— Зачем? — Милена скривилась. — Нам имена не родители дают. Это могу сделать и я.
— Можешь дать имя Кларе, если тебе так хочется.
С интересом наблюдавшая за разговором лекарша тут же насупилась.
— Э-э, нечего стрелки переводить! Мне и моего имени достаточно!
— Для Клары у меня нет имени, — серьезно ответила Милена. — А вот для тебя — есть. Харион [1]
Закрыть
C хъемосского языка: har - иметь, i - не, on - душа. Дословно - "не имеющий души".
Её голос прозвучал неожиданно торжественно, заставив всех удивленно умолкнуть. Потом Маркус хмуро сдвинул брови, покачал головой и спросил:
— Это имя или оскорбление?
Милена раздраженно плюнула.
— Тьфу ты! Настолько тупой, что даже очевидных вещей не понимаешь!
— Как угодно, — Маркус только закатил глаза. — Я никаких новых имен не принимаю.
— А тебя теперь только так называть и буду, Харион.
— Пожалуйста. Я не буду отзываться.
— Спорим? — Милена весело прищурилась.
— Не спорим.
— Что, испугался?
— Испугался-испугался, — ехидно подтвердила Клара. — Он вечно в спорах проигрывает.
— Даже не подзуживай, я НЕ буду спорить.
— А мне все равно, — сказала камана. — Имя твое, один раз отзовешься — уже не отвяжешься.
— Не отзовусь, — упрямо заявил Маркус.
— Увидим.
Милена вдруг оглянулась, заслышав приближающиеся к лагерю шаги и неторопливый шорох щупалец Ренона.
— Я слышал, завтра мы собираемся уходить. Вам понадобится помощь в сборе лагеря.
Соловей тут же вскочил с места, убегая в лес с пустой миской, Клара, растеряв всё свое любопытство, тоже поднялась и пошла за ним. Милена кивнула и сказала оставшемуся в гордом одиночестве Маркусу:
— Собери лагерь вместе с ним.
Прода от 23.03.2021, 23:20
Они начали собирать лагерь: люди Ренона сворачивали палатки, Маркус вытащил из под навеса сумки и собирал вещи. Ренон остановился у края поляны и "наблюдал" за процессом. Маркус поймал себя на мысли, что не испытывает к нему никакой ненависти. Он скорее опасался этого странного существа и предпочел бы, чтобы его не было.
“— Значит, теперь тебя зовут Харион?”
Маркус вздрогнул и застыл с сумкой в руке, недоуменно оглядываясь. Он на мгновение почувствовал странное тянущее ощущение, холодные мурашки, скользнувшие по позвоночнику. Этот голос не донесся до него стороны — люди Ренона молча занимались палатками. Он был бесплотным, беззвучным, будто это была просто мысль. Чужая, непривычно ясная мысль.
“Это… был он?”
“— Да, это был я”.
Его сердце подпрыгнуло и испуганно заколотилось.
“— Тише, не бойся. Я просто говорю с тобой”, — мысль была мимолетная, едва слышная. Бегущие по спине и затылку прохладные мурашки тут же исчезли. Маркус попытался взглянуть на Ренона — темный силуэт, напоминавший человека, укрытого широким плащом, — но взгляд тут же соскользнул, сам собой ушел в сторону: смотреть на него было физически тяжело. Но тот молчал и больше ничего не происходило. Только его куклы всё так же размеренно сновали туда-сюда, собирая лагерь.
— Эй, ты чего?
Маркус резко оглянулся — он не услышал шагов вернувшегося из леса Соловья. Тот с подозрением смотрел то на него, то на Ренона, раздраженно постукивая ложкой по краю вымытой миски.
— Ничего.
Соловей молча присоединился к сборам, перекладывая разворошенные людьми Ренона вещи. Маркус продолжал опасливо прислушиваться, но его первый испуг быстро стих, начиная сменяться любопытством. Он не мог перестать думать об это странном ощущении, когда в его голове ясно зазвучала чужая, незнакомая мысль.
“Интересно, он может слышать наши мысли?”
Маркус подумал об этом несколько раз, так ярко и четко, как только мог. И снова почувствовал, как его затылка словно касается холодный сквозняк.
