— Его можно, — пояснил Гарри, — а вон того нельзя.
— Почему? — не поняла змея.
— Тот ядовитый, — соврал хулиган, хотя — можно поклясться! — все ученики согласились бы с ним не раздумывая. — А у того змея нарисована на руке — видимо, ты ему очень нравишься…
Удивительно, но это подействовало. Змея посмотрела на Виндтакера пристально и с любовью, высунула язычок (размечтавшись?) и легла животом в траву — поползла.
Эх, знал бы Виндтакер, какого врага себе нажил!
Врага или всё же поклонника?..
Но волшебник продолжал поединок, не ведая ни о чём.
В этот момент с одной из трибун раздался знакомый голос, и Гарри весело рассмеялся — это был Макаронина. Отбиваясь от Неслабок, он вещал на весь стадион без стесненья:
— …Снейп уворачивается и посылает «депульсо». Как банально, профессор! — совсем обнаглел Синьор, забываясь. — Виндтакер тут же выставляет барьер — и делает это красиво, к слову сказать! — машет трибунам рукой (здрас-с-сте, дядя!) — и заклинание «конфундус» снова летит к Снейпу. А я хорош, да, сестрица?.. Отдай микрофон! Вау, уж от этого Снейпу не увернуться! Вы глядите-ка только…
На этих словах рука Северуса дрогнула (может, нарочно), и заклинание немоты полетело в Макаронину через всё поле. И дотянулось. Язык Синьора тут же прилип к нёбу, и трибуны, догадавшись об этом, начали хлопать и гоготать. Популярность профессора Снейпа выросла на глазах, так что карьера Синьора была окончена, едва лишь начавшись. От обиды он мог только невнятно голосить, показывая на Виндтакера пальцем:
— АЕЯ!
— ВМЕЯ!
— ЗМЕЯ! — разнеслось по всему стадиону — это Анна выхватила всё-таки микрофон.
Все с испугом привстали с мест. Кто-то даже схватился за голову, а серебристая лента уже подобралась к Виндтакеру сбоку и… прыгнула.
Никто не успел даже ахнуть, даже вскрикнуть, а может, заголосить, как взаправдашняя змея уже поцеловалась с ненастоящей! Ни широкие плечи, ни харизма, ни улыбчивое лицо не помогло Виндтакеру в этой схватке. В конце концов, чародей с криком выронил палочку.
Грегори Вуд тихо осел на Гарри.
И эта длинная дуэль подошла наконец к концу!
* * *
Директор, все секунданты, секундант секунданта, Северус и, конечно, Виндтакер, — все присутствовали на перевязке. Гарри заметил, что стоило Виндтакеру закатать дырявый рукав, как лицо у мадам Помфри — больничной сестры — изменилось. Впрочем, не только лишь у неё. Северус был единственным, кто слегка улыбнулся.
Подумав, что это признак хорошего настроения, Гарри подкрался к профессору и дёрнул его за рукав.
— Что вам, Поттер? — негромко спросил колдун, пока остальные уговаривали Виндтакера выпить то зелье, которое варил для больницы Снейп.
— Спасибо, перфессор.
— И знать не хочу, за что.
— Теперь у меня целых тринадцать лимонных долек!
Северус не ответил, и мальчишка радостно понял, что он не злится. А может, даже доволен, ведь Гарри ставил всего лишь одну конфету, а выиграл в итоге — целую кучу!
«Надо бы потом поделиться», — пометил себе хулиган.
Тем временем Виндтакер мрачно оправил свою шевелюру, подбирая слова. Его удача, что змея была неопасной (как большинство дуэлей), а вот драку он всё-таки проиграл. Да и как — с унижением! Не для этого он мчался намедни в Хогвартс. Ох, не для этого!
— Останетесь на ужин? — дружелюбно предложил Дамблдор, словно ничего не случилось.
— Пожалуй, что нет, — отказался поспешно Виндтакер, напустив на себя занятой, крайне важный вид. — У меня, знаете ли, дел много…
— Исследованиями займётесь? — поинтересовался Снейп не без доли насмешки.
В отличие от Виндтакера, он не выглядел ни потрёпанным, ни побитым, мантия его по-прежнему походила на ночь, а на бледном лице — ни царапины!
— Скоро узнаете, Снейп.
— Жду с нетерпением.
