Сколько времени я провёл без сознания, не знаю. Я пришёл в себя довольно странно: вначале услышал стон, и только потом понял, что стон мой собственный. Я совсем не хотел открывать глаза: мне хватало звуков и запаха. Совсем близко от меня – я чувствовал движение – находились двое. Они переговаривались; я ощущал крепкий запах сигарет и едва различимый – спиртного. Я не хотел шевелиться, в какой-то жалкой попытке оттянуть реальность ещё хоть на секунду.
Затем мне стало холодно, резко, вдруг, точно меня окунули в ледяную воду, и я понял, что окончательно пришёл в себя. Содрогаться всем телом бесчувственный человек не может, держать глаза закрытыми и дальше было глупо.
Первым, что я увидел, был стол. Длинный, очень пыльный, и заставленный предметами настолько специфическими, что у меня не возникло вопросов или иллюзий по поводу их назначения – разве что слабая ассоциация с кабинетом стоматолога. О том, для кого всё это предназначалось, я тоже знал. Я быстро отвёл взгляд, и только сейчас обнаружил, что связан, подвешен за руки к потолку, и полностью раздет – а мои надзиратели поняли, что я пришёл в себя.
- Ублюдок, - зло выдохнул один их них, и я его узнал, тотчас ощутив странную смесь облегчения и сожаления. Это оказался тот самый парень, Рэй, которому я раскроил голову в погоне по набережной. Он оказался жив – но очень зол. Я не мог его за это осуждать, хотя жалел сразу о двух вещах: о том, что не приложил его чуть сильнее, и о том, что вообще бросил тот проклятый камень.
Я хотел ответить и даже открыл рот, но в тот же момент получил коленом в пах – и едва не подавился воздухом, судорожно дёрнувшись на веревках. Ноги у меня оказались тоже связаны и прикручены к полу, и, очевидно, я висел так уже давно: лодыжки опухли от впившихся в кожу верёвок.
- Молчишь, сукин сын, - с ненавистью выдохнул Рэй. - Ничего. Спрут заставит тебя кричать. Ты будешь кричать, ублюдок. Будешь кричать так, как не кричал никогда в своей долбаной жизни...
Напарник Рэя, незнакомый мне мужчина в синей куртке, перекинул со спины винтовку и коротко, без замаха, двинул меня прикладом в челюсть.
Когда я снова поднял голову, в комнате появился он.
Я инстинктивно дёрнул руками, желая лишь одного – добраться до его горла. Добраться до него первым. Во второй раз не упущу. Не сейчас, когда я почти обезумел от ожидания, ненависти и страха.
Спрут не сразу подошёл ко мне. Он бросил на меня всего один взгляд, затем развернулся спиной и принялся перебирать инструменты на столе. Он ждал.
Я не стал играть по его правилам, я продолжал молчать, хотя всё во мне кричало от нарастающей паники.
Стараясь не смотреть на него, я бросил взгляд в сторону – и только тут сообразил, где мы находимся. Это был высотный дом, старый, видимо приготовленный под снос, и потому, наверняка, совершенно безлюдный. В стене слева зияла огромная дыра в соседний зал с сильно провисшим потолком, справа тянулся балкон, некогда застекленный, с остатками торчащих из рамы и двери стёкол. Я мог видеть пожарную лестницу на фоне серого неба – больше ничего.
- Надеюсь, тебе здесь нравится.
Курт обернулся, и наши взгляды встретились.
- Ты ждёшь от меня вопросов, - тихо сказал я. В горле пересохло, громче говорить я просто не мог. - Хорошо. Как ты вышел на Сэма? Почему именно он?
- Всё просто, напарник. Вы с ним с самой первой встречи не поладили. Помнишь вашу драку в ресторане? Мои люди дежурили в ресторане почти каждый день и всё видели. Чтобы так ненавидеть, у Сэмми была причина. И ради этой причины он пошёл на риск, лишь бы избавиться от тебя. Я это сразу понял.
Я сглотнул. Я едва ли помнил всех посетителей в тот день, но если среди них были наблюдатели Спрута… Я бы многое отдал, только чтобы не поддаться эмоциям в тот день, вернуть всё назад.
