- Блондина уже определил Валерий Иваныч, - подал голос Паша, разливая кипяток по чашкам.
- Повезло, - задумчиво кивнул бригадир. – Николай, тебя направим на рубку. Не успеваем с древесиной…
- Чай, кофе? Есть только чай, - предложил Паша, бухая каждому в чашку по столовой ложке сахару. – А водку папа пить не разрешает.
- Не разрешаю, - подтвердил бригадир. – Но в чай коньячку можно. Завтра тяжёлый день…
Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир. (Иоан. 16:33).
То, что мне действительно повезло, я понял уже когда Валерий Иванович показал, как работать за станком. Терпение у старшего мастера оказалось просто ангельским, так что на меня он потратил едва ли не час, пока не убедился, что я в состоянии шлифовать самостоятельно и не отпилить себе при этом руку.
Мы работали в длинном сарае, поставленном наспех, с целью развалять сразу же, как только дом будет достроен. Вдоль всего помещения стояли станки, от которых шёл постоянный шум. Создавалось впечатление, что мы находимся в цеху. Две печки по краям сарая прогревали воздух до почти весенней температуры, так что многие работали без курток, в одних телогрейках. Постепенно я начал привыкать к работе.
Николая я не видел с рассвета. Его определили в бригаду лесорубов, и Ремизов покинул барак, едва я проснулся. Паша зашёл за мной через несколько минут; ему тоже выпал счастливый билет работать у Валерия Ивановича. Как оказалось, Паша был на подхвате везде сразу и нигде в частности. Он появлялся в мастерской, работал за станком полчаса, затем убегал по поручениям, возвращался с морозу довольный, всегда улыбающийся, отмачивал шутки, снова пристраивался к станку, но долго на одном месте не выдерживал. Этим он напомнил мне Примо, и с этого момента я старался поменьше общаться с ним. Мы сдружились с молодым итальянцем; я тяжело переживал потерю друзей, и мне не хотелось, чтобы история повторилась. Я вообще ни с кем не хотел теперь сближаться.
Перерыв наступил даже раньше, чем я устал. Мне нравилось работать, нравилось слушать диалоги рабочих, нравилось всё, что я видел. Близость леса, чистота ледяного воздуха, дурманящий запах свежего дерева в тёплой мастерской, ненавязчивые разговоры…
Я уселся на скамейку поближе к краю, не собираясь покидать помещение. Мужики выходили наружу, многие даже не обременяли себя куртками, и спустя несколько минут быстрого перекура запрыгивали назад, в мастерскую. Над курящими подшучивали, те беззлобно огрызались в ответ. Я невольно подумал о Николае: от вредных привычек бывший десантник избавляться, по его словам, не собирался.
- Эй, - меня дёрнули за рукав, и я повернулся к усевшемуся рядом мужчине, - тебя как зовут-то?
- Олег, - ответил я.
- А я Глеб, - он протянул мне руку, я осторожно пожал. – Как ты сюда попал?
Я неуверенно усмехнулся. Оставшиеся в помещении мужики столпились вокруг меня, знакомство получалось массовым. И то верно, чем ещё занять перерыв, как не изучением нового субъекта.
- Да… так… за компанию с товарищем, - наконец невнятно сформулировал я.
- Это который? – поинтересовался Глеб.
- Николай, - подал кто-то голос, - к лесорубам пошёл.
- А-а-а… этот… - протянул Глеб. - Давно дружите?
- Месяца два.
- И ты решил составить ему компанию? – присвистнул один мужиков, усаживаясь на корточки. – А человек-то он надёжный?
Я ответил не сразу, и это неверно истолковали.
- Всегда смотри, прежде чем за кем-то идти. Вот этот твой Николай завёз тебя к нам, - мужик обернулся к народу и подмигнул, - и бросил!
Мужики расхохотались, а я внезапно понял, что он прав. В Америку я тоже летел вроде как за компанию. И так и не сделал никаких для себя выводов.
