- И какой тогда в этом смысл? – перебила она. – Что , наконец, тебе от меня нужно?
Он помолчал, погладил пеккару.
- Я уже говорил. Тогда, в Храме… Мотылек ответил музыкой на мою молитву, и я решил, что это о тебе. Такая красивая мелодия… ла-ла-та-ти-та. А потом оказалось, что у тебя струна Мотылька. Думаю, это неспроста. Судьба хочет, чтобы мы шли вместе. И дошли. Осталась же только половина пути!
- Ты все еще помнишь тот случай в Храме… и ту мелодию? – удивилась Сильхе.
- Я помню все твои песни, - признался он почему-то с улыбкой. – Все мелодии. Они словно застревают во мне.
Сильхе могла понять, как это – застревают. Пропетая Кано тоже в ней застряла, назойливо вертелась, словно знакомая, которую не пускают на порог.
- Ты должна мне жизнь, - не дождавшись согласия, еще раз напомнил Кано.
- Я должна тебе благодарность, и с ней стоит поторопиться. – Девушка-бард встала и поклонилась. – Спасибо тебе за то, что выпил за меня лахэйн, скорее всего ты и правда спас мне жизнь. Но я с тобой не пойду.
- Но так не должно быть… - начала рыжая.
- Белли! – одернул кентавр.
Заглушая ту, навязчивую, снова зазвучала мелодия рыжей, но теперь у неё был другой ритм, более жесткий, чуждый ей. Музыка плохо на него ложилась, то и дело порываясь выскочить за пределы, но ее возвращали… Что еще за тайна? Беллия, конечно же, способна сделать над собой усилие, но чтобы так, словно ее заставляют или у нее просто нет иного выбора?
- А почему не должна? – мягко, искренне-заинтересованно спросила Сильхе, снова садясь, хотя минуту назад готова была уйти. – Ты прочла это в Книге Судеб? Или у тебя есть на этот счет еще одно некто-пророчество?
Песня-внутри рыжей дернулась, словно испуганный зверёк. Очередная клятая тайна – и мимо уже не пройти, потому что не даст покоя... Повторим, и продолжим связанной темой:
- Я с вами не пойду, и никакое пророчество не заставит. Разве что ваш опекун приедет, чтобы лично меня переубедить… Хотя зачем, с ним же можно связаться через воду.
Мелодия Беллии снова дернулась.
- Все не так, как ты думаешь…
- Я пока вообще ничего не думаю, - Сильхе устала ждать ответов и надавила: - Говори! Ты обязана мне спасением жизни любимого!
- Сильхе! – возглас, как ни странно, пришел с двух сторон – от Друста и от Кано.
- Не хочешь узнать правду? – спросила она, не глядя ни на кого из них, не уточняя, к кому обращается.
- Правда - неприятная штука, - напомнил Друст. – Ну её уже. Можно же просто уйти.
А Кано заявил:
- Я знаю правду.
Сильхе помолчала. Половину слов, которые она могла бы сказать в ответ, не стоило произносить вообще, большую часть оставшихся надо было сказать сначала себе. А помимо них…
- Как был мальчишкой, так и остался, - сказала она, понимая, что делает и зачем. - Даже рыжая твоя изменилась и повзрослела. А ты нет. Но может, для этой миссии со святой целью нужен именно такой - наивный мальчик, готовый со светом в глазах лечь на жертвенный алтарь, или обливаясь слезами перерезать горло любимой на том же алтаре.
- Я никогда…
- Именно. Ты никогда. А Беллия готова умереть за тебя. Не ради цели, а именно за тебя. Такого как ты есть. Именно поэтому я верю ей, а не тебе.
- Сильхе, нет, - снова попросил Друст, он давно выпустил ее руку из своих и оттого сделалось одиноко.
- Не мучай Кано, - попросила рыжая почти одновременно с ним. – Он ни в чем не виноват.
Безысходность и отчаяние последнего дня рвались наружу. В другое время Сильхе пела бы, а сейчас отпускала на волю слова, подступая к самой границе того, что сама себе разрешала.
- Не он – значит ты? Или опекун и его пророчества?