- Ты меня убьёшь?
- Что? - Спрут усмехнулся. - Чёрт тебя побери, маленький ублюдок, нет! Нет. Я хочу, чтобы ты жил.
Он шагнул ближе, и теперь я чувствовал ещё один запах. Пожалуй, в тот момент я понял, как чувствуют себя звери на бойне.
- Это было бы глупо, напарник, - он протянул ладонь к моему лицу, - дать тебе умереть.
В его руке что-то щёлкнуло, и я вскрикнул – больше от неожиданности, чем от боли – когда лезвие вспороло мне щёку.
- Ты молодой, - проронил Спрут, без выражения разглядывая меня. - Красивый. Я не стану убивать тебя, пока ты выглядишь именно так. Вот когда я сделаю из тебя жалкое уродливое ничтожество, тогда... тогда. Но ведь ты скучал по мне, правда? - он вдруг резко подался вперёд, и я с ужасом понял, что подонок прижимается ко мне всем телом. - Не переживай, - горячо зашептал Спрут мне на ухо, и я дёрнулся, понимая, что уже никуда не уйду от него, - очень скоро ближе, чем я, у тебя никого не будет. Так происходит каждый раз. Никто не понимает жертву лучше, чем её палач…
…Я пришёл в себя, когда в лицо мне плеснули холодной водой. Всё, что я смог при этом из себя выдавить – слабое мычание.
- Просыпайся, - услышал я ненавистный голос. - Тебя к телефону.
Я с трудом разлепил веки и уткнулся взглядом в потолок. Попытавшись шевельнуться, и медленно обведя взглядом комнату, я понял, что за время, которое я провёл в беспамятстве, меня стащили с крюка и распяли на столе. От боли кипела в жилах кровь, взрывалась покрытая ожогами и волдырями кожа, шумело в ушах, и я уже не мог сдержать болезненных стонов.
Очевидно, я провёл без сознания не так долго, полчаса, может, час – Рэй и Лесли, помощники Спрут, по-прежнему сидели на своих местах, как в последний раз, когда я их ещё видел.
- Ты плохо слышишь? Тебя к телефону, сладкий!
Я наконец заставил себя посмотреть на то, что показывал мне Спрут – мой мобильник.
- Хочешь поговорить со своим старым толстым другом? Кажется, он волнуется. Ну же, Олег, будь умницей. Поговори со стариком.
Спрут прижал телефон к моему уху, и я услышал. Я услышал почти родной – по крайней мере, в Америке – итальянский акцент, до боли знакомый голос, и в этот момент почти сдался.
- Олег? Олег! Бамбино? Ты слышишь меня?
- Мистер Вителли...
И не смог сказать ничего больше. Горло перехватило, мне стало нечем дышать. Спрут отключил мой мобильный, когда мы ехали сюда, так зачем он включил его снова? Что он хотел этим доказать? Что заставил меня страдать так, как обещал? Зачем ему понадобилось демонстрировать это Джино? Я не хотел говорить с мистером Вителли. Всё, что здесь происходило – это происходило не со мной. Джино... тоже не должен этого знать. Потому что я чувствовал боль, отвращение, стыд и страх. Потому что я слышал голос старого итальянца, но видел уродливую ухмылку Спрута. Потому что Джино ничего не сможет для меня сделать. Он опоздал. И я не хотел, чтобы ему было от этого хотя бы вполовину так же плохо, как мне.
- Ну же, - Спрут щёлкнул зажигалкой, и я инстинктивно вздрогнул. Я слишком хорошо знал, что может последовать дальше. В прошлый раз я жарился минут двадцать, пока вонь горелого мяса не стала совсем уж нестерпимой. - Поговори с ним, бамбино.
Я попытался овладеть своим голосом, но понимал, что у меня ничего не получится. Все страшные истории про Спрута – всё оказалось правдой. Всё оказалось слишком кошмарной правдой. Джино мог услышать от меня сейчас только дрожащее блеяние, и я захотел сохранить жалкую часть той гордости, что во мне ещё осталась.