Атмосфера среди взрослых опять накалилась, и Дамблдор, распознав это, сердечно попрощался с Виндтакером, а всех взрослых отправил к себе в кабинет для беседы. Кажется, ему было, что им объяснить.
Как бы там ни было, Гарри в больничном крыле вдруг остался один. Но это — совсем ненадолго. Стоило Индюку и Виндтакеру выйти последними, как в палату ворвалась гурьба Неслабок — все они тяжко, натужно дышали и выглядели возбуждённо.
— Мы там…
— Там!
— Под окнами были, и…
— ВИНДТАКЕР-ТО ПОЖИРАТЕЛЬ, ДА, ГАРРИ?
— А? — не понял мальчишка.
Все обступили его, не давая пройти.
— Так это правда? — настаивал Макаронина, взяв Мелочь за плечи. — Он Пожиратель?
— Чего?
— Смерти! Смерти! — затряс его Синьор так, что даже клацнули зубы.
— Пожиратель смерти — и в Хогвартсе!
— В Хогвартсе — рядом с Гарри! — с ужасом осознала Анна, прикрыв ладонями рот.
И все они наперебой, очень шумно, начали то спорить, а то что-то у Гарри выпытывать.
Хулиган еле от них удрал!
Пригнувшись, он выскользнул сквозь решётку из детских ног, и кинулся через холл, сгорая от любопытства. Гарри очень многое узнал в эти дни! Например, что змеи бывают добрыми и нарисованными, дуэли — красочными и неопасными, люди — лучшими и тошнотворными…
Но остался последний на сегодня вопрос.
* * *
Гарри нагнал Индюка и Виндтакера почти у самых ворот перед замком. Они оба шли молча и опустившись, и казалось, что даже рыжие локоны зельевара — и те померкли.
Гарри окликнул волшебников.
— Поттер, — без энтузиазма встретил его Виндтакер, остановившись. — Что тебе нужно?
Задыхаясь и раскрасневшись от бега, Гарри вымолвил без запинки:
— Мне сказали, что вы были Пожирателем смерти. Так какая?
— Что — какая? — не понял его Виндтакер.
Хулиган помялся немного, озорно блеснул глазками и спросил под конец, сияя:
— Так какая она на вкус?..
Глава пятая - Все псы попадают в рай
— Извини, мой мальчик, но я сегодня очень занят.
— Не приставай, Мелочь: видишь, мы готовимся! У нас скоро СОВ!
— Сходите на улицу, Гарри, у меня дела.
— Отстаньте от меня, Поттер!
И вот: весь Хогвартс полон людей, а Гарри — один-одинёшенек. Он вздыхал, безрадостно плёлся по полупустым коридорам, совался в замочные скважины, чтобы подслушать урок, дышал на окна и рисовал там улыбочки, бегал за Филчем (а Филч — от него), катался на лестницах, навещал свой любимый портрет и путался у всех под ногами.
Другими словами, Гарри катастрофически тосковал (и это несмотря на зеленевшие поляны вокруг, распушившийся лес и жаркое солнце). Да что такое весна, если внутри — лютый холод!
Мартышка вскарабкалась на подоконник, чтобы снова подышать на стекло.
— Малыш Гарри! — вдруг раздался оклик неподалёку, где-то внизу. — Здравствуй!
Гарри тут же заулыбался: под окном стоял великан, и если бы тот вытянул руки и, может быть, взобрался на табуретку, то достал бы до подоконника.
— Какой большой! — снова восхитился Гарри, прижавшись носом к стеклу.
Хагрид помахал ему рукой, а затем, словно стесняясь, стал приглаживать свои пушистые волосы:
— Ты, это, занят сейчас? — неловко поинтересовался он, глядя своими глазами, похожими на жуков. — Хочешь помочь мне, а?
Гарри так обрадовался, что покивал, стучась лбом о стекло. Хагрид вначале перепугался, но затем рассмеялся своим раскатистым добрым смехом, а Гарри — хихикнул в ответ.
— Если вылупится рог, значит, я — единорог, — сочинила Мартышка на ходу, выбегая во двор и цепляясь за палец лесничего. — Вылупился, Хагрид?
Великан с улыбкой посмотрел на шишку, которой Гарри начинал гордиться.
— Ещё успеет, — пообещал он и погладил мальчика по голове.