- Да! – выкрикнула Беллия. Мелодия, скинув с себя чуждый ритм, выправилась, стала прежней. - Это я придумала попросить у господина Дриана еще одно пророчество… чтобы тебя вернуть! Снова говорила с ним через воду вчера. Он очень сердился и…
- И что там было, в том пророчестве? - спросил Друст со странным чувством в голосе.
За Беллию, которую трясло так, что ходила ходуном высокая прическа, ответил Кано:
- Некто успеет вовремя и выпьет в храме разрушения чашу беды за того, кто призвал грозу, пропев громом, а в благодарность получит воссоединение и верность. – Он развел руками, словно речь шла о пустяке, об украденной со стола ложке или прохудившемся ботинке. – Пришлось поискать этот «храм разрушения», хотя я и знал, что все равно найду и успею.
Сильхе встала. Друст был прав. Надо было сразу уйти.
- И ты пошёл на такое? – с отвращением произнес Мэннар, тоже вставая. – Ты, который написал бы на горе слово «честь»? Похоже, вся твоя честь - просто слово.
Сильхе молча потянула его прочь.
В итоге – еще одна гостиница. По счастью денег хватало.
Едва закрыв за собой дверь их общей с Мэннаром комнаты, Сильхе забралась на кровать, даже не раздеваясь, свернулась калачиком и закрыла глаза. Было плохо.
- Подстроено… все подстроено, только ради того, чтобы я… И никогда не узнаю, как было бы… Но я-то сама… почему?.. Ведь это же была просто песня, без магии…
Она снова и снова порывалась что-то сказать, но не могла закончить ни одной фразы. Когда перестала и пытаться, Друст, присевший на под рядом с постелью, попросил:
- Скажи, что мне для тебя сделать. Чувствую себя как дурак… как бессильный дурак.
- Не осуждай меня, - попросила Сильхе.
- Тебя-то за что? – но понял он почти сразу же. - «Никто никогда не думает, что хороший бард может сделать с человеком просто словами»? Да, я помню. Но по-моему, ты больше сделала с собой, причем теми же самыми словами.
- А как иначе? – говорить об отвлеченном оказалось чуть легче, тем более он имел в виду лишь их разговор с рыжей и кентавром, а не треклятый гимн. – Если я хочу чем-то владеть, то должна позволить ему владеть мной, быть полностью открытой силе слов, чтобы использовать её.
- Понимаю. Но ты ведь опять выбрала милосердие, а не справедливость. Могла бы обоих просто уничтожить. Сказать этому герою копытному, что он просто голем, кукла, у которого нет ничего своего, да и не будет…
- Я и сказала! – зачем-то заспорила Сильхе. – Даже больше. Противопоставила их дуг другу. Они могут теперь поссориться…
- Или задуматься… Осуждать не за что. Мне вообще кажется… что этому эльфу просто понадобилось свалить на кого-то какую-то свою вину. Или повод для чего-то. – Помолчал и попросил: - Но и ты меня не осуждай. Не смог защитить.
Она протянула руку, потеребила черные пряди Мэннара. Он поймал ладонь, прижал к щеке. «Неужели все так? – безмолвно спросила Сильхе – то ли в очередной раз богов, то ли Друста. – Неужели ты будешь любить меня и такую, способную отправить толпу убивать, умеющую загнать человека в угол словами, даже уничтожить его?»
Но вслух вместо этого заметила:
- А пол, наверное, холодный.
Хотелось просто немного света и ни о чем не думать.
Это была не такая любовь, как в прошлый раз. Они не искали утоления жажды и даже друг друга. Они искали защиты от того, что сделали и чего не сделали, желая на пять минут или на час оказаться в мире, где есть только отчаянная и оттого немного яростная нежность и общее стремление забыться. Сильхе затихала ненадолго, а потом, чувствуя, как к горлу снова поступают горечь вины, непонимания и предательства, набрасывалась на Друста, как голодный на последнюю краюшку хлеба. Только когда не могла уже шевельнуть и пальцем, когда в голове поселилась звенящая пустота, она успокоилась и заснула ненадолго, до ужина, который успел заказать Мэннар. А после этого ужина, вдвоем, в той же постели, они делились воспоминаниями, рассказами о своих семьях, своих привычках, радостях и надеждах, и узнавать друг друга таким способом тоже было счастьем.
