Осмунд Вальд лица своей матери тоже не помнил, но потому, что она покинула этот мир еще, когда он был ребенком. А колыбельная осталась. Сохранилась даже в разрозненной памяти Ренона, и продолжала внушать ему странное тревожное желание отыскать её образ.
В какой-то момент ему начало казаться, будто её облик начал всплывать откуда-то из глубин: высокая женщина с темными волосами, собранными в высокий, кудрявившийся крупными завитками хвост. Острый бледный треугольник лица, напряженно сцепленные в замок на подоле платья пальцы. Тревожный взгляд. Ренон взволнованно вглядывался в него, и, только ощутив, как Маркус, нервно ощетинившись, пытается прогнать этот образ, понял: тот принадлежал матери самого контрабандиста.
— Харион!
Маркус резко вздрогнул — воспоминания треснули и рассыпались в разноцветный прах.
— А? Что? — не задумываясь, ответил он голосу Соловья и вдруг замер уставился на него изумленным, вопрошающим взглядом. По лицу остановившейся рядом Милены расползалась ехидно-победная усмешка. Шарообразные глаза Соловья округлились еще больше.
— Клянусь, я не специально. У меня просто вырвалось. — сиплым, ошалелым голосом прошептал он. — Да неважно. Он опять взялся за свое!
Соловей обвиняюще ткнул пальцем в Ренона и принялся внимательно разглядывать вытянувшееся лицо Маркуса.
— Что он с тобой сделал?!
— Что ты имеешь в виду, с чего ты взял? — Милена тут же нахмурилась, мгновенно забыв о недавнем триумфе.
— Я вижу! У него лицо помутнело! Я видел такое у Дерека!
— Я не сделал ему ничего плохого, — спокойно заявил мужчина, несший артефакт.
— Я же сказала тебе...
— Это правда, — поспешно перебил Маркус. — Он ничего мне не сделал. Мы просто разговаривали.
— Разговаривали? О чем? — подозрительно нахмурилась Милена. — Почему не вслух?
— Он хотел рассказать о себе. О том, как он стал… таким. Раз он с нами, я должен знать, что он из себя представляет. Он же рассказал тебе?
Милена некоторое время сверлила его хмурым взглядом, но всё же кивнула.
— Ладно. Так и быть, можете болтать. Но чтобы без фокусов. И еще: ты продул!
Маркус не сразу понял, а потом возмущенно насупился.
— Это было нечестно!
— Всё честно, не будь ты таким ребенком. Харион. — камана довольно ухмыльнулась и сказала Соловью. — А ты следи за ним. Если заметишь что-то странное — говори сразу же.
Тот серьезно кивнул, уколов Маркуса неодобрительным взглядом.
Они добрались до конца леса и остановились у спуска в долину, где ручьи и подземные речки предгорий впадали в могучую Лиинир.
— Мы уже бывали здесь с Дереком, — рассказывал Соловей восхищенно замершей Кларе. Та смотрела на залитую солнцем зеленую долину блестящими глазами — от открывающегося на неё ида захватывало дух. Все заметно приободрились, и только Маркус отчего-то казался поникшим. Он нервно кусал губы и постоянно оглядывался куда-то на юг.
Когда пришло время останавливаться на ночлег, он оставил Клару и Соловья устраивать лагерь и отвел Милену в сторону.
— Слушай... Мы сейчас как раз будем проходить мимо цепи фортов и...
— Даже не проси — я уже всё сказала, — тут же отрезала Милена, — Идти туда — самоубийство!
— Там мой человек, я должен его найти!
— Ты не сможешь.
— Я уже знаю, как иметь дело с мертвецами!
— Да нихрена ты не знаешь! Думаешь, ты один такой? Да в Альянсе у каждого второго кто-нибудь вот так погиб и возможно, остался среди мертвецов! И как думаешь, что они делают?
— Ничего? — ядовито осведомился Маркус.
— Они работают! Каждый день работают над тем, чтобы Альянс когда-нибудь сумел освободить всех мертвых. Хочешь помочь своему человеку — иди туда и присоединяйся к ним.