- Ник надёжный, - сказал я, - а то, что несдержанный… ну так со всеми бывает.
- Ишь, защищает, - уважительно признал мужик и протянул мне руку, - Пётр.
Я пожал протянутую ладонь.
- А где с Колей познакомились-то?
- В Америке, - врать я никогда не умел, так что пришлось говорить правду.
- Ух ты! – первым среагировал Глеб. – А ну расскажи!
Я посмотрел на загоревшиеся глаза работников и с глубоким сожалением понял, что если не сделаю рассказ интересным, меня до конца рабочих дней будут считать занудой.
- Работать туда попёрся, - начал я. Помолчал и добавил, - тоже за компанию.
Грянул хохот, и я улыбнулся. На этот раз – совершенно искренне.
- Где работал? – поинтересовался Петр.
- Охранником в клубе и компьютерным техником. В две смены.
- На английском хорошо шпаришь?
- Да, - отмахнулся я. – Но они говорят не на английском, а на сленговом американском. Это как если набрать полный рот жвачки…
- Ух ты, - вставил Петр, - я сразу подумал, что ты паря с образованием.
- Сильно видно? – не стал спорить я.
- Аж прёт, - подтвердил Глеб, и окружающие согласно закивали головами. – Вот поэтому я сразу себя спросил, какого лешего тебя сюда занесло.
- Да ещё с хвостиком, - задумчиво добавил Петр.
Я инстинктивно пригладил отросшие волосы.
- Где учился?
- Академия связи. Одесса…
- О-о-о… - дружно откликнулись мужики. – О-одессит?
- Есть такое, - вздохнул я. Внезапно очень захотелось оказаться дома, пройтись знакомыми улицами, заглянуть к друзьям и родственникам… вдохнуть воздух с привкусом моря...
- Ну а с Николаем как познакомился? – не выдержал кто-то.
- На улице. Случайно, - коротко ответил я. – У меня были проблемы, а он помог.
- Так вы сюда прямо из Америки? – восхитился Глеб. – Ух ты!
- Да.
Про проблемы меня не спросили, и я успокоился. У них хватило такта промолчать.
- Ну и как Америка-то? Понравилось?
Я посмотрел на Петра, затем скользнул взглядом по столпившемуся народу.
- Нет, - ответил я.
- Здесь лучше? – улыбнулся Глеб.
- Да.
Повисло молчание, и я понял, что отвечал слишком уж лаконично. Это неважно, то, что со мной там произошло. Эти люди интересовались мной, принимали меня в свой круг. Я должен был проявить чуть больше благодарности.
- Там всё по-другому, - заставил себя говорить я, - всё наоборот. То, что у нас запрещено, у них приветствуется. То, что для нас свято, у них смешано с грязью. Нам нечему у них учиться, и незачем с ними связываться. Нам на них не повлиять, а вот нас они к себе затянут с радостью. И изменят…
- Ого, - только и сказал Глеб.
- А я ни хрена не понял, - протянул кто-то.
- И впрямь образованный, - подметил его сосед. – А конкретнее, братишка? Чем они тебе так насолили-то, эти несчастные американцы?
- Ну пристали, - повысил голос Петр. – Отстаньте уже от человека, дайте подышать свободно! Ишь, вороньё, развесили уши!
Я удивленно посмотрел на окружающих. Большинство и в самом деле потупилось, точно они вдруг стали свидетелями какой-то личной сцены. Я вопросительно глянул на Петра.
- Много надеешься заработать? – с лёгкостью переменил тему он.
Я покачал головой и улыбнулся.
- Я же за компанию, - напомнил я. – Мне бы ровно столько, чтобы домой потом добраться. Я вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда.
Мужики заулыбались; один или два человека одобрительно хлопнули меня по плечу, прежде чем вернуться к своим рабочим местам. Пётр усмехнулся, поднимаясь с корточек.
- Славный ты малый, - сказал он. – Только всё равно делать тебе здесь нечего. Так своему Николаю и передай.