Я отрицательно мотнул головой. Спрут усмехнулся, откинул зажигалку и взял электрошокер. Я вздрогнул, пытаясь сжать колени.
- Эй, - Спрут поднес мобильный к своему уху. – Он не хочет тебя слышать. Ему хорошо со мной. Подтверди, бамбино!
Лавина боли взорвалась внизу живота, огненной волной разнеслась по телу, вырывая из горла дикий, животный крик – и даже когда разряд закончился, я не сразу умолк. Я знал, что этот мой крик, полный безграничной, сумасшедшей боли, рвал сердце Джино на части – но сдержаться не мог.
Курт с ухмылкой смотрел на меня, держа мобильный у уха – полностью поглощенный жестокими судорогами, я не мог слышать, что говорил ему Вителли. Дав ему выговориться, Курт коротко вздохнул, не разжимая губ.
- Это всё?
Судя по лицу Спрута, это было не всё, но бритоголовый не стал слушать дальше.
- Надеюсь, ты понимаешь, Топор, кто будет платить за каждое твоё слово?
Я услышал шум закипающей воды, голоса Рэя и Лесли за спиной, и вздрогнул ещё раз – в прошлый раз кипяток выплеснули мне в лицо, но я сумел зажмуриться и отвернуться – вода обожгла только правую щёку и часть груди. Но через несколько секунд я почувствовал запах кофе, и слабо удивился. Мне казалось, в этом новом мире ночных кошмаров нет места ничему человеческому. И от этого стало ещё страшнее. Потому что мир оказался всё-таки реальным.
- Давай без угроз, ладно? Тебе меня не достать, а твоему боссу я пока что не нужен. Ты не захотел считаться со мной? Я – не пустое место, Топор! И я всегда получаю то, что хочу. Пришла пора делиться мальчишкой, и сейчас моя очередь!
Я закричал, когда Спрут снова включил шокер, и это было последним, что услышал Джино. Спрут отключил мобильный и, размахнувшись, выбросил его в разбитое окно.
Я ожидал, что после этого пытки продолжатся, но Курт отложил шокер в сторону. Я мог только стонать и, поскольку уже давно охрип, и каждый звук рвал горло на части, то пытался сдержаться, и наружу вырывалось только животное мычание. Спрут пододвинул себе стул и уселся рядом, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки. Он рассматривал меня, как кусок мяса, точно раздумывая, откусить ещё или оставить на потом. Я уже не чувствовал унижения: был слишком поглощен физической болью.
- Я недоволен своей работой, - вдруг сказал Спрут, и я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. – Твоя мордашка, напарник, по-прежнему узнаваема. Впрочем… у нас ещё есть время...
Я не мог видеть себя со стороны, но мне казалось, Спрут себя недооценивал. Тело кричало от боли – множественные порезы, ожоги, кровавые следы, опухоли от ударов, жестокие судороги после шокера, и настоящий ад… Может, лицу и впрямь досталось чуть меньше, но мне не было от этого легче.
- Думаю, у нас ещё есть несколько часов, - Спрут прикурил, выпуская клубы дыма мне в лицо. – Старик хочет заполучить тебя назад, я сделаю ему такой подарок. Даже несколько — я заверну для него каждый твой кусок по отдельности. Руки, ноги... В конце концов, кому-то нужно придумать, что делать с твоим телом. Похороны будут за его счет.
Я безразлично посмотрел на него. Мы оба знали, что всё действительно произойдёт именно так. Спрут не готовил сюрпризов – я знал, чего ждать, и был уже почти готов к этому. Видимо, я всё-таки умру здесь. Спрут победил, пора признать это. Внезапно меня охватила злость – слабая вспышка, которой хватило всего на одну фразу:
- Кто... родил такого урода... как ты, Курт?
Бесцветные глаза Спрута сузились. В первый миг мне показалось, что он меня ударит, но вместо этого Спрут выпрямился и принял из рук Лесли дымящуюся кружку. Я напрягся; он сделал глоток.
