Я покосился на него, но он имел в виду только то, что спросил. Ни издёвки, ни изматывающего душу праздного любопытства.
- Нет… не то чтобы, - тяжело ответил я. – Я просто… сам… не очень…
- Ты всегда такой замкнутый или только с нами? – снова спросил Петр.
- Только с вами, - вынужденно признал я. – У меня сейчас просто не самый… приятный период в жизни…
- А жизнь и состоит-то из одних только проблем и испытаний! Чем раньше ты это поймёшь, тем легче будет, - Петр вздохнул, окидывая меня взглядом. – Вот поэтому ты никак и не справишься…
Отвечать не хотелось; вполне возможно, он был прав. Мы помолчали. Я смотрел на стремительно темнеющее небо и царственный, чужой, живущий своей жизнью лес, прекрасный, несмотря на усилия бригады Николая. Каким несправедливым казалось то, что у этого бизнесмена появились вдруг права на эту поляну, на эти деревья, на этот замечательный дом и на такую жизнь. Я ни в коей мере ему не завидовал, но смысл таких испытаний, выпавших мне, и испытаний богатством, выпавших ему, не понимал. Только годы спустя православный священник мне объяснил, и тогда я перестал обижаться на судьбу, с благодарностью принимая как испытания, так и подарки. Но стоя на опушке леса в ту минуту и зная, что вокруг хотя и доброжелательные, но по-прежнему чужие мне люди, я считал положение, в котором оказался, нечестным, несправедливым, и, скорее всего, именно за эти мысли вскоре и поплатился.
- А пойдём с нами в баню?! – вдруг с азартом предложил Петр. – Хозяин даёт полтора дня выходных на Рождество. Впервые на моей памяти! Хочешь, в храм сходи, а хочешь, колядовать с нами пойдём! Вся деревня гулять будет, ну а мы чем хуже? Глеб организовал в своей избе поляну, а у хозяина на заднем дворе такая банька, да что ты! Расскажешь нам про академию свою, анекдоты одесские вспомнишь, чем народу больше, чем ужин веселее! А?!
Я покачал головой.
- Ник… то есть Николай…
- Ты не думай, что я тебе предлагаю друга одного на праздник бросить, - посерьёзнел Пётр. – Колю, конечно, его бригада к себе пригласит, да только они все тут остаются, будут в бараках гулять. Согласится же твой товарищ к нам присоединиться-то, как думаешь?
- Я спрошу, - я благодарно посмотрел на Петра, - спасибо.
- Славный ты малый, - потрепал он меня по плечу. – Совсем не похож на столичных студентов.
Я рассмеялся и направился на работу, присоединяясь к веренице курильщиков, исчерпавших свой перерыв.
Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа, Чрез Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией. И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, От терпения опытность, от опытности надежда, А надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам. (Рим. 5:1-5).
Я споткнулся о корягу и рухнул в сугроб, даже не попытавшись задержать падение. А толку? Шёл крупный снег, ветра не было, и вечер казался просто сказочным. Но если я выглядел так же, как Николай, то бояться лишнего снега на куртке не стоило: всё равно оба выглядели как два снежных человека, продиравшихся лесом к цивилизации.
Глеб и компания ждали нас в церкви. Всего верующих среди рабочих оказалось не так много: на службу отправились человек десять. Желавших причаститься получилось ещё меньше. Паша вырваться не смог: Рождество он обещал провести с отцом, да и надо было кому-то остаться на участке, один Александр Александрович с устроившими в бараках попойку рабочими мог и не справиться. Пётр обещал, что после службы будет весело, и я с некоторым беспокойством ему поверил. Частично поэтому отказался сразу идти с ними и решил дождаться Николая, чтобы убедиться, что участвовать в компанейских безумствах буду не один.
- А твоя невеста, Лада, красивая? – вдруг спросил Ник, пока я выбирался из сугроба.
- Очень, - поднявшись на четвереньки, выдохнул я. – А тебе зачем?