Я так и не узнал, что он имел против Ника. Вместо этого я решил спросить об этом самого Ремизова, вечером, когда мы соберёмся в бараке. Я выяснил, что далеко не все рабочие ночуют прямо на стройке, как это делали мы. Многие снимали комнату у хозяев в близлежащей деревне Суворово, той, которая находилась по ту сторону железной дороги. Я даже удивился – родной район в Одессе, в котором я жил всю сознательную жизнь, назывался Суворовским. Если так рассудить, то недалеко же я уехал.
Водку, сигареты, и прочие мелкие радости покупали там же, в местных магазинчиках. На Рождество в этом году, впервые за всю историю стройки, всем рабочим давали сутки отгула. Мужики в своем большинстве собирались гулять всё в той же оживившейся после начала стройки деревне. Что было логично, учитывая, что добрая четверть рабочих была родом из неё же, а ещё половина снимала там комнаты. В бараке оставались единицы. На самом деле, если бы я собирался оставаться здесь надолго, то однозначно выбрал деревню. Тёплые протопленные комнаты, чистая постель, хоть какое-то разнообразие после тяжёлого рабочего дня.
То, что меня приняли в компанию, я понял сразу. Со мной общались, моё мнение что-то значило, и никто не делал двусмысленных замечаний в мой адрес. После общества латиносов, а затем итальянцев, где постоянно требовалось следить за каждым своим и каждым чужим словом, такая простота казалась блаженной. Я мог не опасаться недоразумений. Здесь достаточно извиниться, чтобы тебя поняли.
Мне даже предложили разделить комнату. Вдвоем было легче платить хозяевам, и безопаснее добираться от стройки до деревни. Я пообещал подумать.
Николая тоже приняли. Правда, у бывшего десантника это получилось не сразу. Ремизов явился в барак позже меня, плюхнулся на постель, и тяжело уставился мне в переносицу.
- Ну спрашивай, - прорычал он. – По глазам вижу, уже донесли.
Я коротко и осторожно улыбнулся.
- Поссорился с кем-то?
Взгляд Ника переменился с раздражённого на удивлённый.
- А я разве сдружился с кем-то, чтобы ссориться? Просто мужик меня не понял, а я не потрудился объяснить вежливо. Хочешь подробностей?
Я честно задумался. С Ником я никогда не бывал уверен, стоит ли мне знать больше, чем он открывал о себе сам.
- А я всё равно расскажу, - неожиданно и с силой выдохнул Ремизов. – А то потом услышишь от кого-то и будешь на меня коситься…
Всё оказалось не так драматично, как можно было бы ожидать. Кто-то сделал замечание по поводу наколок Ника, бывшему десантнику это не понравилось, ответил грубо, на что отреагировал сразу весь отряд лесорубов. Слово за слово, начала назревать драка. А после того, как Ник скрутил самого зачинщика, народ и вовсе воспылал жаждой мщения. Закончилось дело вмешательством Александра Александровича, искренними и длительными извинениями Николая, примирительным презентом обиженному Ремизовым товарищу в виде пачки сигарет, и взаимными заверениями в вечной лояльности друг другу.
По мере того, как Ник рассказывал бурно прошедший для него первый день, я вспоминал свой. Я думал, что никогда не вольюсь в эту среду, не горел желанием сближаться с людьми и вообще надеялся избежать любого общества. И меня всё равно приняли, с готовностью, без длительных испытаний, просто потому, что я оказался в тех же условиях, что и остальные. Ремизов должен был справиться с этим легче, как мне казалось. Вот уж точно неисповедимы пути Господни.
- А ты народу понравился, - угрюмо закончил повесть Николай. – Но в этот раз, слава Богу, внимание к твоей персоне ничем страшным не грозит.
Это был, пожалуй, первый раз, когда Ремизов позволил себе упомянуть прошлое. Наверное, моё лицо как-то изменилось, потому что Ник разом успокоился и даже сник.