“— Когда ты думаешь так — да”
Нужно было что-то ответить, и мысли Маркуса хаотично заметались, пока не сформировали один более менее ясный вопрос:
“Ты подслушиваешь?”
“— Мне нужно знать, что происходит, хотя я стараюсь не причинять никому беспокойство своим присутствием”, — тут же ответил Ренон.
“Они будут беспокоиться и будут ненавидеть. Ты странный и страшный, ты убил Дерека”, — Маркус нервно закусил губу — мысль получилась грубой, резкой и неуклюжей, но он не смог её остановить: она скрутилась из самых ярких картинок, которые только возникали в его голове при мыслях о Реноне и выплеснулась на него неудержимым, бесконтрольным потоком.
“— Дерек хотел убить Соловья” — раздалось у него в голове. — “Повредился рассудком и решил, что это он во всем виноват. Так бывает у людей, которые подверглись воздействию на разум — они теряют способность выстраивать логические цепочки и могут совершать непредсказуемые вещи. Я направил его руку в другую сторону”.
Мысли тут же услужливо сложились в картину: Дерек сидит в углу палатки, в его вытянутой руке — дымящийся пистолет. А напротив него, на коленях Клары лежит Соловей, похожий на сорвавшуюся с нитей куклу-марионетку. Один его глаз навечно застыл, уставившись в потолок, вместо другого — зияющая багровая дыра. И по пологу палатки растекаются брызги его крови.
Маркус тряхнул головой и яростно проморгался.
— С тобой точно всё нормально? — обеспокоенно спросил возившийся рядом Соловей, и контрабандист понял, что уже несколько секунд неподвижно сидит, держа в руках снятый с огня котелок.
— Да… — рассеянно ответил он, пытаясь вспомнить, что хотел сделать. Потом вдруг подумал:
“Если Дерек сошел с ума, то я…”
“ — Нет, не волнуйся. С тобой этого не случится”, — заверил его Ренон. — Ты говоришь со мной добровольно, так же, как и он когда мы только встретились, Харион”.
“— Маркус”.
“— Как скажешь. Полагаю, тебе проще будет звать меня Реноном”.
“ — А у тебя есть еще имена?”
“— Теоретически, да. У меня два имени”.
“— Ренон и?..”
“— Осмунд Вальд”.
Прода от 24.03.2021, 23:17
“— Человеческое".
" — Можно сказать, что раньше я был человеком".
"— Но как? Ты же растение ".
"— Если захочешь — расскажу тебе позже, в дороге".
Маркус одобрительно кивнул сам себе. Формулировать чёткие мысли, выбирая их из общего потока, как это делал Ренон, было странно и почти физически тяжело — к концу разговора у контрабандиста начали устало ныть виски. Как только ощущение присутствия тресамиона исчезло, работать стало гораздо легче, и дело пошло быстрее.
— Ты какой-то медленный сегодня, — заметил Соловей. Он давно закончил укладывать свою сумку и теперь возился с артефактом, заворачивая его в ткань.
— Это ты начал делать все быстрее, — отозвался Маркус. — Клара права — ты многому научился.
По губам Соловья скользнула робкая, довольная улыбка.
Они быстро закончили работу и расселись вокруг костра. Продолжавшая кашлять, но порядком ожившая Клара пересыпала бусины в своем мешочке, нанизывала их на шнурки и снова снимала. Убаюканный их деревянным перестуком Соловей тихо клевал носом. Но даже Маркус чувствовал, что рядом с ними должен быть кто-то еще. Его незримая тень сидела на пустующем сидении у костра и слушала их разговоры. Маркус смотрел на неё сквозь огонь и беззвучно напевал “Детскую”:
“Спи, дитя, засыпай...”
Милена подняла всех затемно. Ренон уже нагрузил часть вещей и артефакт на своих вьючных кукол и ждал вместе с ней. Маркус, Клара и Соловей наскоро позавтракали, свернули оставшуюся палатку и перед уходом проведали могилу Дерека. Говоря ему последнее “прощай” они чувствовали, будто навсегда прощаются и с Гайен-Эсем, и с долгими жизни, что прожили на землях, которые оставляли позади.