- Интересуюсь, - уклончиво ответил Ремизов, не потрудившись предложить мне помощь. – Тебе там понравилось, что ли?
Я раздражённо глянул на него снизу вверх, в очередной раз дёрнув застрявшей под корнем ногой. На этот раз вырваться из-под гостеприимной коряги удалось, и я сумел принять вертикальное положение.
- Тебе вот не понять, а я по бабам скучаю.
Я вспыхнул и не сразу нашёлся, что ответить на такое признание.
- В твоём возрасте и с твоим опытом ты не знаешь, что теряешь, - решил окончательно добить меня откровенностью Николай, - а я знаю.
- Здорово, - наконец среагировал я. – Идём дальше?
- И вправду, - неожиданно легко согласился Ник, - ты же ни черта в этом не соображаешь. А вот в деревне там, наверное, девчонки есть… ладно, белобрысый, пошли.
- Отлично, - сказал я ему уже в спину, потому что у бывшего десантника слова с делом никогда не расходились. – Ты будешь гоняться за девчонками, потом нарвёшься на какого-нибудь местного жениха, опять будет драка, ты сломаешь кому-то руку или, если повезёт, только нос, потом тебя придёт бить вся деревня, и ты снова испортишь всем вечер.
- Только тебе, - поправил меня Ник.
И тут раздался вой.
От неожиданности мы оба вздрогнули, Ремизов даже ругнулся с перепугу – казалось, леденящий кровь, хриплый, злой рёв раздался за нашими спинами. Я резко развернулся, помотал головой из стороны в сторону, но никого не увидел.
Несколько мгновений мы оба стояли молча, не шевелясь.
- Это волк? – едва слышно выдохнул я.
- Не похоже, - негромко откликнулся сибиряк.
Волков я уже слышал – по ночам они выли в лесу целыми стаями, и нас, рабочих, честно предостерегли по вечерам из бараков не шастать, а если приспичит, то брать с собой хоть какое-нибудь оружие. Здесь никто не шутил: по вечерам мужики и в самом деле ходили кто с топором, кто с ножом, и никто не рисковал выходить без фонаря.
- За мной, - распорядился Николай, и по его изменившемуся голосу я понял, что надо слушаться.
Вначале сибиряк шёл первым, двигаясь быстро, по максимуму бесшумно, настолько мастерски выбирая путь, что под его ногой ни разу не хрустнула ветка, и почти не скрипел снег. Через минуту я начал отставать.
- Быстрей, - резко окликнул меня Ремизов.
Я не ответил – идти так же быстро и бесшумно, как он, у меня не получалось, и я старался изо всех сил, чтобы не выдохнуться прежде, чем нас догонит зверь.
- Не отставай, ну же! – сквозь зубы выдавил Ник, обернувшись и рванув мой рукав на себя.
Если он хотел ускорить моё движение, то у него не получилось: я рухнул ему под ноги, и тут же вой раздался вновь. Я даже глаза зажмурил: рычащий, сдавленный, злобный стон прозвучал совсем близко, так, что я почти ощутил дыхание зверя у себя на загривке.
- Твою… чтоб тебя… Олег! Вставай!
Ник одной рукой вздёрнул меня на ноги и почти потащил за собой. Мы побежали так, словно за нами гналась целая стая, и я в жизни не повторил бы подобный марафон. За нашими спинами раздавалось утробное рычание, я слышал сбитые, жаркие всхрипы, так, будто невидимый зверь вот-вот готовился к прыжку.
И когда я понял, что всё, сейчас рухну в снег и умру, впереди забрезжили огни станции.
- Выбрались! – непонятно чему обрадовался я, словно электрические лампы сторожки могли отогнать зверя. Мы выскочили из леса, припустив к переезду.
И тут что-то толкнуло меня в спину!