И они зашагали в сторону хижины, ещё больше похожей на сказочную шкатулку, чем прежде.
* * *
У Гарри никогда не было зверя, которого он мог бы величать другом. Тётя Петунья тряслась над чистотой дома и терпеть не могла животных, она исподволь ненавидела бульдога тётушки Мардж (впрочем, как и Гарри, который прятал от бульдога пятки) и мечтала перетравить всех кошек соседки Фигг.
В Хогвартсе Гарри обосновался, но миссис Норрис всё равно надменно задирала свой хвост и не давалась в руки, симпатичную полосатую кошку мальчишка больше не видел (к слову, она вела уроки трансфигурации и была занята), ну, а кроме них никого в Хогвартсе не оставалось. Неслабоки говорили как-то раз про совятню, но Гарри не мог до сих пор улизнуть: ему запрещали подниматься так высоко.
А теперь — вот так просто, как будто исполняя желание Гарри — перед ним положили собаку.
Настоящую! Живую! С блошками на ушах!
Хагрид устроил её на солнышке, а затем навис над застывшим мальчишкой:
— Ты, это, присмотри за ней. Как? Я вернусь через час, а ей компания не помешает.
Гарри просветлел и обрадовался:
— Мне? За собакой?
Хагрид раздвинул бороду своей широкой улыбкой:
— За собакой.
— А она не против?
Мартышка любовно взглянула на бочонок, и тот помахал хвостом — нет, собака абсолютно точно не против такой вот компании.
— Ты её, Гарри, особо не трогай, — предупредил напоследок Хагрид, вытираясь платком. — Ей ещё немножко осталось щенков носить…
Лесничий запнулся и стал загибать пальцы на большущей руке:
— Ну, в общем, недели две, а там, глядишь, и меньше проходит, — выяснил он.
А затем он ещё о чём-то заговорил, но мальчик уже не слушал. Опустившись на колени прямо в разрытую землю, он положил руку на огромное брюхо и от восторга, кажется, задохнулся.
Собака была большая и тёплая, вовсе не злая — даром, что волкодав! Внимательно глянув на Гарри, она снова откинулась и доверчиво подставила свой живот под ладошку, а вскоре задёргала задней лапой: «Почеши меня, почеши!».
— Хулиганка! — разулыбался лесничий ещё откровеннее, так, что этого не смогла скрыть даже его борода. — Ты ей, видно, понравился, малыш Гарри!
— Ух ты!
А потом Хагрид ушёл. Он называл это «по делам», а другие — «купить опасного зверя» (например, дракона), но Гарри пока что об этом не знал.
И вот, он остался один на один с прекрасным бочонком, шерсть у которого отливала серебром, а иногда — облаками. Мелочь видела их за ушами, под лапами и возле хвоста: кажется, собаку давно не чесали, и она заросла одуванчиками, как полянка.
— Сейчас исправим, — пообещал малыш Гарри. — Про-по-лим. Прополим! Я делал это у тёти Петунии.
И вправду, так часто бывало, что братец Дадли возился с игрушками, а Гарри — с землёй и цветами.
— Однажды я даже собирал кое-что на чай, — разговорилась Мартышка, руками пользуясь как расчёской, выдирая свалявшийся пух. — Такие цветочки.
Гарри показал собаке два пальца, свёрнутые в трубочку, и та их понюхала, и лизнула.
— Я попрошу у перфессора, и он заварит тебе.
Язык у собаки был гладкий и тёплый. Гарри никогда так нежно не целовали! Он с удовольствием подставил свои ладошки, макушку и обе щеки. Вот они — звери!
Вот они каковы!..
Часом позже хулигана окликнули в холле:
— Поттер! Гарри Поттер, стой!
И Гарри узнал суровые нотки профессора МакГонагалл, но вовсе не испугался. Послушавшись, он замер у подножия лестницы и обернулся. Улыбка всё ещё озаряла его лицо.
МакГонагалл сурово его оглядела (Гарри — бессовестно сиял и сиял). Особенно ей, кажется, не понравились коленки с комьями глины.
— Вы почему такой чумазый, Поттер? — почти с отвращением вопросила она. — Вы что, упали?
— Нет, — робко потупился Гарри.
— Так почему же, позвольте узнать? — кажется, сердилась профессор, оглядывая цепочку следов поперёк вестибюля.
