Это я тебе открыла портал?
– Надя, какой портал? Ты трезвая? Я участок собирался у деда покупать.
Мне стало жутко обидно, что никто меня на самом деле не хотел спасать. Я скривила лицо и зарыдала.
– Мог бы знаешь ли и через портал пройти. Никому я не нужна, – запричитала, всхлипывая, – ты меня случайно спас, а если б не участок, то все. Закопали бы они меня там под малиной. Пятнадцать тысяч, цена твоей жизни, Надька. За что мне все это?
– Я даже не знаю, за что, – задумчиво протянул Юрец. – Бедная Надя. Бедная, несчастненькая.
В этих словах сквозил сарказм.
Я высморкалась в воротник и без того угвазданного плаща, потому что больше было не во что, и уточнила:
– Тебе не жалко меня на самом деле, да?
– А тебе было меня жалко? – в его серых глазах читалось абсолютное осуждение. – Я тебя должен пожалеть, а ты меня пожалела? Погуляла, поулыбалась, навешала лапши на уши.
Я начала чувствовать себя человеком-невидимкой, потому что разговор шёл между ними двумя, и казалось, что я случайно забрела в чужую семью и нагло подслушиваю, о чем там говорят. Но тут мне тоже поставили тарелку с борщом и это значило, что все-таки я существую. Я приободрилась и попыталась в паре мест вклиниться в обсуждение дороги, погоды, грядущих посадок, и вставить свое скромное мнение, но оно без обратной связи улетало куда-то в космическое пространство. Хотя все же иной раз Лариса Степановна, заслышав третий голос в диалоге с сыном, бросала на меня быстрый взгляд, полный недоумения, а затем вопросительный на Сергея: мол, оно что, у тебя еще и разговаривать умеет?
В итоге «оно» решило вести себя примерно, как кот манэки-нэко: сидеть молча, и иногда махать лапкой.
Утолив первую жажду общения с сыном, и нагладив его вдоволь по голове, пока тот ел, Лариса Степановна отправилась звать мужа к столу. С Николаем Борисовичем она разговаривала короткими командами из серии «руки мой», «садись за стол», «не стучи ложкой». Судя по реакции первого, он давно освоил внутри своей семьи искусство «фарфорового котизма» и вел себя до того тихонько, что даже не пытался уже махать лапкой. Я с тоской вспомнила, как радушно моя мама приняла Сергея, и насколько некомфортно было мне находиться здесь, в доме его родителей.
Мы попили чай с конфетами, я предложила помочь убрать со стола, но Лариса Степановна категорически отказалась, заявив, что второй хозяйки в этом доме ей не надо. Не то, чтобы я на это претендовала. И хоть я и взяла с собой в пакете кое-что из вещей, чтобы быть готовой, если придется, к ночевке в чужом доме, сейчас уже понимала, что оставаться здесь на ночь я точно не хочу.
Я отвела Сергея в сторонку и спросила, надолго ли мы приехали, на что он нервно сказал:
– А что, что-то не так? Завтра утром поедем, или к обеду.
Увидев, что я не обрадовалась этому решению, он стал выходить из себя:
– Ну что случилось? Тебя привезли, накормили, напоили, сиди себе на диванчике, да радуйся. Может, родители мои не понравились? Не угодили чем?
Я не хотела ругаться, заверила его, что все нормально и спросила, где туалет. В доме туалет был, но оказалось, что унитаз там снят на время ремонта. И меня отправили в уличный, который виднелся из кухонного окна и находился в конце огорода.
– Сама дойдешь, или проводить? – спросил Сергей.
– Да уж дойду.
– Галоши там обуй во дворе любые.
Я оставила их семейство на кухне, сама вышла из дома, пересекла двор, добралась до недавно вспаханного огорода. Из кухонного окна доносились обрывки разговора, особенно хорошо выделялся голос хозяйки, громкий и с назидательными интонациями. По узкому тротуару я дошла до нужного мне объекта. В туалете чуть было не лишилась телефона, который почти выскользнул из широкого кармана плаща. Сумочку я с собой не брала, только пакет с вещами, а все ценное разложила по карманам и теперь почти поплатилась за это решение.
В огороде было хорошо, я очень медленно пошла по тротуару назад, как можно дальше оттягивая момент возвращения в дом. На большой теплице сидели синички и чирикали. Солнце припекало по-летнему. Ветер шуршал целлофановыми пакетиками, развешанными зачем-то на штакетнике. За заборчиком ходили соседи: древний дед что-то громко говорил пасечнику в накомарнике.