А утром Сильхе разбудила боль. Болело, казалось, все, но голова просто раскалывалась. Глаза слезились, стоило их открыть, даже думать оказалось больно. Чуть не подвывая, девушка дотянулась до кинтары. У боли была свой мелодия и когда удалось ее сыграть и разбавить новыми нотами, начало отпускать. И только начав снова соображать, она поняла, что мелодия ее муки была точь-в-точь как та, что вчера пропел Кано. Его ответ на молитву в Храме.
- Заболела? – с тревогой спросил Друст.
- Не знаю… давай поскорее уедем.
Он не спросил, куда. Побеспокоился о завтраке и побежал узнать, когда отъезжает самая ближайшая рейсовка. Вернулся быстро.
- Нас ждет у гостиницы экипаж, - сказал он. – Возница сказал, что бесплатно отвезет нас в ближайший город.
Сильхе уже могла удивляться, но недолго.
- Меня прислал градоправитель Ойше, - сообщил возчик, мужик совершенно разбойного вида, владелец коляски на двоих с крытым верхом. – Куда едем?
- Сначала до аптеки, - попросила девушка, забираясь в коляску. – А потом… какой тут ближайший город?
- Ближайшая тут деревня, которую городом не назовёшь. Могу отвести в Лармар, как раз к вечеру там будем.
С Лармаром никто не спорил.
Аптекарь в маленькой лавке определил симптомы Сильхе как болезнь «мозгового червя» и продал мелкий розовый порошок для разбавления в кипятке, а так же, на случай, когда нет кипятка, розовые же леденцы.
Стоило отъехать от города, как боль вернулась и пришлось набивать рот этими леденцами. Особой пользы они не принесли, как и попытка «заиграть» очередной приступ. Вместо облегчения пришел ответ, как далекое эхо; что-то такое она уже слышала. Сильхе съела всю пачку розовых конфеток, но попросила остановить, как только подъехали к скопищу домиков – остаткам какой-то деревушки, еще обитаемым, судя по ухоженности огородов. Друст выпросил для неё кипятку. Порошок в нем забавно шипел и в самом деле утолял боль. Но продолжение пути все равно оказалось не слишком приятным – экипаж трясло, от этого все снова начинало болеть.
- Поеду медленнее, может, полегче будет, - сказал возница, оказавшийся, при зверской внешности, очень внимательным.
- Да, спасибо… - надо было как-то отвлечься, хотя бы разговорами. – А почему градоправитель вообще вас прислал? Я же не выполнила обещание.
- Про обещание ничего не знаю, мне не объяснили. Знаю только, что господин Ойше не дурной человек, хотя и не добрый. Раз в богатом доме воришку поймали. По закону – или вешать, или на каторгу. А обокраденный требовал повесить, зол был очень, парень, когда драпал, дорогую вазу грохнул и на полу наследил... Градоправ так и решил – повесить утром на площади. И вот не знаю, откуда там взялся румеец. Но взялся и говорит – Госпожа не хочет, чтобы мальчик умер, а если хотите кого-то убить, то вот я, убивайте. И всем же ясно, какую Госпожу он имеет в виду. Злой богатей зубами скрипит, но смиряется, градоправитель руками разводит – и забирает парнишку вроде как в тюрьму, а сам отсылает учиться на стража… Кто лучше ловит воров чем тот, кто сам им был? Вышло из этого чего или нет, не знаю. Главное попытаться. Да и потом жизнь-то у каждого одна.
- И дракон получился сыт, и принцесса цела, - кивнул Друст. – Есть за что уважать. Но однажды манёвр может и против градоправителя самого обернуться.
Сильхе была согласна. И, пожалуй, не злилась на господина Ойше; если именно он позаботился о быстром и достаточно справедливом суде, а в качестве извинения за испытания прислал коляску, хотя не был обязан это делать – точно не дурной человек. А мир жесток. Совсем избежать страданий и тревог не получится.
Но она хотела бы, чтобы боль прекратилась. Чем дальше ехали, тем она делалась сильнее. Пришлось сделать новую остановку и опять выпрашивать кипятку.
- Дело серьезное, - заметил возчик, - если хотите, назад, в город, отвезу, там есть хороший лекарь.