— И когда же…
— Да хрен его знает! Но это лучше, чем вот так глупо умереть и ничего не сделать! Больше об этом даже не заикайся. Тебе ясно?
Маркус кивнул и, не сказав больше ни слова, вернулся к остальным.
За весь следующий день он не сказал и десятка слов, погруженный в собственные мрачные мысли. Клара встревоженно косилась на него, но осмеливалась ничего говорить. Она знала — что бы ни случилось, Маркус не станет об этом говорить. Но чем дальше они спускались в долину, тем больше он хмурился и оглядывался, тем чаще его руки начинали нервно бегать, поправляя одежду, волосы, перекручивая в руках лямки походного рюкзака. Вечером он сидел у костра нахохлившийся и окостеневший, словно каменная статуя, глядя пустым взглядом на разгоравшийся огонь. Соловей то и дело с подозрением вглядывался в его лицо, пытаясь заметить признаки искажений, но дело было не в Реноне. В конце концов Маркус не выдержал:
— Хватит уже. Не трогает он меня.
— Откуда мне знать? — проворчал Соловей. — Ты уже второй день сам не свой.
— Что, уже колбасит? — ехидно поинтересовалась Милена.
— Нет. Всё со мной в порядке. — нервно отчеканил Маркус.
В этот вечер Милена отправилась патрулировать окрестности. Они остановились на открытом пространстве — свет их костра и сам лагерь прекрасно просматривались с любой стороны, и она хотела убедиться, что к ним не подберется ушедший далеко на восток патруль Альянса или случайные бродяги, курсирующие вдоль реки. Ренон поставил своих людей на отдалении от лагеря, и они охраняли его с двух сторон, сидя прямо в короткой, пестрящей желтоватыми цветами траве. Маркус остался сидеть у костра, нервно потирая руки. Клара дождалась, пока Соловей не уйдет спать в палатку и осторожно присела рядом.
— Что, будешь охранять нас всю ночь? — весело поинтересовалась она.
— Милена теперь будет постоянно патрулировать. Нужно, чтобы кто-нибудь последил за лагерем, — нехотя отозвался Маркус.
— А спать когда?
— Всё равно не хочется.
— А надо. А то опять будешь ходить, как живой мертвец.
Маркус передернулся — последняя фраза лекарши резанула его по спине ледяной волной.
— Марко, что случилось? — спросила Клара, не дождавшись ответа. По его лицу пробежала сумрачная тень, оно словно резко осунулось и побелело, глаза остекленели. Он почувствовал как слипаются пересохшие губы, язык прилипает к нёбу, горло тисками сжимает изнутри, а в голове начинает звенеть. Он не сможет сказать ни слова, даже если захочет — голос откажет ему. Маркус отрицательно покачал головой и отвернулся…
— Я просто беспокоюсь, — пробормотал он. — Выбираться за пределы Гайен-Эсем опасно. А ты теперь даже вернуться не сможешь, если захочешь.
— Не начинай, — фыркнула лекарша, тут же скрестив руки на груди. — Мы уже это обсуждали.
— Ты спросила — я ответил.
— Да ничего ты не ответил. Думаешь, я поверю, что это ты из-за меня так трясешься?
Маркус посмотрел на неё ошарашенно округлившимися глазами.
— Ты всерьез думаешь, что мне настолько на тебя наплевать? — тихо спросил он.
— Нет! — Клара резко мотнула головой. — Конечно нет. Я не об этом говорю.
Она печально понурилась и умолкла, а Маркус все продолжал всматриваться в её лицо. У Клары была странная способность заставлять его чувствовать себя беспомощным, раздетым догола изнутри. За те годы, что они провели вместе, она умудрилась узнать его так, как не знал никто, даже самые близкие ему люди. Они боялись его брони или пытались проломить её, но Клара — маленькая, хитрая ласка — находила брешь, проскальзывала в неё и кусала за самую душу, в самые мягкие, уязвимые её места.