- Женщина, - он стряхнул пепел на один из моих глубоких порезов и сделал ещё одну затяжку, наблюдая, как я корчусь от боли. – Всё, что я о ней знаю – фамилия, наверняка вымышленная. Вряд ли в самом сердце Лондона можно найти хоть одну шлюху, которую бы звали Эрика Кальтенбруннер.
Я видел, как догорает его сигарета. Осталась всего одна затяжка, и всё продолжится. Я вскинул на него глаза, лихорадочно придумывая что-то ещё, что оттянет страшное время… Я был готов умереть, но при этом мне безумно, жадно хотелось жить.
- Тебя… воспитали улицы?..
- Хуже, - хрипло рассмеялся Спрут. – Я рос в детском доме. Знаешь, какие там законы? Куда тебе, малыш… Ты рос защищённым и сытым, маленький ублюдок. Ты и понятия не имеешь, как можно провести детство. Я не дожил до выпуска – меня перевели в колонию для малолеток. Оттуда – в армию. Начальник колонии постарался, чтобы меня взяли: старый кретин не мог дождаться, пока меня выпустят. С тех пор меня воспитывали уроды в военных формах. Старые добрые дни… по крайней мере, тогда я имел официальное право убивать.
До меня очень медленно доходило то, о чем мне рассказывал Курт. Выходит, он стал убийцей ещё в детстве?! Хорошо, что Спрут не вдавался в подробности – я не хотел их знать. Я мечтал о том, чтобы время тянулось медленнее, боль утихла, и он меня больше не трогал. А ещё я знал – будь у меня возможность убить его, я бы не сомневался ни секунды. Передо мной сидело животное, которое должно умереть. Он никому не должен больше причинить таких страданий.
- Рожу... тебе разукрасили… в армии?.. – выдохнул я. В горле совсем пересохло, и каждое слово ножом резало гортань.
- Граната, малыш, - Спрут сделал последний глоток кофе и откинул кружку. – Провалялся в лазарете, стал к военной службе негоден. Как только вышел, подвернулось выгодное предложение от старого знакомого. Улетел в Америку. На прощальной гулянке командир взвода предложил закрасить мои боевые шрамы. В армии шутили, что пути Англии – смерть всего мира. Мне понравилось.
Спрут провёл ладонью по багрово-синей татуировке и ухмыльнулся. Я понял, что разговор окончен, и слабо дёрнулся в державших меня путах.
- А ты маленький хитрый ублюдок! – Спрут вдруг подался вперёд: его рука впилась мне в горло, безжалостно сдавливая кадык. – Ты думал, сумеешь натравить Вителли на меня? И как, получилось?
Он сплюнул мне в лицо, отпуская шею, и я мотнул головой, отворачиваясь и стискивая зубы. Из-под губ всё-таки вырвалось утробное рычание, когда он потушил сигарету, ткнув её в рану у меня на груди – порезы и длинные, набухшие кровью рубцы тянулись у меня по всему телу.
Когда я снова посмотрел на него, он держал в руках скальпель. Это не означало, что я умру немедленно – просто после первого его движения у меня не останется шансов выжить. Он уже приговорил меня, и казнь началась.
- Я не хочу торопиться, - подтвердил мои догадки Спрут. – Начну снизу, и буду двигаться вверх. Не переживай, ты ничего не пропустишь. Я даже постараюсь, чтобы ты оставался в сознании. Не волнуйся, сладкий, я не трону твою мордашку. Я остановлюсь, когда дойду до твоей глотки, и оставлю голову нетронутой. Хочу, чтобы Топор посмотрел тебе в глаза. Они расскажут ему последнюю историю про нас.
Нагнувшись, он сделал несколько быстрых, глубоких надрезов на стопах и икрах, и остановился, пометив колено. Я выдохнул сквозь зубы, бросая на него мутный взгляд.
В его расслабленной позе было столько уверенности и беспристрастности профессионала, что мне стало дурно при мысли о грядущем расчленении. Я даже почти потерял сознание, чудом балансируя на грани реальности и небытия. Я уже хорошо знал этот изучающий, сальный взгляд, прикидывающий, сколько можно выдавить из жертвы до того, как она умрёт. Я почувствовал, как мир качнулся перед глазами, и взмолился, чтобы Бог забрал мою душу. Сейчас, немедленно.