Выпив чуть остуженное розовое зелье, Сильхе упрямо покачала головой.
- Нет, давайте уж не будем менять планы.
- Ну как угодно, госпожа.
Порошок помог ненадолго, но дал время поработать с назойливой мелодией, то отступавшей, то подступавшей, как и боль. Девушка напевала и наигрывала – и все яснее слышала эхо. Как в тот раз, когда она шла через расстояние на песню-внутри Беллии. Для выводов было рано, да и не хотелось соглашаться с таим выводом.
До обещанного города, Лармара, она несколько раз повторяла попытки, но не смогла ни подтвердить, не опровергнуть догадку. Возница распрощался и уехал, не взяв предложенный ему золотой.
Сидеть за столиком в очередной забегаловке было не так и плохо. И постепенно делалось все лучше и лучше – а эхо музыки становилось слышнее. Терпение Мэннара оказалось небезграничным.
- У тебя на лице написано: «бард и загадка – кто кого». Но можешь ничего мне не говорить, хватит и того, что тебе стало лучше.
Но Сильхе понимала, что сказать придётся, не сейчас, так потом.
- Могу ошибаться… Но, по-моему, мне не удалось «просто уйти».
- Думаешь, героический конь за нами следит? - Было видно, что Друст хотел пошутить, но сам же решил отказаться от шутливого тона. – Или твоя болезнь – наказание за уход?
- Не совсем так. Давай немного подождем. Моя догадка или окажется верной… или нет. И перекусить бы пора уже.
Друст тут же отправился к стойке и заказал какую-то еду. Еда выглядела неважной, но голоду утолила. Чувствуя, как растёт напряжение ожидания, Сильхе спросила:
- Помнишь, ты говорил, что пишешь стихи? Прочтешь?
Он явно не был уверен, что место и время подходящие, но и не отказался.
- Прочту. Песенка героев… или о героях. Будет приятно, если ты когда-нибудь споёшь.
Немного помолчал, а потом как в холодную воду кинулся в собственную поэзию:
- Скажи, что я не прав, но вот как вижу
(Добавь свои в картину эту краски):
Зло не вовне, не Там - гораздо ближе.
Обыденное, и не носит маски.
Столкнешься - удивишься: как, ну что же?
Описывали нам не так, не это:
Рога, копыта и кривые рожи.
Да, тоже есть. Не в том его примета.
И вид, и голос может быть случаен,
Намешано всего в душе и теле.
Но Зло, поверишь ли, всегда скучает,
И от безделья в кашу перемелет
Все, что ему случайно попадется,
Сжуёт свой хвост - но вряд ли вкус устроит.
За нас с тобой когда-нибудь возьмётся,
Но толку, мы не кто-то, мы - герои!
У нас и рожи кривы, и сужденья,
Не отпугнут с тропы сопротивленья.
К другим суровы, но с собою строже,
Пусть с нас с тобой смеются, ну и что же?
Раз быть нелепым – значит, быть героем
Насмешки обратим своей бронёю.
Дочитав, посмотрел на нее с такой робостью, какой она от Друста еще никогда не видела.
- Ну как?
- Прямо про нас. И кто тебя на такой стих раззадорил?
- Да один там… Который все время боялся ошибиться, показаться смешным или нелепым, а в итоге выглядел как расфуфыренный болван с дорогим ковыряльником. И ты совсем ничего не изменишь? Ни строчки?
- Зачем мне менять твой стих? - удивилась Сильхе. – В самомнении, что смогу сделать лучше тебя? Этот – нет, он же твой, выражает твои чувства, не мои. Но если хочешь… - Она задумалась и выдала:
- О нас с тобой когда-нибудь споткнётся,
Но толку... Мы не кто-то, мы герои.
И нас и рожи кривы, и сужденья,
Мечи и песни не звенят, а воют.
К себе или другим - без снисхожденья...
Смешно же? Быть нелепым - путь героя.
Подумал и хитровато улыбнулся:
- «О нас с тобой когда-нибудь споткнётся» - это вдохновляет. Может даже уже споткнулось.
Застучало. Но сначала отчетливо зазвенела в голове у Сильхе та мелодия, что пропел Кано, а потом, наконец, смолкла.