Обнаружив под окном дома невысокую деревянную скамеечку, я уселась на нее и вытянула ноги, решив, что буду сидеть тут до тех пор, пока греет солнце. И неважно, что обо мне подумают. Хоть какая-то радость от сегодняшнего дня.
– … но жениться зачем? Я понимаю, пожил-подружил, но зачем кольца раздавать направо и налево? С родителями знакомить, а? – уловила я приглушенный, но напористый голос Сергеевой матери, и навострила уши. – … давай каждую теперь будешь к нам таскать знакомить? Ладно, по молодости с Настасьей расписался, ребенка заделали, но она хоть красивая, видная была. И то, разжирела. А эта что? Рябая какая-то, ни рожи, ни кожи! Не дай бог, залетит.
От этих слов у меня волосы встали дыбом, и я напряженно вслушивалась, в ожидании того, что ответит Сергей. Я ждала, что он осадит мать, заступится за меня, встанет и уйдет, оборвав разговор, сделает ну хоть что-нибудь. Но он молчал. А Лариса Степановна продолжала:
– Или уже успели? … – На этом Сергей промямлил что-то отрицательное. – Смотри мне, если узнаю. Я уже Антошку вынянчила твоего, пока вы с Настькой доучивались, больше не смей мне детей таскать. Жениться он собрался! – Бряцнула тарелка. – Жених! Пока ты там женилку свою пристраиваешь и прячешься у своих баб, мы тут с отцом устали твои дела расхлебывать. Строитель, блин. Понастроил! Отец лодку продал и мотор, потому что каждый день к нему ходил этот, кривой. Уже с другими мужиками приходил. Отдали им деньги. Квартиру в городе продали, маленький тракторчик... Все ходит раздает долги, стыдно людям на глаза показываться. А еще сколько нужно отдать? А все туда же, жениться! Хоть бы еще на богатой, ну нет, ностальгия у него случилась по былым временам.
Она шумно вздохнула.
– Ладно, сына. Разберемся с долгами. Ты, главное, меня слушай. Мама лучше знает. И породу нашу не порть, предохраняйся. Всё.
Далее голоса замолкли, послышалось сердитое звяканье тарелок и вилок, иногда покашливание. Кровь прилила к моим ушам и лицу так сильно, что его кололо словно иголками, как иногда руку, если на ней неудачно полежать. Сердце поднялось куда-то наверх, к горлу, и в ушах стоял звон и шум.
Глава 13. Надькино искупление
– Ой, а я думаю, уж не провалилась ли ты там куда? – шутливо сказал Сергей, заглядывая в огород со двора. – А что ты тут сидишь?
Я внимательно посмотрела на носки своих арендованных во дворе лакированных галош, фиолетовых с синими розами, подумала и спокойно сказала.
– Да вот, сижу, наслаждаюсь свежим воздухом. Пением птиц. Голосами людей.
– Подслушиваешь?
– Подслушиваю.
По моему лицу он понял, что я слышала всё, или почти всё, хмыкнул и встал передо мной, раскачиваясь с пятки на носок.
– И что интересного узнала?
Я поднялась со скамейки и специально отошла подальше от окна, чтобы меня не было слышно в доме. В общем, мне уже было все равно, в каких мы отношениях расстанемся с его матерью, но все же не хотелось, чтобы у нее была возможность слышать мои слова.
– Узнала много чего. Во-первых, узнала, что мой жених – высокопородистое животное, которому негоже знаться с рябыми приблудами. Узнала, что у меня, к тому же, ни рожи, ни кожи.
Невольно мой голос из тихого стал набирать обороты, и к концу фразы стал визгливым и истеричным. Можно было не сомневаться, что слышно было не только в доме, но и у соседей через пару улиц. Ко внутренней стороне кухонного окна прильнула фигура Сергеевой матери, вытирающей полотенцем тарелку.
– Узнала, – визжала я, – что мне врали про желанных детей, узнала, что я тут на хрен никому не сдалась со своей лазаньей и котом! Узнала, что…
– Успокойся! – рявкнул на меня Сергей. – Не позорь перед соседями!
– Так ты себя тут сам опозорил. И это я тоже узнала, представь себе!
Интеллигентный Серёжа на моих глазах стал превращаться в сумасшедшего с выпученными глазами и вздувшимися жилами на шее.
– Заткнись, – орал он, надвигаясь на меня. – Заткнись!