— Ты так легко бросила всё и пошла, незнамо куда, — вдруг сказал Маркус. — Неужели тебе совсем нечего было оставлять?
— Считай, нечего, — Клара нервно пожала плечами. — Это у тебя надо спрашивать. Ты не боишься оставлять своих?
— Им и без меня хорошо. И я всегда могу вернуться, если захочу.
Маркус подкинул в костер несколько хворостин. Стихший было огонь жадно слизнул их, трескуче заурчал, скручивая тут же почерневшие прутья.
— И ты все это время была одна?
— Конечно, нет! — возмутилась Клара и тут же вернула ему этот вопрос. — А ты?
— Конечно, нет, — в тон ей ответил Маркус. — Долго ты жила в Скальном Гнезде?
— Ага. Приехала, нашла работу, а потом там случился обвал. Я присоседилась к команде медиков, а потом пошла в местный госпиталь.
Что такое — быть медиком Клара по-настоящему поняла именно там, в городе каменоломен, когда одна из каменных шахт вдруг рухнула, погребла под собой расположившийся прямо под ней рабочий поселок вместе со всеми, кто там был. Сорвавшиеся с высоты валуны прокатились до самого города, порушили несколько домов и остановились только у маленького рынка. Клара до сих пор с содроганием вспоминала, как тем вечером город вдруг ухнул и загорохотал осыпающими камнями, будто началось землетрясение, как благодарила небеса за то, что ей так нужен был назойливый шум большого торгового города, и она решила остановиться в самом центре, вместо того, чтобы по-привычке выбрать один из окраинных бедных кварталов.
Когда Клара опомнилась от охватившего её ужаса, всё уже стихло, и над домами медленно поднималось густое светлое облако каменной пыли. Схватив в панике собранную сумку, она выскочила на улицу и тут же оказалась посреди взволнованной гудящего роя пчел: жители Скального Гнезда высыпали из домов и единым потоком, толкаясь, охая и переругиваясь, ринулись в сторону каменоломен.
Первым порывом было вернуться на постоялый двор — людей влекло вперед встревоженное любопытство, они даже не задумывались, что опасность еще не миновала, а за одним обвалом может последовать второй. Но толпа тут же подхватила её и понесла вперед, и Клара поддалась её порыву, прорываясь в передние ряды вместе с детьми, которые юркими ящерками протискивались под боками и локтями взрослых, спеша первыми увидеть место, где всё произошло. Клару всегда поражало, как просто они относятся ко всему, что видят. Они охали и восхищенно ругались при виде размозженных, покалеченных камнями домов, подбегали к выбиравшимся из-за завалов ошалевших людей.
Клара подбежала к вышедшему в центр того, что осталось от улице мужчине.Он толком не понимал, куда идет: у него были дикие, круглые глаза, по лицу стекала кровь, правая рука повисла вдоль туловища. Он с трудом смог сфокусировать на ней взгляд, когда она спросила у него, в порядке ли он и может ли говорить, замер, вскрикнул от боли и вдруг развернулся, спотыкаясь и хромая, ринулся обратно к дому, попытался перелезть через обвалившуюся стену, рухнул, перевалившись через груду деревянных обломков и больше не шевелился.
Улицу захлестнул гул сотен голосов, топот, крики: толпа хлынула дальше в развалины — кто-то бесцельно метался среди домов, кто-то пытался помочь выжившим, кто-то отчаянно звал живших здесь друзей и родных. Клара пыталась привести упавшего мужчину в чувство, стараясь не обращать внимание на охватившую все тело противную дрожь.