Он помолчал, погладил пеккару.
- Я уже говорил. Тогда, в Храме… Мотылек ответил музыкой на мою молитву, и я решил, что это о тебе. Такая красивая мелодия… ла-ла-та-ти-та. А потом оказалось, что у тебя струна Мотылька. Думаю, это неспроста. Судьба хочет, чтобы мы шли вместе. И дошли. Осталась же только половина пути!
- Ты все еще помнишь тот случай в Храме… и ту мелодию? – удивилась Сильхе.
- Я помню все твои песни, - признался он почему-то с улыбкой. – Все мелодии. Они словно застревают во мне.
Сильхе могла понять, как это – застревают. Пропетая Кано тоже в ней застряла, назойливо вертелась, словно знакомая, которую не пускают на порог.
- Ты должна мне жизнь, - не дождавшись согласия, еще раз напомнил Кано.
- Я должна тебе благодарность, и с ней стоит поторопиться. – Девушка-бард встала и поклонилась. – Спасибо тебе за то, что выпил за меня лахэйн, скорее всего ты и правда спас мне жизнь. Но я с тобой не пойду.
- Но так не должно быть… - начала рыжая.
- Белли! – одернул кентавр.
Заглушая ту, навязчивую, снова зазвучала мелодия рыжей, но теперь у неё был другой ритм, более жесткий, чуждый ей. Музыка плохо на него ложилась, то и дело порываясь выскочить за пределы, но ее возвращали… Что еще за тайна? Беллия, конечно же, способна сделать над собой усилие, но чтобы так, словно ее заставляют или у нее просто нет иного выбора?
- А почему не должна? – мягко, искренне-заинтересованно спросила Сильхе, снова садясь, хотя минуту назад готова была уйти. – Ты прочла это в Книге Судеб? Или у тебя есть на этот счет еще одно некто-пророчество?
Песня-внутри рыжей дернулась, словно испуганный зверёк. Очередная клятая тайна – и мимо уже не пройти, потому что не даст покоя... Повторим, и продолжим связанной темой:
- Я с вами не пойду, и никакое пророчество не заставит. Разве что ваш опекун приедет, чтобы лично меня переубедить… Хотя зачем, с ним же можно связаться через воду.
Мелодия Беллии снова дернулась.
- Все не так, как ты думаешь…
- Я пока вообще ничего не думаю, - Сильхе устала ждать ответов и надавила: - Говори! Ты обязана мне спасением жизни любимого!
- Сильхе! – возглас, как ни странно, пришел с двух сторон – от Друста и от Кано.
- Не хочешь узнать правду? – спросила она, не глядя ни на кого из них, не уточняя, к кому обращается.
- Правда - неприятная штука, - напомнил Друст. – Ну её уже. Можно же просто уйти.
А Кано заявил:
- Я знаю правду.
Сильхе помолчала. Половину слов, которые она могла бы сказать в ответ, не стоило произносить вообще, большую часть оставшихся надо было сказать сначала себе. А помимо них…
- Как был мальчишкой, так и остался, - сказала она, понимая, что делает и зачем. - Даже рыжая твоя изменилась и повзрослела. А ты нет. Но может, для этой миссии со святой целью нужен именно такой - наивный мальчик, готовый со светом в глазах лечь на жертвенный алтарь, или обливаясь слезами перерезать горло любимой на том же алтаре.
- Я никогда…
- Именно. Ты никогда. А Беллия готова умереть за тебя. Не ради цели, а именно за тебя. Такого как ты есть. Именно поэтому я верю ей, а не тебе.
- Сильхе, нет, - снова попросил Друст, он давно выпустил ее руку из своих и оттого сделалось одиноко.
- Не мучай Кано, - попросила рыжая почти одновременно с ним. – Он ни в чем не виноват.
Безысходность и отчаяние последнего дня рвались наружу. В другое время Сильхе пела бы, а сейчас отпускала на волю слова, подступая к самой границе того, что сама себе разрешала.
- Не он – значит ты? Или опекун и его пророчества?