На самых жирных сейчас переминался мальчишка.
— Потому что у меня будут щенки! — выпалил, наконец, Гарри.
— Что, простите?
— Щенки! Шесть — или больше? — новых собак! Понимаете?
МакГонагалл не понимала. И тут Гарри прорвало, и он, подрагивая, подпрыгивая, поблёскивая глазами, выдал Минерве всю историю своих приключений. От начала и до конца.
— Собаки! Собаки! Собаки! — захлёбывался он от счастья.
— Я поняла, Поттер, всё, я поняла, — и профессор взяла Гарри за единственный чистый палец и повела вверх по лестнице, шепча заклинания.
Повела, слушая длинную несвязную речь о том, как всё-таки здорово иметь друга. Особенно, если шесть!
* * *
— Снейп сказал, что это я! — оскорблено фыркнул Синьор. — Да больно мне надо — банки его воровать!
Синьор Макарон надулся и отвернулся к окну. Неслабоки сочувственно притихли, и только Гарри причмокнул, рассасывая лимонную дольку.
— Не расстраивайся, — всё же решилась Анна, — никто на тебя не зол. Снейп и побольше баллов снимал — ничего!
— Точно-точно, — поддакнули остальные.
И закивали настолько фальшиво, что даже попадали шляпы.
— Мы просто не будем теперь спорить. Глядишь, до конца года и доберёмся до Слизерина.
— Фу-у-у! Не спорить?! — взъелась Зверь от обиды. — Может, ещё и уроки начнём учить?
— Было бы хорошо.
Гарри уже догадался, что Анна была прилежной, больше всех знала и оттого казалась прекрасной. Пока девчонка разглагольствовала о важности образования, Гарри сидел, разинув рот, и даже его карамелька свалилась на пол.
— Ой, ну Гарри! — пихнула его Зверь прямо в бок. — Теперь мой ботинок прилип!
— Ха-ха! — похвалил Макаронина.
— И всё равно меня никто, кроме Мелочи, не понимает.
Гарри бы точно поспорил: он совершенно точно не понял ни единого слова, но ему нравились подобного рода загадки.
Анна схватила со стола учебник и встала — все Неслабоки, как по команде, поднялись следом.
— Собрание окончено!
— А вывод?
— Не будем спорить до следующего года. Решено!
Все взвыли, как стая зверей, в один голос. Кто-то закричал, что это нечестно, подло, ужасно несправедливо, Синьор стал бить себя в грудь и клясться, что найдёт эту банку и вернёт все очки, Малина покраснел, словно нарыв, вот-вот готовый прорваться, и в целом — уход Анны заглушила ругань и какофония.
А потом Зверь поскользнулась на карамельке. Индюк упал вместе с ней. И в итоге — комок из детей выкатился из-за шторки в гостиную Пуффендуя.
— Мелочь! Ух, Мелочь!
Но Гарри поспешил убежать — просто на всякий случай.
«Банка с клыками, — думал он, пересекая школьные коридоры, — банка с клыками… Что же за банка такая? И где же её отыскать?»
* * *
При каждой их новой встрече волкодав лежал то у лестницы в хижину Хагрида, то на подстилке между неровных грядок, но неизменно — с выставленным вверх пузом. Издалека оно уже походило на тыковку.
— Скажи-ка, Хагрид, — спросил как-то раз Гарри у великана, — она съела что-то не то?
— Скорее погуляла не там.
— Погуляла?
Хагрид заметно смутился и отвёл глаза в сторону, притворяясь, что разглядывает огородное пугало.
— Да есть тут один… Живёт глубоко в лесу. Я и не уследил.
— Не уследил? — всё ещё не разгадала Мартышка.
Но лицо у Хагрида стало таким пунцовым, что он больше не затрагивал эту тему, лишь бы так не краснеть.
Впрочем, это было не важно. У малыша Гарри — много других интересных дел! Он то приносил собаке свежие булочки, то массировал её надутый живот, то рассказывал сказки, сидя рядышком на подстилке.
— Моя подружка, — сиял Гарри, выплетая из веточек корявый ошейник, — мой ещё один верный друг!
И собака утыкалась носом в его колени — Гарри был уверен, что она тоже любила его! Собачьей любовью, не знающей перемен, с хвостом-метёлкой (туда-сюда) и нежным преданным взглядом.