В первый раз она почувствовала её совсем недалеко отсюда, когда они с Маркусом шли в этот будто проклятый город. Он оступился на пригорке посреди скал, ударился о камень, едва не слетел с горного подъема и глубоко рассек себе плечо. Перевязанная рана всё кровоточила и кровоточила. Клара помнила, как сама настояла на том, чтобы её зашить, как промывала её, как вставляла нить в игру и пыталась не показать, что едва не плачет от ужаса, не имея ни малейшего представления о том, что делать, как её сердце забивалось в глотку каждый раз, когда швейная игла протыкала кожу, каждый раз, когда Маркус не выдерживал и вскрикивал от боли. Как следующие три дня видела во сне собственные окровавленные пальцы, убеждала себя, что сделала всё правильно и тут же едва не впадала в истерику, как просыпалась среди ночи, слушала его дыхание, трогала горячую кожу вокруг раны и молилась, чтобы не началась гангрена. Всё обошлось. Уже потом, когда они, наконец, решили осесть Маркус предложил ей стать медиком. С той поры и до того момента, как она сама сбежала от него, прошло два года, за которые она успела сполна насмотреться на кровь и смерть, но страх так и не ушел до конца.
Медицина не всесильна, а человек — тем более, этому Клара училась всю жизнь, и все равно сама вероятность того, что пациент может погибнуть из-за её ошибки, никогда не переставала её пугать. Но ещё хуже для было знать, что смерть взяла свое из-за её, Клары, бездействия.
Мужчина все же открыл глаза и смотрел сквозь неё мутным взглядом, пока она промывала и обрабатывала ему рассеченный лоб. Клара уже разложила рядом с собой аптечку и собиралась наложить швы, когда её резко хлопнули по плечу. Она резко вздрогнула, обернулась и её тут
же оглушили вопросом:
— Ты из какого госпиталя?
Над ней возвышался длинный, худой мужчина в рубахе с подвязанными рукавами и квадратной сумкой через плечо.
— Я не местная, — испуганно пролепетала Клара.
— Медик?
— Помощник.
— Есть тут еще живые?
Клара машинально огляделась: то, что совсем недавно было комнатой теперь превратилось в кучу обломков — крыша и половина страны обвалились, завалив все балками и разбитой черепицей. Она с содроганием подумала, что выбежавший отсюда человеке рванулся обратно за кем-то, кто тоже был внутри.
— Н-не знаю, я никого больше не видела. Может, кто-то остался под…
— Норман!
Не дослушав, мужчина повернулся и зычно окрикнул кого-то позади себя.
— Закончи тут. А ты — за мной, будешь помогать. Меня зовут Зейн. Давай-давай, тут без тебя разберутся! — прикринул он, заметив колебания Клары.
Девушка кивнула и поспешно собрала аптечку, тревожно поглядывая на мужчину, которого только что перевязывала.
Следующие несколько часов она хвостом следовала за Зейном, лазила по завалам и заглядывала в полуразрушенные дома, помогая ему вытаскивать пострадавших. Она никогда в жизни не видела так много испуганных, раненых, искалеченных людей. Самое ужасное ждало её дальше у обрушившейся каменоломни: торчащие, раздробленные кости, пробитые черепа, вывернутые руки и ноги, размозженные лица. Крики застрявших под завалами людей, которым они не могли помочь. Каждый раз, когда они с Зейном пробовали отодвинуть обломки, из под которых доносились умоляющие, жалобные, испуганные голоса, она молилась, чтобы проклятые доски поддались сразу. Иначе Зейн тут же бросал их, оставлял рядом метку для стражи, которую сгоняли сюда со всего города, и шел дальше. Он шел дальше и заставлял Клару бросать всех, кому они не могли помочь.
Мужчина с вывернутым наружу животом, женщина с ногой, раздробленной по самое бедро, наполовину раздавленный, еще живой мальчишка — сын одного из рабочих, в руке которого была зажата корзинка с вывалившимся наружу хлебом и расколотой крынкой с остатками молока.
— Идем дальше, — сказал Зейн, едва взглянув на него.
— Мы должны осмотреть его, может еще можно что-то сделать, — дрожащим голосом возразила Клара, хотя ей страшно было даже прикасаться к маленькому переломанному тельцу ребенка.
— Ему конец. Идем дальше, — повторил врач.
Клара всхлипнула, отчаянно мотнула головой и присела на корточки рядом с вяло пытавшимся шевелиться мальчиком, толком не осознавшим даже, что с ним произошло, но её грубо рванули за руку.
— Возьми себя в руки!