- Да! – выкрикнула Беллия. Мелодия, скинув с себя чуждый ритм, выправилась, стала прежней. - Это я придумала попросить у господина Дриана еще одно пророчество… чтобы тебя вернуть! Снова говорила с ним через воду вчера. Он очень сердился и…
- И что там было, в том пророчестве? - спросил Друст со странным чувством в голосе.
За Беллию, которую трясло так, что ходила ходуном высокая прическа, ответил Кано:
- Некто успеет вовремя и выпьет в храме разрушения чашу беды за того, кто призвал грозу, пропев громом, а в благодарность получит воссоединение и верность. – Он развел руками, словно речь шла о пустяке, об украденной со стола ложке или прохудившемся ботинке. – Пришлось поискать этот «храм разрушения», хотя я и знал, что все равно найду и успею.
Сильхе встала. Друст был прав. Надо было сразу уйти.
- И ты пошёл на такое? – с отвращением произнес Мэннар, тоже вставая. – Ты, который написал бы на горе слово «честь»? Похоже, вся твоя честь - просто слово.
Сильхе молча потянула его прочь.
В итоге – еще одна гостиница. По счастью денег хватало.
Едва закрыв за собой дверь их общей с Мэннаром комнаты, Сильхе забралась на кровать, даже не раздеваясь, свернулась калачиком и закрыла глаза. Было плохо.
- Подстроено… все подстроено, только ради того, чтобы я… И никогда не узнаю, как было бы… Но я-то сама… почему?.. Ведь это же была просто песня, без магии…
Она снова и снова порывалась что-то сказать, но не могла закончить ни одной фразы. Когда перестала и пытаться, Друст, присевший на под рядом с постелью, попросил:
- Скажи, что мне для тебя сделать. Чувствую себя как дурак… как бессильный дурак.
- Не осуждай меня, - попросила Сильхе.
- Тебя-то за что? – но понял он почти сразу же. - «Никто никогда не думает, что хороший бард может сделать с человеком просто словами»? Да, я помню. Но по-моему, ты больше сделала с собой, причем теми же самыми словами.
- А как иначе? – говорить об отвлеченном оказалось чуть легче, тем более он имел в виду лишь их разговор с рыжей и кентавром, а не треклятый гимн. – Если я хочу чем-то владеть, то должна позволить ему владеть мной, быть полностью открытой силе слов, чтобы использовать её.
- Понимаю. Но ты ведь опять выбрала милосердие, а не справедливость. Могла бы обоих просто уничтожить. Сказать этому герою копытному, что он просто голем, кукла, у которого нет ничего своего, да и не будет…
- Я и сказала! – зачем-то заспорила Сильхе. – Даже больше. Противопоставила их дуг другу. Они могут теперь поссориться…
- Или задуматься… Осуждать не за что. Мне вообще кажется… что этому эльфу просто понадобилось свалить на кого-то какую-то свою вину. Или повод для чего-то. – Помолчал и попросил: - Но и ты меня не осуждай. Не смог защитить.
Она протянула руку, потеребила черные пряди Мэннара. Он поймал ладонь, прижал к щеке. «Неужели все так? – безмолвно спросила Сильхе – то ли в очередной раз богов, то ли Друста. – Неужели ты будешь любить меня и такую, способную отправить толпу убивать, умеющую загнать человека в угол словами, даже уничтожить его?»
Но вслух вместо этого заметила:
- А пол, наверное, холодный.
Хотелось просто немного света и ни о чем не думать.
Это была не такая любовь, как в прошлый раз. Они не искали утоления жажды и даже друг друга. Они искали защиты от того, что сделали и чего не сделали, желая на пять минут или на час оказаться в мире, где есть только отчаянная и оттого немного яростная нежность и общее стремление забыться. Сильхе затихала ненадолго, а потом, чувствуя, как к горлу снова поступают горечь вины, непонимания и предательства, набрасывалась на Друста, как голодный на последнюю краюшку хлеба. Только когда не могла уже шевельнуть и пальцем, когда в голове поселилась звенящая пустота, она успокоилась и заснула ненадолго, до ужина, который успел заказать Мэннар. А после этого ужина, вдвоем, в той же постели, они делились воспоминаниями, рассказами о своих семьях, своих привычках, радостях и надеждах, и узнавать друг друга таким способом тоже было счастьем.