В этот момент мне стало жутко, и я подумала, что нужно было просто забирать туфли и молча бежать к автобусной остановке, а не устраивать разборки в малознакомой семье. Но правильные мысли имеют свойство приходить в мою голову с большим опозданием. Заступиться за меня сейчас было некому. Я попятилась от него, и оступилась в мягкую почву, насыпав в галоши хорошую порцию земли.
Дед, бродивший по соседству, что-то крикнул Сергею про малину, но тот уже ничего не слышал. У меня мелькнула надежда, что при свидетелях, он побоится меня ударить, тем более убить.
– Что тут неправда? Что ты мне не пара? Ты вдруг узнала, что у тебя ни рожи, ни кожи? Так, извини, на правду не обижаются! Я опустился до тебя, понимаешь, я! Ты как была мышью тогда, в студенческие годы, так и осталась. Хорошая, удобная рыжая мышь!
– Всё! – меня уже била истерика. – Выпускай меня отсюда, я пойду на автобус!
– Щас, пойдешь! – сказал он более спокойно, зачем-то доставая телефон. А затем с судорожным азартом стал считать:
– Пойдешь, пойдешь. Щас. Три тысячи сто – цветы, четыре триста – ужин в ресторане, хорошо, своё я отниму плюс твой бокал вина, на две шестьсот ты наела, цветы курьером на восьмое марта – это еще три восемьсот, продукты я покупал позавчера, делим на двоих тысяча двести, суши в четверг – тысяча девятьсот, потом еще мы ели шашлык в грузинском ресторане. Мелочь я даже считать не буду, я же не упырь какой. В общем, давай пятнашку, и вали на все четыре стороны.
Я от такого поворота событий потеряла дар речи, но потом расхрабрилась и заявила:
– Какую пятнашку? Ты больной что ли? А то, что я тебя мяском, да красной рыбкой каждый вечер кормила, это ты не посчитал?
– Ты еще свои вонючие голубцы вспомни! Скажи спасибо, что я вообще жрал эту блевотину! Иди, поучись, как надо! – он кивнул головой в сторону дома, и снова стал выходить из себя, и теснить меня с дорожки. Я опять пожалела, что сказала сумасшедшему человеку лишнего, и готова была отдать ему сколько требует, лишь бы выйти отсюда живой и невредимой. Но по моим прикидкам в кошельке у меня оставалось наличными рублей восемьсот и на карте от силы тысяч пять, и это при радужных подсчетах.
– Сама стрёмная, готовить не умеешь, тупая, давай деньги и иди живи со своим ублюдским котом дальше! Пятнашку, и, кстати, колечко, – он не собирался успокаиваться.
Я стянула кое-как кольцо и бросила ему, но он не поймал. Кольцо мягко упало в грязь возле его ботинок.
– Поднимай, – с угрозой в голосе сказал мне Сергей.
Я отрицательно замотала головой.
– Поднимай! – он потянулся руками к моей шее.
Я в ужасе сжалась, ожидая самого худшего, и очень слабо пискнула «помогите».
– Ну ты и урод!
Внезапно и неожиданно громко сказал Пасечник, стоявший у забора со стороны соседей, обращаясь к Сергею. А дедок рядом поддакнул:
– Да он всегда таким был! Как и мать его, Лариска-Шизка. Ты участок-то брать будешь или кино досмотрим?
Сергей остановился, сфокусировал свои сумасшедшие глаза на Пасечнике и спросил почему-то меня:
– А это что за колхозник?
Человеку в накомарнике не понравилось, что его назвали колхозником. Он взялся обеими руками за одну штакетину и стал ее спокойно и обстоятельно расшатывать.
– Ты на хрена забор портишь? Слышь, ты! – Сергей смотрел на это действие, определяясь, как ему поступить дальше.
Тем временем, Пасечник, расшатал штакетину, медленно вытянул ее из заборчика, подобно королю Артуру, извлекающему свой легендарный меч из камня в том фильме про рыцарей. Переложив «меч» в одну руку, второй рукой он легонько подвинул кусок забора и шагнул на синцовскую территорию.
– Мужик, ты что творишь? – Сергей стал потихоньку отступать и оглядываться по сторонам в поисках поддержки.
– Сейчас колхозник расскажет тебе, – заговорил тот неуловимо знакомым голосом, – а главное, покажет наглядно, что обзываться на людей, а тем более обижать девочек, нехорошо.
При этих словах он потряс штакетиной в руке.