— Пусти! — Клара дернулась, пытаясь вывернуться из неожиданно крепкой хватки Зейна.
В какой-то момент ему начало казаться, будто её облик начал всплывать откуда-то из глубин: высокая женщина с темными волосами, собранными в высокий, кудрявившийся крупными завитками хвост. Острый бледный треугольник лица, напряженно сцепленные в замок на подоле платья пальцы. Тревожный взгляд. Ренон взволнованно вглядывался в него, и, только ощутив, как Маркус, нервно ощетинившись, пытается прогнать этот образ, понял: тот принадлежал матери самого контрабандиста.
— Харион!
Маркус резко вздрогнул — воспоминания треснули и рассыпались в разноцветный прах.
— А? Что? — не задумываясь, ответил он голосу Соловья и вдруг замер уставился на него изумленным, вопрошающим взглядом. По лицу остановившейся рядом Милены расползалась ехидно-победная усмешка. Шарообразные глаза Соловья округлились еще больше.
— Клянусь, я не специально. У меня просто вырвалось. — сиплым, ошалелым голосом прошептал он. — Да неважно. Он опять взялся за свое!
Соловей обвиняюще ткнул пальцем в Ренона и принялся внимательно разглядывать вытянувшееся лицо Маркуса.
— Что он с тобой сделал?!
— Что ты имеешь в виду, с чего ты взял? — Милена тут же нахмурилась, мгновенно забыв о недавнем триумфе.
— Я вижу! У него лицо помутнело! Я видел такое у Дерека!
— Я не сделал ему ничего плохого, — спокойно заявил мужчина, несший артефакт.
— Я же сказала тебе...
— Это правда, — поспешно перебил Маркус. — Он ничего мне не сделал. Мы просто разговаривали.
— Разговаривали? О чем? — подозрительно нахмурилась Милена. — Почему не вслух?
— Он хотел рассказать о себе. О том, как он стал… таким. Раз он с нами, я должен знать, что он из себя представляет. Он же рассказал тебе?
Милена некоторое время сверлила его хмурым взглядом, но всё же кивнула.
— Ладно. Так и быть, можете болтать. Но чтобы без фокусов. И еще: ты продул!
Маркус не сразу понял, а потом возмущенно насупился.
— Это было нечестно!
— Всё честно, не будь ты таким ребенком. Харион. — камана довольно ухмыльнулась и сказала Соловью. — А ты следи за ним. Если заметишь что-то странное — говори сразу же.
Тот серьезно кивнул, уколов Маркуса неодобрительным взглядом.
Прода от 26.03.2021, 22:48
Они добрались до конца леса и остановились у спуска в долину, где ручьи и подземные речки предгорий впадали в могучую Лиинир.
— Мы уже бывали здесь с Дереком, — рассказывал Соловей восхищенно замершей Кларе. Та смотрела на залитую солнцем зеленую долину блестящими глазами — от открывающегося на неё ида захватывало дух. Все заметно приободрились, и только Маркус отчего-то казался поникшим. Он нервно кусал губы и постоянно оглядывался куда-то на юг.
Когда пришло время останавливаться на ночлег, он оставил Клару и Соловья устраивать лагерь и отвел Милену в сторону.
— Слушай... Мы сейчас как раз будем проходить мимо цепи фортов и...
— Даже не проси — я уже всё сказала, — тут же отрезала Милена, — Идти туда — самоубийство!
— Там мой человек, я должен его найти!
— Ты не сможешь.
— Я уже знаю, как иметь дело с мертвецами!
— Да нихрена ты не знаешь! Думаешь, ты один такой? Да в Альянсе у каждого второго кто-нибудь вот так погиб и возможно, остался среди мертвецов! И как думаешь, что они делают?
— Ничего? — ядовито осведомился Маркус.
— Они работают! Каждый день работают над тем, чтобы Альянс когда-нибудь сумел освободить всех мертвых. Хочешь помочь своему человеку — иди туда и присоединяйся к ним.
— И когда же…
— Да хрен его знает! Но это лучше, чем вот так глупо умереть и ничего не сделать! Больше об этом даже не заикайся. Тебе ясно?