Я рванул вперёд, обогнав Ремизова на несколько шагов, и, судя по сдавленному звуку от него, догадался, что он ощутил то же самое. Мистический, животный страх наполнил всё моё существо настолько, что я не сразу заметил, как Николай одним махом перепрыгнул через две колеи, обернулся…
До конца жизни не забуду выражение потустороннего ужаса, застывшего на его лице, когда он глянул поверх моей головы.
Что-то вновь толкнуло меня в спину, так сильно, что я буквально вылетел на рельсы, споткнулся, и упал на живот, едва успев выставить перед собой ладони. Почти в тот же миг я ощутил, как чьи-то руки вздёргивают меня, почти волоком перетаскивая на другую сторону, а через три секунды мимо нас по рельсам прогромыхал целый состав.
Ник, вытащив меня, рухнул вместе со мной в снег, и так, полусидя, мы наблюдали, как перед глазами мелькают вагоны, своим грохотом заглушая тихое рычание, оставшееся на другой стороне. Почему-то никто из нас не подумал о том, что следует немедленно вставать и бежать дальше. Зато Николай первым высказал вертевшуюся у меня в голове мысль:
- Поезд… и откуда вылетел… я даже не заметил…
Я тоже не видел и не слышал состава, когда мы бежали сюда. Поезд явился из ниоткуда, словно тот, кто гнал нас сюда, точно знал, в какое время мне или Нику стоит оказаться на рельсах.
Я вздрогнул.
- Тьфу, нечисть… идём отсюда, Олег…
Мы поднялись без особой спешки, но и не медля, и быстрым шагом направились прочь от странного места. До посёлка от станции оставалось не так много, мы прошли узкую полосу леса, разделявшую их, и спустились к дороге, петлявшей между зарослями кустарника, когда я решился задать Ремизову вопрос.
- Что там было, Ник? Что ты видел?
Впервые Николай не посмотрел мне в глаза, а только головой мотнул.
- Да хрень какая-то. – Николай задумался, а затем хлопнул меня по плечу и выдавил кривую усмешку. – Канун Рождества, Олег! Ничему не удивляйся.
Впереди показались золочёные купола церкви, присыпанные снегом, и мы с Ником одновременно перекрестились.
- Пронесло, - выдохнул Ремизов. – Ну и слава Богу…
И больше мы об этом не говорили. Так, будто ничего не было. Так, что спустя годы я начал сомневаться в том, что это действительно произошло. Тем более что в моем больном сознании так всё перемешалось, что уже лет через пять я не мог с полной уверенностью восстановить хронологию событий. Кое-что забыть и вовсе удалось, а что-то вспоминалось туманно и неуверенно, как вот этот канун Рождества.
На службу мы всё-таки опоздали, успели только к Елеопомазанию. Народ выстраивался в длинную очередь, мы пристроились в самом конце, не уверенные, что вправе вообще находиться в храме. Не знаю, какие мысли посещали Николая – убийцу и преступника, но я даже глаз не поднимал – стыд и отвращение к самому себе доставляли почти физический дискомфорт. В церкви хорошо натопили, стоял чудесный запах восковых свечей и благовонного кадила, но меня трясло, как в лихорадке. Переступая порог храма во время службы, оказываешься в другом мире. Я к этому миру не привык, но в то Рождество очень захотел в нём побывать. Странное дело: я сразу почувствовал себя в безопасности. Впервые с того памятного дня, как я прилетел в Чикаго. И решил, что больше не хочу терять обретённого в душе покоя.
- Здесь, наверное, вся деревня собралась, - негромко буркнул Ник.
- Наверное, - тихо согласился я.
Глеба с компанией я заметил уже после службы. Народ зашевелился, продвигаясь к выходу, и нас почти столкнули друг с другом.
- О, - удивился он. – Нашли нас всё-таки?
- А ты уже и не ждал? – улыбнулся я.
- Сомневался, - согласился Глеб.
Мы вышли из храма и остановились у церковной изгороди, дожидаясь Петра с товарищами: на службе действительно собралась почти вся деревня. У людей заканчивался рождественский пост, большинство собиралось причащаться на следующее утро, и на вечерней исповеди побывало немало народу. Неудивительно, что пройти к выходу оказалось проблемой.