- Отче наш, - хрипло, почти неслышно начал я, - иже еси на небесех…
Спрут замер, вслушиваясь, но, конечно, не смог понять ни слова старославянской речи.
Затем мне стало холодно, резко, вдруг, точно меня окунули в ледяную воду, и я понял, что окончательно пришёл в себя. Содрогаться всем телом бесчувственный человек не может, держать глаза закрытыми и дальше было глупо.
Первым, что я увидел, был стол. Длинный, очень пыльный, и заставленный предметами настолько специфическими, что у меня не возникло вопросов или иллюзий по поводу их назначения – разве что слабая ассоциация с кабинетом стоматолога. О том, для кого всё это предназначалось, я тоже знал. Я быстро отвёл взгляд, и только сейчас обнаружил, что связан, подвешен за руки к потолку, и полностью раздет – а мои надзиратели поняли, что я пришёл в себя.
- Ублюдок, - зло выдохнул один их них, и я его узнал, тотчас ощутив странную смесь облегчения и сожаления. Это оказался тот самый парень, Рэй, которому я раскроил голову в погоне по набережной. Он оказался жив – но очень зол. Я не мог его за это осуждать, хотя жалел сразу о двух вещах: о том, что не приложил его чуть сильнее, и о том, что вообще бросил тот проклятый камень.
Я хотел ответить и даже открыл рот, но в тот же момент получил коленом в пах – и едва не подавился воздухом, судорожно дёрнувшись на веревках. Ноги у меня оказались тоже связаны и прикручены к полу, и, очевидно, я висел так уже давно: лодыжки опухли от впившихся в кожу верёвок.
- Молчишь, сукин сын, - с ненавистью выдохнул Рэй. - Ничего. Спрут заставит тебя кричать. Ты будешь кричать, ублюдок. Будешь кричать так, как не кричал никогда в своей долбаной жизни...
Напарник Рэя, незнакомый мне мужчина в синей куртке, перекинул со спины винтовку и коротко, без замаха, двинул меня прикладом в челюсть.
Когда я снова поднял голову, в комнате появился он.
Я инстинктивно дёрнул руками, желая лишь одного – добраться до его горла. Добраться до него первым. Во второй раз не упущу. Не сейчас, когда я почти обезумел от ожидания, ненависти и страха.
Спрут не сразу подошёл ко мне. Он бросил на меня всего один взгляд, затем развернулся спиной и принялся перебирать инструменты на столе. Он ждал.
Я не стал играть по его правилам, я продолжал молчать, хотя всё во мне кричало от нарастающей паники.
Стараясь не смотреть на него, я бросил взгляд в сторону – и только тут сообразил, где мы находимся. Это был высотный дом, старый, видимо приготовленный под снос, и потому, наверняка, совершенно безлюдный. В стене слева зияла огромная дыра в соседний зал с сильно провисшим потолком, справа тянулся балкон, некогда застекленный, с остатками торчащих из рамы и двери стёкол. Я мог видеть пожарную лестницу на фоне серого неба – больше ничего.
- Надеюсь, тебе здесь нравится.
Курт обернулся, и наши взгляды встретились.
- Ты ждёшь от меня вопросов, - тихо сказал я. В горле пересохло, громче говорить я просто не мог. - Хорошо. Как ты вышел на Сэма? Почему именно он?
- Всё просто, напарник. Вы с ним с самой первой встречи не поладили. Помнишь вашу драку в ресторане? Мои люди дежурили в ресторане почти каждый день и всё видели. Чтобы так ненавидеть, у Сэмми была причина. И ради этой причины он пошёл на риск, лишь бы избавиться от тебя. Я это сразу понял.
Я сглотнул. Я едва ли помнил всех посетителей в тот день, но если среди них были наблюдатели Спрута… Я бы многое отдал, только чтобы не поддаться эмоциям в тот день, вернуть всё назад.
- Ты меня убьёшь?
- Что? - Спрут усмехнулся. - Чёрт тебя побери, маленький ублюдок, нет! Нет. Я хочу, чтобы ты жил.