Маркус кивнул и, не сказав больше ни слова, вернулся к остальным.
За весь следующий день он не сказал и десятка слов, погруженный в собственные мрачные мысли. Клара встревоженно косилась на него, но осмеливалась ничего говорить. Она знала — что бы ни случилось, Маркус не станет об этом говорить. Но чем дальше они спускались в долину, тем больше он хмурился и оглядывался, тем чаще его руки начинали нервно бегать, поправляя одежду, волосы, перекручивая в руках лямки походного рюкзака. Вечером он сидел у костра нахохлившийся и окостеневший, словно каменная статуя, глядя пустым взглядом на разгоравшийся огонь. Соловей то и дело с подозрением вглядывался в его лицо, пытаясь заметить признаки искажений, но дело было не в Реноне. В конце концов Маркус не выдержал:
— Хватит уже. Не трогает он меня.
— Откуда мне знать? — проворчал Соловей. — Ты уже второй день сам не свой.
— Что, уже колбасит? — ехидно поинтересовалась Милена.
— Нет. Всё со мной в порядке. — нервно отчеканил Маркус.
В этот вечер Милена отправилась патрулировать окрестности. Они остановились на открытом пространстве — свет их костра и сам лагерь прекрасно просматривались с любой стороны, и она хотела убедиться, что к ним не подберется ушедший далеко на восток патруль Альянса или случайные бродяги, курсирующие вдоль реки. Ренон поставил своих людей на отдалении от лагеря, и они охраняли его с двух сторон, сидя прямо в короткой, пестрящей желтоватыми цветами траве. Маркус остался сидеть у костра, нервно потирая руки. Клара дождалась, пока Соловей не уйдет спать в палатку и осторожно присела рядом.
— Что, будешь охранять нас всю ночь? — весело поинтересовалась она.
— Милена теперь будет постоянно патрулировать. Нужно, чтобы кто-нибудь последил за лагерем, — нехотя отозвался Маркус.
— А спать когда?
— Всё равно не хочется.
— А надо. А то опять будешь ходить, как живой мертвец.
Маркус передернулся — последняя фраза лекарши резанула его по спине ледяной волной.
— Марко, что случилось? — спросила Клара, не дождавшись ответа. По его лицу пробежала сумрачная тень, оно словно резко осунулось и побелело, глаза остекленели. Он почувствовал как слипаются пересохшие губы, язык прилипает к нёбу, горло тисками сжимает изнутри, а в голове начинает звенеть. Он не сможет сказать ни слова, даже если захочет — голос откажет ему. Маркус отрицательно покачал головой и отвернулся…
— Я просто беспокоюсь, — пробормотал он. — Выбираться за пределы Гайен-Эсем опасно. А ты теперь даже вернуться не сможешь, если захочешь.
— Не начинай, — фыркнула лекарша, тут же скрестив руки на груди. — Мы уже это обсуждали.
— Ты спросила — я ответил.
— Да ничего ты не ответил. Думаешь, я поверю, что это ты из-за меня так трясешься?
Маркус посмотрел на неё ошарашенно округлившимися глазами.
— Ты всерьез думаешь, что мне настолько на тебя наплевать? — тихо спросил он.
— Нет! — Клара резко мотнула головой. — Конечно нет. Я не об этом говорю.
Она печально понурилась и умолкла, а Маркус все продолжал всматриваться в её лицо. У Клары была странная способность заставлять его чувствовать себя беспомощным, раздетым догола изнутри. За те годы, что они провели вместе, она умудрилась узнать его так, как не знал никто, даже самые близкие ему люди. Они боялись его брони или пытались проломить её, но Клара — маленькая, хитрая ласка — находила брешь, проскальзывала в неё и кусала за самую душу, в самые мягкие, уязвимые её места.
— Ты так легко бросила всё и пошла, незнамо куда, — вдруг сказал Маркус. — Неужели тебе совсем нечего было оставлять?