- Эх-ма! – Петр почти выкатился за ограду, поправляя на себе расстегнувшийся воротник. – Все в сборе?
- Остальные знают, где нас искать, - пожал плечами Глеб, натягивая шапку. – Главное, что новички с нами.
Ремизов буркнул что-то неразборчивое, и мы тронулись по дороге вдоль узкой улочки. Это была главная улица деревни, народ всей толпой двинулся от церкви по освещённой тусклыми фонарями дороге. Дети, подростки, парни и девушки собирались стайками у обочин; до нас доносились взрывы смеха и возбуждённые голоса. В наших, украинских, сёлах колядки орали так, что уснуть тем, кто остался дома, было совершенно невозможно; конфеты, сладости и деньги клянчили в каждом доме, и рождественские походы по кумовьям, крёстным и родственникам затягивались до старого Нового года, а то и до Крещения. Мне было интересно посмотреть, как это происходит в русских деревнях, но мне не дали.
Глеб с компанией свернули на одну из тёмных боковых улиц, и мы углублялись в дебри чужого села, пока наш предводитель наконец не остановился у одного из домов.
- Тута, - проинформировал он, открывая калитку.
Мы всей толпой – в количестве около десяти человек – пошли следом, шумно пробираясь по двору, на свет яркой лампочки у входа в дом.
- Ого, - сказал при нашем приближении сидевший на ступеньках дедуля.
На вид я бы дал ему около шестидесяти; у него была аккуратная борода, зачёсанные назад волосы, и пронзительные голубые глаза. Несмотря на жуткий мороз, он сидел на крыльце в одной телогрейке и шерстяной рубашке, и перевязывал новенький банный веник.
- Ну так я же сказал – с друзьями, - пожал плечами Глеб. – Ты ведь разрешил, Василий.
- И сколько же вас, ребятки? – поинтересовался Василий.
Глеб оглянулся.
- Так… кто ж их считает?
Мы рассмеялись, Василий тоже улыбнулся, демонстрируя крепкие белые зубы, и поднялся с места.
- Ну, проходите, что ли, - сказал он, - а я ещё полотенец принесу.
- Куда проходить-то? – шёпотом поинтересовался я у Ника.
- Ну так твой Глеб нас в баню звал, или как? – вопросом на вопрос прояснил мне ситуацию Ремизов.
Я отстранённо кивнул. В бане на своём коротком веку мне бывать ещё не доводилось, что там делать, я не знал, да ещё и в компании практически незнакомых мне людей.
- Не парься, - вдруг сказал Ник, - все свои.
- Я не знаю, зачем туда люди вообще ходят, - начиная тихо паниковать, шёпотом произнёс я.
- Потеть ходят, - ответил Ремизов. – Садятся на лавках и потеют.
- Зачем? – почти беспомощно спросил я, вслед за Ником заходя в предбанник.
Большинство сняли куртки и уже стягивали свитера. Я глубоко вдохнул, напомнил себе, что ничего не боюсь, и последовал их примеру.
Спустя час я сидел, по пояс укутанный в толстое махровое полотенце, и наблюдал сквозь ароматные клубы пара, как Глеб с Женей, нашим младшим каменщиком, выпрашивают у Василия ещё два полотенца. Собственно, они были сами виноваты: они подшутили над Ником. Последний, надо признать, сделал всё культурно: всего лишь облил обоих ледяной водой. Им пришлось ещё раз залезть в ванну с кипятком, чтобы не простудиться, но сухих полотенец не осталось.
- Как волка ни корми… - пробурчал Женя, бросив быстрый взгляд в сторону безмятежного Ремизова.
Николай не среагировал: прислонившись спиной к деревянной стене, он прикрыл глаза, прислушиваясь к разговорам. Я сидел рядом: во-первых, следил за тем, чтобы Ник никого не покалечил – хотя вряд ли смог ему помешать, если бы он захотел это сделать – а во-вторых, мне с ним было просто спокойнее.