- Неудачный день, - шумно вздохнул русский, бросая на меня взгляд исподлобья. – Вот и тебе покоя не даю, а вроде делить нам нечего.
Я сумел оценить тот максимум, который услышал от Ника в плане извинений. Ремизов адаптировался здесь не с той лёгкостью, на которую сам рассчитывал, и я его понимал.
- Холодно, - только и сказал я.
- Сейчас чай принесу, - кивнул он.
Когда чуть позже мы пили кипяток из больших алюминиевых кружек, между нами впервые образовалось нечто вроде вполне уютной тишины. Я уже не собирался ничего ему доказывать, а он не проверял меня на вшивость при каждом удобном случае. Может, лёд тронулся ещё в новогоднюю ночь, когда мы слонялись по улицам Москвы, но на самом деле только сейчас я начинал себя чувствовать рядом с ним по-настоящему уверенно.
Здесь привыкли рано ложиться и рано вставать. В ту ночь я закрывал глаза, ощущая, что наконец начинаю обретать равновесие.
Следующие три дня я привыкал к новой жизни. В работе и общении я проходил своего рода терапию, ту самую, о которой так много говорят профессиональные психологи. И, наверное, ни один из них не смог бы оказать мне такую помощь, какую я получал здесь.
- Здорово, - пробегая мимо мастерской, Паша всегда находил время перекинуться парой-тройкой фраз с рабочими. – Прохлаждаетесь?
- Ага, - ответил за всех Петр, щурясь на зимнее солнце. – Кто не работает, тот ест. Учись, студент…
- Студентом у нас одессит был, - кивнул в мою сторону парень. – А я честный рабочий.
И, подмигнув мне, сын бригадира быстро уматывал в неизвестном направлении.
Я любил наблюдать за стройкой, когда мужики из мастерской выходили на перекур. Дом рос на глазах. Настоящая деревянная крепость, роскошная, потрясающая, укреплявшаяся на живописной поляне с каждым днём всё увереннее. Непроходимый лес, видный из каждого окна дома, служил естественной стеной между поляной и внешним миром. Валерий Иванович сказал, что к Пасхе дом должен быть закончен, а к майским праздникам выложена дорога от шоссе к дачному участку. Шоссе располагалось километрах в двух от дома, но хозяин не возражал против расходов. Мужики поговаривали, что хозяин, мужичок хилый да тихий, планировал перебраться на свою потенциальную дачу после того, как будут подведены все коммуникации. Ходили слухи, что он выходил на вынужденную пенсию подальше от столицы и собственного бизнеса. Я решил не вникать в сплетни и местных мафиози: хватило опыта с итальянцами. Чем дальше находишься и меньше знаешь, тем выше вероятность разойтись мирно. На самом деле бизнесмены, похоже, везде одинаковы, с той только разницей, что русские, как исторические победители, народ, который не привык проигрывать, стремились и в преступных делах быть первыми. Обхитрить западных партнёров, акул денежного бизнеса, зачастую не удавалось, и в ход шла жестокость. Русские всегда и во всём первые. И если люди честные используют этот дар во благо, то гнилые торгаши не знают границ собственного безумия. Обманутые, доверчивые к любому злому делу, как дети, и такие же бессмысленно беспощадные. Я даже думать не хотел, на что способна разозлённая русская мафия.
- Хороша погодка-то, - Петр незаметно подошёл сзади, остановился в двух шагах, с удовольствием вдыхая ледяной воздух. – Не замерз, одессит?
Я улыбнулся посиневшими губами и отрицательно помотал головой.
- Нет.
- Я так и понял, - вежливо кивнул Петр, усаживаясь на гору брёвен. – А почему за станком не остаёшься, если на улице зубами от холоду клацаешь?
Нижняя челюсть у меня и впрямь подрагивала. Я передёрнул плечами, но равнодушие изобразить не смог.
- Не могу сидеть на одном месте.
- Живчик, - улыбнулся Петр, и неожиданно поинтересовался, – одиноко тебе здесь?