Он шагнул ближе, и теперь я чувствовал ещё один запах. Пожалуй, в тот момент я понял, как чувствуют себя звери на бойне.
- Это было бы глупо, напарник, - он протянул ладонь к моему лицу, - дать тебе умереть.
В его руке что-то щёлкнуло, и я вскрикнул – больше от неожиданности, чем от боли – когда лезвие вспороло мне щёку.
- Ты молодой, - проронил Спрут, без выражения разглядывая меня. - Красивый. Я не стану убивать тебя, пока ты выглядишь именно так. Вот когда я сделаю из тебя жалкое уродливое ничтожество, тогда... тогда. Но ведь ты скучал по мне, правда? - он вдруг резко подался вперёд, и я с ужасом понял, что подонок прижимается ко мне всем телом. - Не переживай, - горячо зашептал Спрут мне на ухо, и я дёрнулся, понимая, что уже никуда не уйду от него, - очень скоро ближе, чем я, у тебя никого не будет. Так происходит каждый раз. Никто не понимает жертву лучше, чем её палач…
…Я пришёл в себя, когда в лицо мне плеснули холодной водой. Всё, что я смог при этом из себя выдавить – слабое мычание.
- Просыпайся, - услышал я ненавистный голос. - Тебя к телефону.
Я с трудом разлепил веки и уткнулся взглядом в потолок. Попытавшись шевельнуться, и медленно обведя взглядом комнату, я понял, что за время, которое я провёл в беспамятстве, меня стащили с крюка и распяли на столе. От боли кипела в жилах кровь, взрывалась покрытая ожогами и волдырями кожа, шумело в ушах, и я уже не мог сдержать болезненных стонов.
Очевидно, я провёл без сознания не так долго, полчаса, может, час – Рэй и Лесли, помощники Спрут, по-прежнему сидели на своих местах, как в последний раз, когда я их ещё видел.
- Ты плохо слышишь? Тебя к телефону, сладкий!
Я наконец заставил себя посмотреть на то, что показывал мне Спрут – мой мобильник.
- Хочешь поговорить со своим старым толстым другом? Кажется, он волнуется. Ну же, Олег, будь умницей. Поговори со стариком.
Спрут прижал телефон к моему уху, и я услышал. Я услышал почти родной – по крайней мере, в Америке – итальянский акцент, до боли знакомый голос, и в этот момент почти сдался.
- Олег? Олег! Бамбино? Ты слышишь меня?
- Мистер Вителли...
И не смог сказать ничего больше. Горло перехватило, мне стало нечем дышать. Спрут отключил мой мобильный, когда мы ехали сюда, так зачем он включил его снова? Что он хотел этим доказать? Что заставил меня страдать так, как обещал? Зачем ему понадобилось демонстрировать это Джино? Я не хотел говорить с мистером Вителли. Всё, что здесь происходило – это происходило не со мной. Джино... тоже не должен этого знать. Потому что я чувствовал боль, отвращение, стыд и страх. Потому что я слышал голос старого итальянца, но видел уродливую ухмылку Спрута. Потому что Джино ничего не сможет для меня сделать. Он опоздал. И я не хотел, чтобы ему было от этого хотя бы вполовину так же плохо, как мне.
- Ну же, - Спрут щёлкнул зажигалкой, и я инстинктивно вздрогнул. Я слишком хорошо знал, что может последовать дальше. В прошлый раз я жарился минут двадцать, пока вонь горелого мяса не стала совсем уж нестерпимой. - Поговори с ним, бамбино.
Я попытался овладеть своим голосом, но понимал, что у меня ничего не получится. Все страшные истории про Спрута – всё оказалось правдой. Всё оказалось слишком кошмарной правдой. Джино мог услышать от меня сейчас только дрожащее блеяние, и я захотел сохранить жалкую часть той гордости, что во мне ещё осталась.
Я отрицательно мотнул головой. Спрут усмехнулся, откинул зажигалку и взял электрошокер. Я вздрогнул, пытаясь сжать колени.
- Эй, - Спрут поднес мобильный к своему уху. – Он не хочет тебя слышать. Ему хорошо со мной. Подтверди, бамбино!