- Нет… не то чтобы, - тяжело ответил я. – Я просто… сам… не очень…
- Ты всегда такой замкнутый или только с нами? – снова спросил Петр.
- Только с вами, - вынужденно признал я. – У меня сейчас просто не самый… приятный период в жизни…
- А жизнь и состоит-то из одних только проблем и испытаний! Чем раньше ты это поймёшь, тем легче будет, - Петр вздохнул, окидывая меня взглядом. – Вот поэтому ты никак и не справишься…
Отвечать не хотелось; вполне возможно, он был прав. Мы помолчали. Я смотрел на стремительно темнеющее небо и царственный, чужой, живущий своей жизнью лес, прекрасный, несмотря на усилия бригады Николая. Каким несправедливым казалось то, что у этого бизнесмена появились вдруг права на эту поляну, на эти деревья, на этот замечательный дом и на такую жизнь. Я ни в коей мере ему не завидовал, но смысл таких испытаний, выпавших мне, и испытаний богатством, выпавших ему, не понимал. Только годы спустя православный священник мне объяснил, и тогда я перестал обижаться на судьбу, с благодарностью принимая как испытания, так и подарки. Но стоя на опушке леса в ту минуту и зная, что вокруг хотя и доброжелательные, но по-прежнему чужие мне люди, я считал положение, в котором оказался, нечестным, несправедливым, и, скорее всего, именно за эти мысли вскоре и поплатился.
- А пойдём с нами в баню?! – вдруг с азартом предложил Петр. – Хозяин даёт полтора дня выходных на Рождество. Впервые на моей памяти! Хочешь, в храм сходи, а хочешь, колядовать с нами пойдём! Вся деревня гулять будет, ну а мы чем хуже? Глеб организовал в своей избе поляну, а у хозяина на заднем дворе такая банька, да что ты! Расскажешь нам про академию свою, анекдоты одесские вспомнишь, чем народу больше, чем ужин веселее! А?!
Я покачал головой.
- Ник… то есть Николай…
- Ты не думай, что я тебе предлагаю друга одного на праздник бросить, - посерьёзнел Пётр. – Колю, конечно, его бригада к себе пригласит, да только они все тут остаются, будут в бараках гулять. Согласится же твой товарищ к нам присоединиться-то, как думаешь?
- Я спрошу, - я благодарно посмотрел на Петра, - спасибо.
- Славный ты малый, - потрепал он меня по плечу. – Совсем не похож на столичных студентов.
Я рассмеялся и направился на работу, присоединяясь к веренице курильщиков, исчерпавших свой перерыв.
Глава 4
Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа, Чрез Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией. И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, От терпения опытность, от опытности надежда, А надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам. (Рим. 5:1-5).
Я споткнулся о корягу и рухнул в сугроб, даже не попытавшись задержать падение. А толку? Шёл крупный снег, ветра не было, и вечер казался просто сказочным. Но если я выглядел так же, как Николай, то бояться лишнего снега на куртке не стоило: всё равно оба выглядели как два снежных человека, продиравшихся лесом к цивилизации.
Глеб и компания ждали нас в церкви. Всего верующих среди рабочих оказалось не так много: на службу отправились человек десять. Желавших причаститься получилось ещё меньше. Паша вырваться не смог: Рождество он обещал провести с отцом, да и надо было кому-то остаться на участке, один Александр Александрович с устроившими в бараках попойку рабочими мог и не справиться. Пётр обещал, что после службы будет весело, и я с некоторым беспокойством ему поверил. Частично поэтому отказался сразу идти с ними и решил дождаться Николая, чтобы убедиться, что участвовать в компанейских безумствах буду не один.
- А твоя невеста, Лада, красивая? – вдруг спросил Ник, пока я выбирался из сугроба.
- Очень, - поднявшись на четвереньки, выдохнул я. – А тебе зачем?
- Интересуюсь, - уклончиво ответил Ремизов, не потрудившись предложить мне помощь. – Тебе там понравилось, что ли?