Сергей тут же сдулся, обернулся и закричал:
– Маам! Паап! – и попытался дать дёру к дому.
Ларису Степановну можно было и не звать, она уже бежала спасать сына, грозно размахивая кочергой, с криком:
– А ну пошли вон с частной собственности! Я ментов уже вызвала!
Сергей побежал, Пасечник сделал шаг за ним и прицелился штакетиной, как копьем.
Сергеева мать с криком: «Неееет!» бросилась к нему, метя кочергой в накомарник.
Я, до этого собиравшаяся воспользоваться тем, что про меня забыли, хотела уже мчаться за туфлями, и наутёк. Но все же решила, что мы с Пасечником теперь играем в одной команде и оставлять его без поддержки никак нельзя. Поэтому бессовестно выставила ногу в галоше перед женщиной, едва не ставшей мне свекровью. Та, запнувшись и выронив кочергу, зарылась носом в мягкую землю. Меня тоже слегка повело и я, качнувшись, аккуратно присела на одно колено, но быстро поднялась.
В тот же миг копье из штакетника настигло моего несостоявшегося женишка чуть пониже спины, и тот с воплем: «Убивают!», – упал ничком.
– Вот это страйк! – захлопал в ладоши довольный дед, следивший за битвой со своего участка.
Пасечник поднял забрало своего накомарника, затем и вовсе его сбросил, и я обнаружила в его лице ужасно довольного своим броском, хохочущего Юрца.
– Сынок! – кинулась Лариса Степановна к Сергею. – Не шевелись, я сейчас, я рядом. Я позвоню врачу.
Тот простонал:
– Мама, они перебили мне позвоночник, твари! Я умираю, я парализован.
– Валим, короче! – крикнул мне Юрец, и схватив за руку, потащил, через брешь в заборе на дедов участок.
И я, наплевав на туфли и пакет с вещами, оставшийся в доме, побежала. Мозг, переполненный тревогами и событиями дня, начал вести себя странным образом. В голове крутилась навязчивая идея, что Юрец появился в посёлке не иначе как из магического портала, чтобы спасти меня.
– Юр, ты ему позвоночник перебил! – сказала я на бегу.
– Какой позвоночник! – хохотнул Юрец. – Максимум, синяк на копчике будет. Надь, он-то тебя реально чуть не придушил.
Мне не хотелось, чтобы у Юрца были из-за меня проблемы.
Дед шустро провёл нас через свой двор на улицу, возле дома стоял серый «цивик». Мы расселись в нем, хлопая дверцами. Юрец озадаченно обернулся на дедка, который как ни в чем не бывало занял заднее сиденье. Тот пояснил:
– Мне в магазин. Что смотришь, поехали скорее!
Магазин, как выяснилось, находился на соседней улице. Мой мозг стал думать, что дед тоже какой-то волшебный. Потому что он вышел из машины, пообещав чудесную скидку за увиденное представление. «Чудесное оно где-то рядом с волшебным» – решил мозг.
Юрец отрицательно мотнул головой деду, сказав что-то про соседей.
Меня колотило, хотелось то ли расхохотаться, то ли зарыдать. Юрец похлопал меня по плечу:
– Надь, все нормально.
Я кивнула и, собравшись с духом, спросила:
– Юрец, а как ты прошел через портал?
Он как-то очень странно посмотрел на меня и спросил:
– Через что?
– Ну ты пришёл, чтобы меня спасти. Это я тебе открыла портал?
– Надя, какой портал? Ты трезвая? Я участок собирался у деда покупать.
Мне стало жутко обидно, что никто меня на самом деле не хотел спасать. Я скривила лицо и зарыдала.
– Мог бы знаешь ли и через портал пройти. Никому я не нужна, – запричитала, всхлипывая, – ты меня случайно спас, а если б не участок, то все. Закопали бы они меня там под малиной. Пятнадцать тысяч, цена твоей жизни, Надька. За что мне все это?
– Я даже не знаю, за что, – задумчиво протянул Юрец. – Бедная Надя. Бедная, несчастненькая.
В этих словах сквозил сарказм.
Я высморкалась в воротник и без того угвазданного плаща, потому что больше было не во что, и уточнила:
– Тебе не жалко меня на самом деле, да?
– А тебе было меня жалко? – в его серых глазах читалось абсолютное осуждение. – Я тебя должен пожалеть, а ты меня пожалела? Погуляла, поулыбалась, навешала лапши на уши.