Лавина боли взорвалась внизу живота, огненной волной разнеслась по телу, вырывая из горла дикий, животный крик – и даже когда разряд закончился, я не сразу умолк. Я знал, что этот мой крик, полный безграничной, сумасшедшей боли, рвал сердце Джино на части – но сдержаться не мог.
Курт с ухмылкой смотрел на меня, держа мобильный у уха – полностью поглощенный жестокими судорогами, я не мог слышать, что говорил ему Вителли. Дав ему выговориться, Курт коротко вздохнул, не разжимая губ.
- Это всё?
Судя по лицу Спрута, это было не всё, но бритоголовый не стал слушать дальше.
- Надеюсь, ты понимаешь, Топор, кто будет платить за каждое твоё слово?
Я услышал шум закипающей воды, голоса Рэя и Лесли за спиной, и вздрогнул ещё раз – в прошлый раз кипяток выплеснули мне в лицо, но я сумел зажмуриться и отвернуться – вода обожгла только правую щёку и часть груди. Но через несколько секунд я почувствовал запах кофе, и слабо удивился. Мне казалось, в этом новом мире ночных кошмаров нет места ничему человеческому. И от этого стало ещё страшнее. Потому что мир оказался всё-таки реальным.
- Давай без угроз, ладно? Тебе меня не достать, а твоему боссу я пока что не нужен. Ты не захотел считаться со мной? Я – не пустое место, Топор! И я всегда получаю то, что хочу. Пришла пора делиться мальчишкой, и сейчас моя очередь!
Я закричал, когда Спрут снова включил шокер, и это было последним, что услышал Джино. Спрут отключил мобильный и, размахнувшись, выбросил его в разбитое окно.
Я ожидал, что после этого пытки продолжатся, но Курт отложил шокер в сторону. Я мог только стонать и, поскольку уже давно охрип, и каждый звук рвал горло на части, то пытался сдержаться, и наружу вырывалось только животное мычание. Спрут пододвинул себе стул и уселся рядом, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки. Он рассматривал меня, как кусок мяса, точно раздумывая, откусить ещё или оставить на потом. Я уже не чувствовал унижения: был слишком поглощен физической болью.
- Я недоволен своей работой, - вдруг сказал Спрут, и я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. – Твоя мордашка, напарник, по-прежнему узнаваема. Впрочем… у нас ещё есть время...
Я не мог видеть себя со стороны, но мне казалось, Спрут себя недооценивал. Тело кричало от боли – множественные порезы, ожоги, кровавые следы, опухоли от ударов, жестокие судороги после шокера, и настоящий ад… Может, лицу и впрямь досталось чуть меньше, но мне не было от этого легче.
- Думаю, у нас ещё есть несколько часов, - Спрут прикурил, выпуская клубы дыма мне в лицо. – Старик хочет заполучить тебя назад, я сделаю ему такой подарок. Даже несколько — я заверну для него каждый твой кусок по отдельности. Руки, ноги... В конце концов, кому-то нужно придумать, что делать с твоим телом. Похороны будут за его счет.
Я безразлично посмотрел на него. Мы оба знали, что всё действительно произойдёт именно так. Спрут не готовил сюрпризов – я знал, чего ждать, и был уже почти готов к этому. Видимо, я всё-таки умру здесь. Спрут победил, пора признать это. Внезапно меня охватила злость – слабая вспышка, которой хватило всего на одну фразу:
- Кто... родил такого урода... как ты, Курт?
Бесцветные глаза Спрута сузились. В первый миг мне показалось, что он меня ударит, но вместо этого Спрут выпрямился и принял из рук Лесли дымящуюся кружку. Я напрягся; он сделал глоток.
- Женщина, - он стряхнул пепел на один из моих глубоких порезов и сделал ещё одну затяжку, наблюдая, как я корчусь от боли. – Всё, что я о ней знаю – фамилия, наверняка вымышленная. Вряд ли в самом сердце Лондона можно найти хоть одну шлюху, которую бы звали Эрика Кальтенбруннер.