Я раздражённо глянул на него снизу вверх, в очередной раз дёрнув застрявшей под корнем ногой. На этот раз вырваться из-под гостеприимной коряги удалось, и я сумел принять вертикальное положение.
- Тебе вот не понять, а я по бабам скучаю.
Я вспыхнул и не сразу нашёлся, что ответить на такое признание.
- В твоём возрасте и с твоим опытом ты не знаешь, что теряешь, - решил окончательно добить меня откровенностью Николай, - а я знаю.
- Здорово, - наконец среагировал я. – Идём дальше?
- И вправду, - неожиданно легко согласился Ник, - ты же ни черта в этом не соображаешь. А вот в деревне там, наверное, девчонки есть… ладно, белобрысый, пошли.
- Отлично, - сказал я ему уже в спину, потому что у бывшего десантника слова с делом никогда не расходились. – Ты будешь гоняться за девчонками, потом нарвёшься на какого-нибудь местного жениха, опять будет драка, ты сломаешь кому-то руку или, если повезёт, только нос, потом тебя придёт бить вся деревня, и ты снова испортишь всем вечер.
- Только тебе, - поправил меня Ник.
И тут раздался вой.
От неожиданности мы оба вздрогнули, Ремизов даже ругнулся с перепугу – казалось, леденящий кровь, хриплый, злой рёв раздался за нашими спинами. Я резко развернулся, помотал головой из стороны в сторону, но никого не увидел.
Несколько мгновений мы оба стояли молча, не шевелясь.
- Это волк? – едва слышно выдохнул я.
- Не похоже, - негромко откликнулся сибиряк.
Волков я уже слышал – по ночам они выли в лесу целыми стаями, и нас, рабочих, честно предостерегли по вечерам из бараков не шастать, а если приспичит, то брать с собой хоть какое-нибудь оружие. Здесь никто не шутил: по вечерам мужики и в самом деле ходили кто с топором, кто с ножом, и никто не рисковал выходить без фонаря.
- За мной, - распорядился Николай, и по его изменившемуся голосу я понял, что надо слушаться.
Вначале сибиряк шёл первым, двигаясь быстро, по максимуму бесшумно, настолько мастерски выбирая путь, что под его ногой ни разу не хрустнула ветка, и почти не скрипел снег. Через минуту я начал отставать.
- Быстрей, - резко окликнул меня Ремизов.
Я не ответил – идти так же быстро и бесшумно, как он, у меня не получалось, и я старался изо всех сил, чтобы не выдохнуться прежде, чем нас догонит зверь.
- Не отставай, ну же! – сквозь зубы выдавил Ник, обернувшись и рванув мой рукав на себя.
Если он хотел ускорить моё движение, то у него не получилось: я рухнул ему под ноги, и тут же вой раздался вновь. Я даже глаза зажмурил: рычащий, сдавленный, злобный стон прозвучал совсем близко, так, что я почти ощутил дыхание зверя у себя на загривке.
- Твою… чтоб тебя… Олег! Вставай!
Ник одной рукой вздёрнул меня на ноги и почти потащил за собой. Мы побежали так, словно за нами гналась целая стая, и я в жизни не повторил бы подобный марафон. За нашими спинами раздавалось утробное рычание, я слышал сбитые, жаркие всхрипы, так, будто невидимый зверь вот-вот готовился к прыжку.
И когда я понял, что всё, сейчас рухну в снег и умру, впереди забрезжили огни станции.
- Выбрались! – непонятно чему обрадовался я, словно электрические лампы сторожки могли отогнать зверя. Мы выскочили из леса, припустив к переезду.
И тут что-то толкнуло меня в спину!
Я рванул вперёд, обогнав Ремизова на несколько шагов, и, судя по сдавленному звуку от него, догадался, что он ощутил то же самое. Мистический, животный страх наполнил всё моё существо настолько, что я не сразу заметил, как Николай одним махом перепрыгнул через две колеи, обернулся…
До конца жизни не забуду выражение потустороннего ужаса, застывшего на его лице, когда он глянул поверх моей головы.