— Считай, нечего, — Клара нервно пожала плечами. — Это у тебя надо спрашивать. Ты не боишься оставлять своих?
— Им и без меня хорошо. И я всегда могу вернуться, если захочу.
Маркус подкинул в костер несколько хворостин. Стихший было огонь жадно слизнул их, трескуче заурчал, скручивая тут же почерневшие прутья.
— И ты все это время была одна?
— Конечно, нет! — возмутилась Клара и тут же вернула ему этот вопрос. — А ты?
— Конечно, нет, — в тон ей ответил Маркус. — Долго ты жила в Скальном Гнезде?
— Ага. Приехала, нашла работу, а потом там случился обвал. Я присоседилась к команде медиков, а потом пошла в местный госпиталь.
Что такое — быть медиком Клара по-настоящему поняла именно там, в городе каменоломен, когда одна из каменных шахт вдруг рухнула, погребла под собой расположившийся прямо под ней рабочий поселок вместе со всеми, кто там был. Сорвавшиеся с высоты валуны прокатились до самого города, порушили несколько домов и остановились только у маленького рынка. Клара до сих пор с содроганием вспоминала, как тем вечером город вдруг ухнул и загорохотал осыпающими камнями, будто началось землетрясение, как благодарила небеса за то, что ей так нужен был назойливый шум большого торгового города, и она решила остановиться в самом центре, вместо того, чтобы по-привычке выбрать один из окраинных бедных кварталов.
Когда Клара опомнилась от охватившего её ужаса, всё уже стихло, и над домами медленно поднималось густое светлое облако каменной пыли. Схватив в панике собранную сумку, она выскочила на улицу и тут же оказалась посреди взволнованной гудящего роя пчел: жители Скального Гнезда высыпали из домов и единым потоком, толкаясь, охая и переругиваясь, ринулись в сторону каменоломен.
Первым порывом было вернуться на постоялый двор — людей влекло вперед встревоженное любопытство, они даже не задумывались, что опасность еще не миновала, а за одним обвалом может последовать второй. Но толпа тут же подхватила её и понесла вперед, и Клара поддалась её порыву, прорываясь в передние ряды вместе с детьми, которые юркими ящерками протискивались под боками и локтями взрослых, спеша первыми увидеть место, где всё произошло. Клару всегда поражало, как просто они относятся ко всему, что видят. Они охали и восхищенно ругались при виде размозженных, покалеченных камнями домов, подбегали к выбиравшимся из-за завалов ошалевших людей.
Клара подбежала к вышедшему в центр того, что осталось от улице мужчине.Он толком не понимал, куда идет: у него были дикие, круглые глаза, по лицу стекала кровь, правая рука повисла вдоль туловища. Он с трудом смог сфокусировать на ней взгляд, когда она спросила у него, в порядке ли он и может ли говорить, замер, вскрикнул от боли и вдруг развернулся, спотыкаясь и хромая, ринулся обратно к дому, попытался перелезть через обвалившуюся стену, рухнул, перевалившись через груду деревянных обломков и больше не шевелился.
Улицу захлестнул гул сотен голосов, топот, крики: толпа хлынула дальше в развалины — кто-то бесцельно метался среди домов, кто-то пытался помочь выжившим, кто-то отчаянно звал живших здесь друзей и родных. Клара пыталась привести упавшего мужчину в чувство, стараясь не обращать внимание на охватившую все тело противную дрожь.
В первый раз она почувствовала её совсем недалеко отсюда, когда они с Маркусом шли в этот будто проклятый город. Он оступился на пригорке посреди скал, ударился о камень, едва не слетел с горного подъема и глубоко рассек себе плечо. Перевязанная рана всё кровоточила и кровоточила. Клара помнила, как сама настояла на том, чтобы её зашить, как промывала её, как вставляла нить в игру и пыталась не показать, что едва не плачет от ужаса, не имея ни малейшего представления о том, что делать, как её сердце забивалось в глотку каждый раз, когда швейная игла протыкала кожу, каждый раз, когда Маркус не выдерживал и вскрикивал от боли. Как следующие три дня видела во сне собственные окровавленные пальцы, убеждала себя, что сделала всё правильно и тут же едва не впадала в истерику, как просыпалась среди ночи, слушала его дыхание, трогала горячую кожу вокруг раны и молилась, чтобы не началась гангрена. Всё обошлось. Уже потом, когда они, наконец, решили осесть Маркус предложил ей стать медиком. С той поры и до того момента, как она сама сбежала от него, прошло два года, за которые она успела сполна насмотреться на кровь и смерть, но страх так и не ушел до конца.