Глава 21. Зов прошлого
В этот день Соловей понял, насколько далеко простирается терпение Маркуса. Милена не оставляла его в покое ни на минуту, выискивая любой повод, чтобы обратиться к нему по новому имени. Маркус стоически держался, пропуская мимо ушей всё, что она говорила, даже когда камана, окончательно сдурев принялась скандировать: “Харион, Харион, Харион, Харион!”
Первой не выдержала Клара.
— Небеса милостивые, да заткнись ты уже! — в сердцах воскликнула она, но Милене было всё равно.
У неё не заканчивалось ни дыхание ни запал. Убедившись, что пытаться остановить её бесполезно, лекарша принялась за Маркуса:
— Слушай, ну сдайся ты уже. Ну что тебе стоит?
Впалые щеки контрабандиста начали наливаться краской, но он упорно молчал.
Когда лес, наконец, начал редеть, почти наступил полдень. Идти приходилось медленно: Ренон двигался медленнее всех и держался позади, Клару всё еще мучали кашель и едва начавший спадать жар. Во время очередного привала она вдруг спросила Милену:
— Тебе не мешают волосы? Они же постоянно за ветки цепляются.
— Отрезать не хочу, — ответила камана. — А завяжу — хуже будет. Совсем запутаются
— Зачем отрезать? Попроси Марко, он заплетет.
Маркус уколол её недовольным взглядом.
— А ты умеешь? — Милена с любопытством покосилась на него.
— Нет.
— Брешет! — тут же заявила Клара. — Да ладно, жалко тебе, что ли? Я тебе гребень дам.
Маркус со вздохом согласился. Устроившийся рядом со сброшенными на землю сумками Соловей с интересом наблюдал, как контрабандист неожиданно ловко колдует над растрепанной гривой каманы вытаскивая из вьющихся крупными кудрями волос Милены мелкий мусор, расчесывая спутанные пряди.
— Мда... Тут проще все обрезать, — полуразборчиво прошамкал Маркус сквозь зажатый в зубах деревянный гребень Клары.
— Даже не вздумай! — Милена тревожно завертела головой.
— Да уж, лучше не надо, — с усмешкой прокомментировала лекарша. – Вот стричь нормально он не умеет, я-то знаю.
Контрабандист раздраженно цокнул.
— Да сиди ты смирно, не крутись! — одернул он снова попытавшуюся повернуться каману и укоризненно добавил. — И кстати, тогда я тебя ровно подстриг.
— Ага, ровно. Только меня месяца два все за пацана принимали.
— Ты просила ровно — я сделал ровно. Насчет длины разговоров не было.
— А, то есть тебе надо было составить полный список условий? Мог бы тогда сразу весь скальп мне снять, чего мелочиться-то было? — ехидно осведомилась Клара.
От такого заявления Маркус остолбенел, подняв на женщину ошарашенный взгляд. Набрал в грудь воздуха, захлопнул рот, снова вздохнул и, наконец, выпалил:
— А нечего было к костру с распущенными волосами лезть, скажи спасибо, что они у тебя вообще остались! Я тебя тогда предупреждал? Предупреждал!
— Да ты накаркал просто, вот я их и подпалила, — парировала Клара с каменно-серьезным выражением лица. Глаза Маркуса окончательно округлились. Он не нашелся, что сказать и просто уставился на неё, продолжая держать в руках недоплетенную косу Милены.
Клара широко улыбнулась и показала ему язык.
Маркус вдруг фыркнул, а потом не выдержал и тихо рассмеялся, возвращаясь к своему занятию. Смех у него напоминал едва слышное покашливание.
— Как дитя малое…
Он выудил из волос Милены тонкую прядь, тут же обвившуюся вокруг пальцев упругими кольцами и перевязал ею получившуюся косу:
— Ну вот. Готово.
— Ну-ка, что там получилось? — в голосе Милены прорезалось почти детское любопытство. Она покрутила головой. — Ого, тяжело.
— Конечно. — Маркус поднялся с колен и потянулся, разминая мышцы. — Волосы знатные.
— Где ты этому научился? Не думала, что мужики в этом разбираются.
— Сестру заплетал в детстве.
— Сестру? — Милена с интересом посмотрела на него, руками щупая тяжело лежавшую на спине косу. — Сколько вас в семье?