Что-то вновь толкнуло меня в спину, так сильно, что я буквально вылетел на рельсы, споткнулся, и упал на живот, едва успев выставить перед собой ладони. Почти в тот же миг я ощутил, как чьи-то руки вздёргивают меня, почти волоком перетаскивая на другую сторону, а через три секунды мимо нас по рельсам прогромыхал целый состав.
Ник, вытащив меня, рухнул вместе со мной в снег, и так, полусидя, мы наблюдали, как перед глазами мелькают вагоны, своим грохотом заглушая тихое рычание, оставшееся на другой стороне. Почему-то никто из нас не подумал о том, что следует немедленно вставать и бежать дальше. Зато Николай первым высказал вертевшуюся у меня в голове мысль:
- Поезд… и откуда вылетел… я даже не заметил…
Я тоже не видел и не слышал состава, когда мы бежали сюда. Поезд явился из ниоткуда, словно тот, кто гнал нас сюда, точно знал, в какое время мне или Нику стоит оказаться на рельсах.
Я вздрогнул.
- Тьфу, нечисть… идём отсюда, Олег…
Мы поднялись без особой спешки, но и не медля, и быстрым шагом направились прочь от странного места. До посёлка от станции оставалось не так много, мы прошли узкую полосу леса, разделявшую их, и спустились к дороге, петлявшей между зарослями кустарника, когда я решился задать Ремизову вопрос.
- Что там было, Ник? Что ты видел?
Впервые Николай не посмотрел мне в глаза, а только головой мотнул.
- Да хрень какая-то. – Николай задумался, а затем хлопнул меня по плечу и выдавил кривую усмешку. – Канун Рождества, Олег! Ничему не удивляйся.
Впереди показались золочёные купола церкви, присыпанные снегом, и мы с Ником одновременно перекрестились.
- Пронесло, - выдохнул Ремизов. – Ну и слава Богу…
И больше мы об этом не говорили. Так, будто ничего не было. Так, что спустя годы я начал сомневаться в том, что это действительно произошло. Тем более что в моем больном сознании так всё перемешалось, что уже лет через пять я не мог с полной уверенностью восстановить хронологию событий. Кое-что забыть и вовсе удалось, а что-то вспоминалось туманно и неуверенно, как вот этот канун Рождества.
На службу мы всё-таки опоздали, успели только к Елеопомазанию. Народ выстраивался в длинную очередь, мы пристроились в самом конце, не уверенные, что вправе вообще находиться в храме. Не знаю, какие мысли посещали Николая – убийцу и преступника, но я даже глаз не поднимал – стыд и отвращение к самому себе доставляли почти физический дискомфорт. В церкви хорошо натопили, стоял чудесный запах восковых свечей и благовонного кадила, но меня трясло, как в лихорадке. Переступая порог храма во время службы, оказываешься в другом мире. Я к этому миру не привык, но в то Рождество очень захотел в нём побывать. Странное дело: я сразу почувствовал себя в безопасности. Впервые с того памятного дня, как я прилетел в Чикаго. И решил, что больше не хочу терять обретённого в душе покоя.
- Здесь, наверное, вся деревня собралась, - негромко буркнул Ник.
- Наверное, - тихо согласился я.
Глеба с компанией я заметил уже после службы. Народ зашевелился, продвигаясь к выходу, и нас почти столкнули друг с другом.
- О, - удивился он. – Нашли нас всё-таки?
- А ты уже и не ждал? – улыбнулся я.
- Сомневался, - согласился Глеб.
Мы вышли из храма и остановились у церковной изгороди, дожидаясь Петра с товарищами: на службе действительно собралась почти вся деревня. У людей заканчивался рождественский пост, большинство собиралось причащаться на следующее утро, и на вечерней исповеди побывало немало народу. Неудивительно, что пройти к выходу оказалось проблемой.