- Повезло, - задумчиво кивнул бригадир. – Николай, тебя направим на рубку. Не успеваем с древесиной…
- Чай, кофе? Есть только чай, - предложил Паша, бухая каждому в чашку по столовой ложке сахару. – А водку папа пить не разрешает.
- Не разрешаю, - подтвердил бригадир. – Но в чай коньячку можно. Завтра тяжёлый день…
Глава 3
Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир. (Иоан. 16:33).
То, что мне действительно повезло, я понял уже когда Валерий Иванович показал, как работать за станком. Терпение у старшего мастера оказалось просто ангельским, так что на меня он потратил едва ли не час, пока не убедился, что я в состоянии шлифовать самостоятельно и не отпилить себе при этом руку.
Мы работали в длинном сарае, поставленном наспех, с целью развалять сразу же, как только дом будет достроен. Вдоль всего помещения стояли станки, от которых шёл постоянный шум. Создавалось впечатление, что мы находимся в цеху. Две печки по краям сарая прогревали воздух до почти весенней температуры, так что многие работали без курток, в одних телогрейках. Постепенно я начал привыкать к работе.
Николая я не видел с рассвета. Его определили в бригаду лесорубов, и Ремизов покинул барак, едва я проснулся. Паша зашёл за мной через несколько минут; ему тоже выпал счастливый билет работать у Валерия Ивановича. Как оказалось, Паша был на подхвате везде сразу и нигде в частности. Он появлялся в мастерской, работал за станком полчаса, затем убегал по поручениям, возвращался с морозу довольный, всегда улыбающийся, отмачивал шутки, снова пристраивался к станку, но долго на одном месте не выдерживал. Этим он напомнил мне Примо, и с этого момента я старался поменьше общаться с ним. Мы сдружились с молодым итальянцем; я тяжело переживал потерю друзей, и мне не хотелось, чтобы история повторилась. Я вообще ни с кем не хотел теперь сближаться.
Перерыв наступил даже раньше, чем я устал. Мне нравилось работать, нравилось слушать диалоги рабочих, нравилось всё, что я видел. Близость леса, чистота ледяного воздуха, дурманящий запах свежего дерева в тёплой мастерской, ненавязчивые разговоры…
Я уселся на скамейку поближе к краю, не собираясь покидать помещение. Мужики выходили наружу, многие даже не обременяли себя куртками, и спустя несколько минут быстрого перекура запрыгивали назад, в мастерскую. Над курящими подшучивали, те беззлобно огрызались в ответ. Я невольно подумал о Николае: от вредных привычек бывший десантник избавляться, по его словам, не собирался.
- Эй, - меня дёрнули за рукав, и я повернулся к усевшемуся рядом мужчине, - тебя как зовут-то?
- Олег, - ответил я.
- А я Глеб, - он протянул мне руку, я осторожно пожал. – Как ты сюда попал?
Я неуверенно усмехнулся. Оставшиеся в помещении мужики столпились вокруг меня, знакомство получалось массовым. И то верно, чем ещё занять перерыв, как не изучением нового субъекта.
- Да… так… за компанию с товарищем, - наконец невнятно сформулировал я.
- Это который? – поинтересовался Глеб.
- Николай, - подал кто-то голос, - к лесорубам пошёл.
- А-а-а… этот… - протянул Глеб. - Давно дружите?
- Месяца два.
- И ты решил составить ему компанию? – присвистнул один мужиков, усаживаясь на корточки. – А человек-то он надёжный?
Я ответил не сразу, и это неверно истолковали.
- Всегда смотри, прежде чем за кем-то идти. Вот этот твой Николай завёз тебя к нам, - мужик обернулся к народу и подмигнул, - и бросил!
Мужики расхохотались, а я внезапно понял, что он прав. В Америку я тоже летел вроде как за компанию. И так и не сделал никаких для себя выводов.
- Ник надёжный, - сказал я, - а то, что несдержанный… ну так со всеми бывает.