Маркус почему-то растерялся и сдавленно ответил:
— Трое.
На лице Клары проступило откровенное недоумение. Она встревоженно посмотрела на Маркуса, пытаясь поймать его взгляд, но тот отвернулся, возвращаясь к своему рюкзаку.
Довольная новой прической Милена некоторое время молчала, но стоило контрабандисту с облегчением вздохнуть, как она снова принялась за свое:
“Харио-он. Харион? Харион!”
Клара страдальчески застонала, Соловей вздохнул. Маркус скрипнул зубами и вдруг почувствовал осторожное прикосновение Ренона.
“— Не обижайся на свое новое имя. Она дала тебе его не для того, чтобы оскорбить”.
В этот раз Маркус не испугался. Он был даже рад возможности отвлечься отвлечься от назойливой болтовни Милены.
“— И для чего тогда?”
“— Это имя-наставление. Весь ты в трех словах. Не самый утешительный вердикт. Но честный и меткий, насколько я могу судить.”
“— И что мне с ним делать?”
“— Что захочешь. Она дала тебе ключ, использовать его или нет — твое право. Но если тебе хоть немного жаль умирать глупой смертью после всего, что ты смог пережить, советую не игнорировать то, что говорит тебе Милена”.
“— Я не хотел этого переживать, — не задумываясь, ответил Маркус, и его мысли тут же заметались пытаясь растворить, заменить, перестроить невольно вырвавшиеся слова. Сообразив, что Ренон слышит всю эту суету, он попытался очистить голову, сосредоточившись на носках собственных ботинок, но из тех путанных объяснений, что успело выдать его сознание, тресамион смог уловить единый, пока еще непонятный ему смысл:
— Не понимаю, почему из нас двоих — именно я. У меня было меньше шансов”.
Прода от 25.03.2021, 23:26
Мысли Маркуса завертелись в панической мешанине из сожаления, острой горечи и злости на самого себя, но спустя несколько мгновений он взял себя в руки.
"— Ты обещал рассказать мне о том, кем был раньше".
"— Верно..."
Он почувствовал соленый аромат моря, привычный еще с детства, и все же несколько другой. Это был запах другого моря, теплого, лижущего пенистым языком не скалы, а песок далеко на юге. Там когда-то давно, еще до рождения самого Маркуса появился на свет Осмунд Вальд. Это воспоминание давно превратилось яркие пятна смазанных картинок, запахов, шума воды, ветра и голосов, но Маркус видел его, как наяву, сквозь траву проминавшуюся под его шагами, сквозь красно-рыжие стволы сосен и маячивший перед его носом рюкзак Соловья.
Он чувствовал, что оно было лишь отправной точки этого странного рассказа, и прямо сейчас они должны перескочить далеко вперед, во время, когда Осмунд Вальд стал Реноном, но не мог перестать вглядываться в это чудо — чужую память, развернувшуюся у него перед глазами, будто страница детской книги, состоявшей из одних картинок. И невольно тянул за собой и Ренон, заставляя его вспоминать всё новые подробности: деревянные узоры на потолке его комнаты, голоса людей, рядом с которыми он жил, их хрупкие, собранные из полузабытых черт облики. Нежную мелодию, под которую он засыпал, когда был еще маленьким черноволосым мальчиком, далеким от тех ужасов, которые видел и творил сам.
Такая странная схожесть — от воспоминаний о женщине, что произвела их на свет, у обоих остались лишь размытые следы. Старая колыбельная у него самого. У Маркуса — запах духов из белого чайного цветка и звук шагов. Тревожные воспоминания. В детстве сладковатый шлейф парфюма заставлял его насторожиться, словно дикого зверька, учуявшего металлическую вонь спрятанного под лесным настилом капкана. Заслышав же тихий стук каблука по дощатому полу, он и вовсе невольно замирал, прислушиваясь. Какими будут следующие несколько шагов: неторопливыми, порывистыми, нетвердыми? Какая она сегодня: спокойная, истеричная, пьяная, а если пьяная — то чуть-чуть или вдрызг? Неудивительно, что он почти не помнил черт её лица, хотя она была ещё жива.