Медицина не всесильна, а человек — тем более, этому Клара училась всю жизнь, и все равно сама вероятность того, что пациент может погибнуть из-за её ошибки, никогда не переставала её пугать. Но ещё хуже для было знать, что смерть взяла свое из-за её, Клары, бездействия.
Прода от 28.03.2021, 00:42
Мужчина все же открыл глаза и смотрел сквозь неё мутным взглядом, пока она промывала и обрабатывала ему рассеченный лоб. Клара уже разложила рядом с собой аптечку и собиралась наложить швы, когда её резко хлопнули по плечу. Она резко вздрогнула, обернулась и её тут
же оглушили вопросом:
— Ты из какого госпиталя?
Над ней возвышался длинный, худой мужчина в рубахе с подвязанными рукавами и квадратной сумкой через плечо.
— Я не местная, — испуганно пролепетала Клара.
— Медик?
— Помощник.
— Есть тут еще живые?
Клара машинально огляделась: то, что совсем недавно было комнатой теперь превратилось в кучу обломков — крыша и половина страны обвалились, завалив все балками и разбитой черепицей. Она с содроганием подумала, что выбежавший отсюда человеке рванулся обратно за кем-то, кто тоже был внутри.
— Н-не знаю, я никого больше не видела. Может, кто-то остался под…
— Норман!
Не дослушав, мужчина повернулся и зычно окрикнул кого-то позади себя.
— Закончи тут. А ты — за мной, будешь помогать. Меня зовут Зейн. Давай-давай, тут без тебя разберутся! — прикринул он, заметив колебания Клары.
Девушка кивнула и поспешно собрала аптечку, тревожно поглядывая на мужчину, которого только что перевязывала.
Следующие несколько часов она хвостом следовала за Зейном, лазила по завалам и заглядывала в полуразрушенные дома, помогая ему вытаскивать пострадавших. Она никогда в жизни не видела так много испуганных, раненых, искалеченных людей. Самое ужасное ждало её дальше у обрушившейся каменоломни: торчащие, раздробленные кости, пробитые черепа, вывернутые руки и ноги, размозженные лица. Крики застрявших под завалами людей, которым они не могли помочь. Каждый раз, когда они с Зейном пробовали отодвинуть обломки, из под которых доносились умоляющие, жалобные, испуганные голоса, она молилась, чтобы проклятые доски поддались сразу. Иначе Зейн тут же бросал их, оставлял рядом метку для стражи, которую сгоняли сюда со всего города, и шел дальше. Он шел дальше и заставлял Клару бросать всех, кому они не могли помочь.
Мужчина с вывернутым наружу животом, женщина с ногой, раздробленной по самое бедро, наполовину раздавленный, еще живой мальчишка — сын одного из рабочих, в руке которого была зажата корзинка с вывалившимся наружу хлебом и расколотой крынкой с остатками молока.
— Идем дальше, — сказал Зейн, едва взглянув на него.
— Мы должны осмотреть его, может еще можно что-то сделать, — дрожащим голосом возразила Клара, хотя ей страшно было даже прикасаться к маленькому переломанному тельцу ребенка.
— Ему конец. Идем дальше, — повторил врач.
Клара всхлипнула, отчаянно мотнула головой и присела на корточки рядом с вяло пытавшимся шевелиться мальчиком, толком не осознавшим даже, что с ним произошло, но её грубо рванули за руку.
— Возьми себя в руки!
— Пусти! — Клара дернулась, пытаясь вывернуться из неожиданно крепкой хватки Зейна.