- Ишь, защищает, - уважительно признал мужик и протянул мне руку, - Пётр.
Я пожал протянутую ладонь.
- А где с Колей познакомились-то?
- В Америке, - врать я никогда не умел, так что пришлось говорить правду.
- Ух ты! – первым среагировал Глеб. – А ну расскажи!
Я посмотрел на загоревшиеся глаза работников и с глубоким сожалением понял, что если не сделаю рассказ интересным, меня до конца рабочих дней будут считать занудой.
- Работать туда попёрся, - начал я. Помолчал и добавил, - тоже за компанию.
Грянул хохот, и я улыбнулся. На этот раз – совершенно искренне.
- Где работал? – поинтересовался Петр.
- Охранником в клубе и компьютерным техником. В две смены.
- На английском хорошо шпаришь?
- Да, - отмахнулся я. – Но они говорят не на английском, а на сленговом американском. Это как если набрать полный рот жвачки…
- Ух ты, - вставил Петр, - я сразу подумал, что ты паря с образованием.
- Сильно видно? – не стал спорить я.
- Аж прёт, - подтвердил Глеб, и окружающие согласно закивали головами. – Вот поэтому я сразу себя спросил, какого лешего тебя сюда занесло.
- Да ещё с хвостиком, - задумчиво добавил Петр.
Я инстинктивно пригладил отросшие волосы.
- Где учился?
- Академия связи. Одесса…
- О-о-о… - дружно откликнулись мужики. – О-одессит?
- Есть такое, - вздохнул я. Внезапно очень захотелось оказаться дома, пройтись знакомыми улицами, заглянуть к друзьям и родственникам… вдохнуть воздух с привкусом моря...
- Ну а с Николаем как познакомился? – не выдержал кто-то.
- На улице. Случайно, - коротко ответил я. – У меня были проблемы, а он помог.
- Так вы сюда прямо из Америки? – восхитился Глеб. – Ух ты!
- Да.
Про проблемы меня не спросили, и я успокоился. У них хватило такта промолчать.
- Ну и как Америка-то? Понравилось?
Я посмотрел на Петра, затем скользнул взглядом по столпившемуся народу.
- Нет, - ответил я.
- Здесь лучше? – улыбнулся Глеб.
- Да.
Повисло молчание, и я понял, что отвечал слишком уж лаконично. Это неважно, то, что со мной там произошло. Эти люди интересовались мной, принимали меня в свой круг. Я должен был проявить чуть больше благодарности.
- Там всё по-другому, - заставил себя говорить я, - всё наоборот. То, что у нас запрещено, у них приветствуется. То, что для нас свято, у них смешано с грязью. Нам нечему у них учиться, и незачем с ними связываться. Нам на них не повлиять, а вот нас они к себе затянут с радостью. И изменят…
- Ого, - только и сказал Глеб.
- А я ни хрена не понял, - протянул кто-то.
- И впрямь образованный, - подметил его сосед. – А конкретнее, братишка? Чем они тебе так насолили-то, эти несчастные американцы?
- Ну пристали, - повысил голос Петр. – Отстаньте уже от человека, дайте подышать свободно! Ишь, вороньё, развесили уши!
Я удивленно посмотрел на окружающих. Большинство и в самом деле потупилось, точно они вдруг стали свидетелями какой-то личной сцены. Я вопросительно глянул на Петра.
- Много надеешься заработать? – с лёгкостью переменил тему он.
Я покачал головой и улыбнулся.
- Я же за компанию, - напомнил я. – Мне бы ровно столько, чтобы домой потом добраться. Я вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда.
Мужики заулыбались; один или два человека одобрительно хлопнули меня по плечу, прежде чем вернуться к своим рабочим местам. Пётр усмехнулся, поднимаясь с корточек.
- Славный ты малый, - сказал он. – Только всё равно делать тебе здесь нечего. Так своему Николаю и передай.