- Эх-ма! – Петр почти выкатился за ограду, поправляя на себе расстегнувшийся воротник. – Все в сборе?
- Остальные знают, где нас искать, - пожал плечами Глеб, натягивая шапку. – Главное, что новички с нами.
Ремизов буркнул что-то неразборчивое, и мы тронулись по дороге вдоль узкой улочки. Это была главная улица деревни, народ всей толпой двинулся от церкви по освещённой тусклыми фонарями дороге. Дети, подростки, парни и девушки собирались стайками у обочин; до нас доносились взрывы смеха и возбуждённые голоса. В наших, украинских, сёлах колядки орали так, что уснуть тем, кто остался дома, было совершенно невозможно; конфеты, сладости и деньги клянчили в каждом доме, и рождественские походы по кумовьям, крёстным и родственникам затягивались до старого Нового года, а то и до Крещения. Мне было интересно посмотреть, как это происходит в русских деревнях, но мне не дали.
Глеб с компанией свернули на одну из тёмных боковых улиц, и мы углублялись в дебри чужого села, пока наш предводитель наконец не остановился у одного из домов.
- Тута, - проинформировал он, открывая калитку.
Мы всей толпой – в количестве около десяти человек – пошли следом, шумно пробираясь по двору, на свет яркой лампочки у входа в дом.
- Ого, - сказал при нашем приближении сидевший на ступеньках дедуля.
На вид я бы дал ему около шестидесяти; у него была аккуратная борода, зачёсанные назад волосы, и пронзительные голубые глаза. Несмотря на жуткий мороз, он сидел на крыльце в одной телогрейке и шерстяной рубашке, и перевязывал новенький банный веник.
- Ну так я же сказал – с друзьями, - пожал плечами Глеб. – Ты ведь разрешил, Василий.
- И сколько же вас, ребятки? – поинтересовался Василий.
Глеб оглянулся.
- Так… кто ж их считает?
Мы рассмеялись, Василий тоже улыбнулся, демонстрируя крепкие белые зубы, и поднялся с места.
- Ну, проходите, что ли, - сказал он, - а я ещё полотенец принесу.
- Куда проходить-то? – шёпотом поинтересовался я у Ника.
- Ну так твой Глеб нас в баню звал, или как? – вопросом на вопрос прояснил мне ситуацию Ремизов.
Я отстранённо кивнул. В бане на своём коротком веку мне бывать ещё не доводилось, что там делать, я не знал, да ещё и в компании практически незнакомых мне людей.
- Не парься, - вдруг сказал Ник, - все свои.
- Я не знаю, зачем туда люди вообще ходят, - начиная тихо паниковать, шёпотом произнёс я.
- Потеть ходят, - ответил Ремизов. – Садятся на лавках и потеют.
- Зачем? – почти беспомощно спросил я, вслед за Ником заходя в предбанник.
Большинство сняли куртки и уже стягивали свитера. Я глубоко вдохнул, напомнил себе, что ничего не боюсь, и последовал их примеру.
Спустя час я сидел, по пояс укутанный в толстое махровое полотенце, и наблюдал сквозь ароматные клубы пара, как Глеб с Женей, нашим младшим каменщиком, выпрашивают у Василия ещё два полотенца. Собственно, они были сами виноваты: они подшутили над Ником. Последний, надо признать, сделал всё культурно: всего лишь облил обоих ледяной водой. Им пришлось ещё раз залезть в ванну с кипятком, чтобы не простудиться, но сухих полотенец не осталось.
- Как волка ни корми… - пробурчал Женя, бросив быстрый взгляд в сторону безмятежного Ремизова.
Николай не среагировал: прислонившись спиной к деревянной стене, он прикрыл глаза, прислушиваясь к разговорам. Я сидел рядом: во-первых, следил за тем, чтобы Ник никого не покалечил – хотя вряд ли смог ему помешать, если бы он захотел это сделать – а во-вторых, мне с ним было просто спокойнее.