А утром Сильхе разбудила боль. Болело, казалось, все, но голова просто раскалывалась. Глаза слезились, стоило их открыть, даже думать оказалось больно. Чуть не подвывая, девушка дотянулась до кинтары. У боли была свой мелодия и когда удалось ее сыграть и разбавить новыми нотами, начало отпускать. И только начав снова соображать, она поняла, что мелодия ее муки была точь-в-точь как та, что вчера пропел Кано. Его ответ на молитву в Храме.
- Заболела? – с тревогой спросил Друст.
- Не знаю… давай поскорее уедем.
Он не спросил, куда. Побеспокоился о завтраке и побежал узнать, когда отъезжает самая ближайшая рейсовка. Вернулся быстро.
- Нас ждет у гостиницы экипаж, - сказал он. – Возница сказал, что бесплатно отвезет нас в ближайший город.
Сильхе уже могла удивляться, но недолго.
- Меня прислал градоправитель Ойше, - сообщил возчик, мужик совершенно разбойного вида, владелец коляски на двоих с крытым верхом. – Куда едем?
- Сначала до аптеки, - попросила девушка, забираясь в коляску. – А потом… какой тут ближайший город?
- Ближайшая тут деревня, которую городом не назовёшь. Могу отвести в Лармар, как раз к вечеру там будем.
С Лармаром никто не спорил.
Аптекарь в маленькой лавке определил симптомы Сильхе как болезнь «мозгового червя» и продал мелкий розовый порошок для разбавления в кипятке, а так же, на случай, когда нет кипятка, розовые же леденцы.
Стоило отъехать от города, как боль вернулась и пришлось набивать рот этими леденцами. Особой пользы они не принесли, как и попытка «заиграть» очередной приступ. Вместо облегчения пришел ответ, как далекое эхо; что-то такое она уже слышала. Сильхе съела всю пачку розовых конфеток, но попросила остановить, как только подъехали к скопищу домиков – остаткам какой-то деревушки, еще обитаемым, судя по ухоженности огородов. Друст выпросил для неё кипятку. Порошок в нем забавно шипел и в самом деле утолял боль. Но продолжение пути все равно оказалось не слишком приятным – экипаж трясло, от этого все снова начинало болеть.
- Поеду медленнее, может, полегче будет, - сказал возница, оказавшийся, при зверской внешности, очень внимательным.
- Да, спасибо… - надо было как-то отвлечься, хотя бы разговорами. – А почему градоправитель вообще вас прислал? Я же не выполнила обещание.
- Про обещание ничего не знаю, мне не объяснили. Знаю только, что господин Ойше не дурной человек, хотя и не добрый. Раз в богатом доме воришку поймали. По закону – или вешать, или на каторгу. А обокраденный требовал повесить, зол был очень, парень, когда драпал, дорогую вазу грохнул и на полу наследил... Градоправ так и решил – повесить утром на площади. И вот не знаю, откуда там взялся румеец. Но взялся и говорит – Госпожа не хочет, чтобы мальчик умер, а если хотите кого-то убить, то вот я, убивайте. И всем же ясно, какую Госпожу он имеет в виду. Злой богатей зубами скрипит, но смиряется, градоправитель руками разводит – и забирает парнишку вроде как в тюрьму, а сам отсылает учиться на стража… Кто лучше ловит воров чем тот, кто сам им был? Вышло из этого чего или нет, не знаю. Главное попытаться. Да и потом жизнь-то у каждого одна.
- И дракон получился сыт, и принцесса цела, - кивнул Друст. – Есть за что уважать. Но однажды манёвр может и против градоправителя самого обернуться.
Сильхе была согласна. И, пожалуй, не злилась на господина Ойше; если именно он позаботился о быстром и достаточно справедливом суде, а в качестве извинения за испытания прислал коляску, хотя не был обязан это делать – точно не дурной человек. А мир жесток. Совсем избежать страданий и тревог не получится.
Но она хотела бы, чтобы боль прекратилась. Чем дальше ехали, тем она делалась сильнее. Пришлось сделать новую остановку и опять выпрашивать кипятку.
- Дело серьезное, - заметил возчик, - если хотите, назад, в город, отвезу, там есть хороший лекарь.