Я видел, как догорает его сигарета. Осталась всего одна затяжка, и всё продолжится. Я вскинул на него глаза, лихорадочно придумывая что-то ещё, что оттянет страшное время… Я был готов умереть, но при этом мне безумно, жадно хотелось жить.
- Тебя… воспитали улицы?..
- Хуже, - хрипло рассмеялся Спрут. – Я рос в детском доме. Знаешь, какие там законы? Куда тебе, малыш… Ты рос защищённым и сытым, маленький ублюдок. Ты и понятия не имеешь, как можно провести детство. Я не дожил до выпуска – меня перевели в колонию для малолеток. Оттуда – в армию. Начальник колонии постарался, чтобы меня взяли: старый кретин не мог дождаться, пока меня выпустят. С тех пор меня воспитывали уроды в военных формах. Старые добрые дни… по крайней мере, тогда я имел официальное право убивать.
До меня очень медленно доходило то, о чем мне рассказывал Курт. Выходит, он стал убийцей ещё в детстве?! Хорошо, что Спрут не вдавался в подробности – я не хотел их знать. Я мечтал о том, чтобы время тянулось медленнее, боль утихла, и он меня больше не трогал. А ещё я знал – будь у меня возможность убить его, я бы не сомневался ни секунды. Передо мной сидело животное, которое должно умереть. Он никому не должен больше причинить таких страданий.
- Рожу... тебе разукрасили… в армии?.. – выдохнул я. В горле совсем пересохло, и каждое слово ножом резало гортань.
- Граната, малыш, - Спрут сделал последний глоток кофе и откинул кружку. – Провалялся в лазарете, стал к военной службе негоден. Как только вышел, подвернулось выгодное предложение от старого знакомого. Улетел в Америку. На прощальной гулянке командир взвода предложил закрасить мои боевые шрамы. В армии шутили, что пути Англии – смерть всего мира. Мне понравилось.
Спрут провёл ладонью по багрово-синей татуировке и ухмыльнулся. Я понял, что разговор окончен, и слабо дёрнулся в державших меня путах.
- А ты маленький хитрый ублюдок! – Спрут вдруг подался вперёд: его рука впилась мне в горло, безжалостно сдавливая кадык. – Ты думал, сумеешь натравить Вителли на меня? И как, получилось?
Он сплюнул мне в лицо, отпуская шею, и я мотнул головой, отворачиваясь и стискивая зубы. Из-под губ всё-таки вырвалось утробное рычание, когда он потушил сигарету, ткнув её в рану у меня на груди – порезы и длинные, набухшие кровью рубцы тянулись у меня по всему телу.
Когда я снова посмотрел на него, он держал в руках скальпель. Это не означало, что я умру немедленно – просто после первого его движения у меня не останется шансов выжить. Он уже приговорил меня, и казнь началась.
- Я не хочу торопиться, - подтвердил мои догадки Спрут. – Начну снизу, и буду двигаться вверх. Не переживай, ты ничего не пропустишь. Я даже постараюсь, чтобы ты оставался в сознании. Не волнуйся, сладкий, я не трону твою мордашку. Я остановлюсь, когда дойду до твоей глотки, и оставлю голову нетронутой. Хочу, чтобы Топор посмотрел тебе в глаза. Они расскажут ему последнюю историю про нас.
Нагнувшись, он сделал несколько быстрых, глубоких надрезов на стопах и икрах, и остановился, пометив колено. Я выдохнул сквозь зубы, бросая на него мутный взгляд.
В его расслабленной позе было столько уверенности и беспристрастности профессионала, что мне стало дурно при мысли о грядущем расчленении. Я даже почти потерял сознание, чудом балансируя на грани реальности и небытия. Я уже хорошо знал этот изучающий, сальный взгляд, прикидывающий, сколько можно выдавить из жертвы до того, как она умрёт. Я почувствовал, как мир качнулся перед глазами, и взмолился, чтобы Бог забрал мою душу. Сейчас, немедленно.
- Отче наш, - хрипло, почти неслышно начал я, - иже еси на небесех…
Спрут замер, вслушиваясь, но, конечно, не смог понять ни слова старославянской речи.