Я так и не узнал, что он имел против Ника. Вместо этого я решил спросить об этом самого Ремизова, вечером, когда мы соберёмся в бараке. Я выяснил, что далеко не все рабочие ночуют прямо на стройке, как это делали мы. Многие снимали комнату у хозяев в близлежащей деревне Суворово, той, которая находилась по ту сторону железной дороги. Я даже удивился – родной район в Одессе, в котором я жил всю сознательную жизнь, назывался Суворовским. Если так рассудить, то недалеко же я уехал.
Водку, сигареты, и прочие мелкие радости покупали там же, в местных магазинчиках. На Рождество в этом году, впервые за всю историю стройки, всем рабочим давали сутки отгула. Мужики в своем большинстве собирались гулять всё в той же оживившейся после начала стройки деревне. Что было логично, учитывая, что добрая четверть рабочих была родом из неё же, а ещё половина снимала там комнаты. В бараке оставались единицы. На самом деле, если бы я собирался оставаться здесь надолго, то однозначно выбрал деревню. Тёплые протопленные комнаты, чистая постель, хоть какое-то разнообразие после тяжёлого рабочего дня.
То, что меня приняли в компанию, я понял сразу. Со мной общались, моё мнение что-то значило, и никто не делал двусмысленных замечаний в мой адрес. После общества латиносов, а затем итальянцев, где постоянно требовалось следить за каждым своим и каждым чужим словом, такая простота казалась блаженной. Я мог не опасаться недоразумений. Здесь достаточно извиниться, чтобы тебя поняли.
Мне даже предложили разделить комнату. Вдвоем было легче платить хозяевам, и безопаснее добираться от стройки до деревни. Я пообещал подумать.
Николая тоже приняли. Правда, у бывшего десантника это получилось не сразу. Ремизов явился в барак позже меня, плюхнулся на постель, и тяжело уставился мне в переносицу.
- Ну спрашивай, - прорычал он. – По глазам вижу, уже донесли.
Я коротко и осторожно улыбнулся.
- Поссорился с кем-то?
Взгляд Ника переменился с раздражённого на удивлённый.
- А я разве сдружился с кем-то, чтобы ссориться? Просто мужик меня не понял, а я не потрудился объяснить вежливо. Хочешь подробностей?
Я честно задумался. С Ником я никогда не бывал уверен, стоит ли мне знать больше, чем он открывал о себе сам.
- А я всё равно расскажу, - неожиданно и с силой выдохнул Ремизов. – А то потом услышишь от кого-то и будешь на меня коситься…
Всё оказалось не так драматично, как можно было бы ожидать. Кто-то сделал замечание по поводу наколок Ника, бывшему десантнику это не понравилось, ответил грубо, на что отреагировал сразу весь отряд лесорубов. Слово за слово, начала назревать драка. А после того, как Ник скрутил самого зачинщика, народ и вовсе воспылал жаждой мщения. Закончилось дело вмешательством Александра Александровича, искренними и длительными извинениями Николая, примирительным презентом обиженному Ремизовым товарищу в виде пачки сигарет, и взаимными заверениями в вечной лояльности друг другу.
По мере того, как Ник рассказывал бурно прошедший для него первый день, я вспоминал свой. Я думал, что никогда не вольюсь в эту среду, не горел желанием сближаться с людьми и вообще надеялся избежать любого общества. И меня всё равно приняли, с готовностью, без длительных испытаний, просто потому, что я оказался в тех же условиях, что и остальные. Ремизов должен был справиться с этим легче, как мне казалось. Вот уж точно неисповедимы пути Господни.
- А ты народу понравился, - угрюмо закончил повесть Николай. – Но в этот раз, слава Богу, внимание к твоей персоне ничем страшным не грозит.
Это был, пожалуй, первый раз, когда Ремизов позволил себе упомянуть прошлое. Наверное, моё лицо как-то изменилось, потому что Ник разом успокоился и даже сник.