Выпив чуть остуженное розовое зелье, Сильхе упрямо покачала головой.
- Нет, давайте уж не будем менять планы.
- Ну как угодно, госпожа.
Порошок помог ненадолго, но дал время поработать с назойливой мелодией, то отступавшей, то подступавшей, как и боль. Девушка напевала и наигрывала – и все яснее слышала эхо. Как в тот раз, когда она шла через расстояние на песню-внутри Беллии. Для выводов было рано, да и не хотелось соглашаться с таим выводом.
До обещанного города, Лармара, она несколько раз повторяла попытки, но не смогла ни подтвердить, не опровергнуть догадку. Возница распрощался и уехал, не взяв предложенный ему золотой.
Сидеть за столиком в очередной забегаловке было не так и плохо. И постепенно делалось все лучше и лучше – а эхо музыки становилось слышнее. Терпение Мэннара оказалось небезграничным.
- У тебя на лице написано: «бард и загадка – кто кого». Но можешь ничего мне не говорить, хватит и того, что тебе стало лучше.
Но Сильхе понимала, что сказать придётся, не сейчас, так потом.
- Могу ошибаться… Но, по-моему, мне не удалось «просто уйти».
- Думаешь, героический конь за нами следит? - Было видно, что Друст хотел пошутить, но сам же решил отказаться от шутливого тона. – Или твоя болезнь – наказание за уход?
- Не совсем так. Давай немного подождем. Моя догадка или окажется верной… или нет. И перекусить бы пора уже.
Друст тут же отправился к стойке и заказал какую-то еду. Еда выглядела неважной, но голоду утолила. Чувствуя, как растёт напряжение ожидания, Сильхе спросила:
- Помнишь, ты говорил, что пишешь стихи? Прочтешь?
Он явно не был уверен, что место и время подходящие, но и не отказался.
- Прочту. Песенка героев… или о героях. Будет приятно, если ты когда-нибудь споёшь.
Немного помолчал, а потом как в холодную воду кинулся в собственную поэзию:
- Скажи, что я не прав, но вот как вижу
(Добавь свои в картину эту краски):
Зло не вовне, не Там - гораздо ближе.
Обыденное, и не носит маски.
Столкнешься - удивишься: как, ну что же?
Описывали нам не так, не это:
Рога, копыта и кривые рожи.
Да, тоже есть. Не в том его примета.
И вид, и голос может быть случаен,
Намешано всего в душе и теле.
Но Зло, поверишь ли, всегда скучает,
И от безделья в кашу перемелет
Все, что ему случайно попадется,
Сжуёт свой хвост - но вряд ли вкус устроит.
За нас с тобой когда-нибудь возьмётся,
Но толку, мы не кто-то, мы - герои!
У нас и рожи кривы, и сужденья,
Не отпугнут с тропы сопротивленья.
К другим суровы, но с собою строже,
Пусть с нас с тобой смеются, ну и что же?
Раз быть нелепым – значит, быть героем
Насмешки обратим своей бронёю.
Дочитав, посмотрел на нее с такой робостью, какой она от Друста еще никогда не видела.
- Ну как?
- Прямо про нас. И кто тебя на такой стих раззадорил?
- Да один там… Который все время боялся ошибиться, показаться смешным или нелепым, а в итоге выглядел как расфуфыренный болван с дорогим ковыряльником. И ты совсем ничего не изменишь? Ни строчки?
- Зачем мне менять твой стих? - удивилась Сильхе. – В самомнении, что смогу сделать лучше тебя? Этот – нет, он же твой, выражает твои чувства, не мои. Но если хочешь… - Она задумалась и выдала:
- О нас с тобой когда-нибудь споткнётся,
Но толку... Мы не кто-то, мы герои.
И нас и рожи кривы, и сужденья,
Мечи и песни не звенят, а воют.
К себе или другим - без снисхожденья...
Смешно же? Быть нелепым - путь героя.
Подумал и хитровато улыбнулся:
- «О нас с тобой когда-нибудь споткнётся» - это вдохновляет. Может даже уже споткнулось.
Застучало. Но сначала отчетливо зазвенела в голове у Сильхе та мелодия, что пропел Кано, а потом, наконец, смолкла.