- Неудачный день, - шумно вздохнул русский, бросая на меня взгляд исподлобья. – Вот и тебе покоя не даю, а вроде делить нам нечего.
Я сумел оценить тот максимум, который услышал от Ника в плане извинений. Ремизов адаптировался здесь не с той лёгкостью, на которую сам рассчитывал, и я его понимал.
- Холодно, - только и сказал я.
- Сейчас чай принесу, - кивнул он.
Когда чуть позже мы пили кипяток из больших алюминиевых кружек, между нами впервые образовалось нечто вроде вполне уютной тишины. Я уже не собирался ничего ему доказывать, а он не проверял меня на вшивость при каждом удобном случае. Может, лёд тронулся ещё в новогоднюю ночь, когда мы слонялись по улицам Москвы, но на самом деле только сейчас я начинал себя чувствовать рядом с ним по-настоящему уверенно.
Здесь привыкли рано ложиться и рано вставать. В ту ночь я закрывал глаза, ощущая, что наконец начинаю обретать равновесие.
Следующие три дня я привыкал к новой жизни. В работе и общении я проходил своего рода терапию, ту самую, о которой так много говорят профессиональные психологи. И, наверное, ни один из них не смог бы оказать мне такую помощь, какую я получал здесь.
- Здорово, - пробегая мимо мастерской, Паша всегда находил время перекинуться парой-тройкой фраз с рабочими. – Прохлаждаетесь?
- Ага, - ответил за всех Петр, щурясь на зимнее солнце. – Кто не работает, тот ест. Учись, студент…
- Студентом у нас одессит был, - кивнул в мою сторону парень. – А я честный рабочий.
И, подмигнув мне, сын бригадира быстро уматывал в неизвестном направлении.
Я любил наблюдать за стройкой, когда мужики из мастерской выходили на перекур. Дом рос на глазах. Настоящая деревянная крепость, роскошная, потрясающая, укреплявшаяся на живописной поляне с каждым днём всё увереннее. Непроходимый лес, видный из каждого окна дома, служил естественной стеной между поляной и внешним миром. Валерий Иванович сказал, что к Пасхе дом должен быть закончен, а к майским праздникам выложена дорога от шоссе к дачному участку. Шоссе располагалось километрах в двух от дома, но хозяин не возражал против расходов. Мужики поговаривали, что хозяин, мужичок хилый да тихий, планировал перебраться на свою потенциальную дачу после того, как будут подведены все коммуникации. Ходили слухи, что он выходил на вынужденную пенсию подальше от столицы и собственного бизнеса. Я решил не вникать в сплетни и местных мафиози: хватило опыта с итальянцами. Чем дальше находишься и меньше знаешь, тем выше вероятность разойтись мирно. На самом деле бизнесмены, похоже, везде одинаковы, с той только разницей, что русские, как исторические победители, народ, который не привык проигрывать, стремились и в преступных делах быть первыми. Обхитрить западных партнёров, акул денежного бизнеса, зачастую не удавалось, и в ход шла жестокость. Русские всегда и во всём первые. И если люди честные используют этот дар во благо, то гнилые торгаши не знают границ собственного безумия. Обманутые, доверчивые к любому злому делу, как дети, и такие же бессмысленно беспощадные. Я даже думать не хотел, на что способна разозлённая русская мафия.
- Хороша погодка-то, - Петр незаметно подошёл сзади, остановился в двух шагах, с удовольствием вдыхая ледяной воздух. – Не замерз, одессит?
Я улыбнулся посиневшими губами и отрицательно помотал головой.
- Нет.
- Я так и понял, - вежливо кивнул Петр, усаживаясь на гору брёвен. – А почему за станком не остаёшься, если на улице зубами от холоду клацаешь?
Нижняя челюсть у меня и впрямь подрагивала. Я передёрнул плечами, но равнодушие изобразить не смог.
- Не могу сидеть на одном месте.
- Живчик, - улыбнулся Петр, и неожиданно поинтересовался, – одиноко тебе здесь?
