Император выберет ту, кто ему понравится. Правила были путаные, мутные. Что значит «пинь может быть больше пяти»? Почему мы не можем знать, как нас оценивают? Почему нельзя узнать, на чем срезались другие? С одной стороны, в этом был смысл: наверное, то, как мы себя ведем и что делаем, действительно говорит о каких-то важных для императрицы Чиньяня качествах. И может даже быть, что они и правда будут честно считать наши пиньки. С другой – я сильно подозревала, что вся эта суета с шариками и прочее надувание щек устроено для того лишь, чтоб Камичиро к нам присмотрелся. Я не исключала того, что среди этих семерых его и вообще нет. Может, он где-нибудь в уголке притаился и сидит тишком, наблюдает. Или же – я задрала голову, проходя мимо Золотого дворца – устроился у окна и подглядывает за нами, изверг. Выбирает, кого сожрать.
По случаю торжественной первой встречи с императором, на которой необходимо было предстать перед «божественным» во всей красе, я выбрала голубой наряд в розочках. Я считала, что привлечь он мог разве что пчел, но Барбара утверждала, что «небесный цвет символизирует чистоту и непорочность девицы», а розочки «намекают на то, что дева – нежный цветок». Что-то я сомневалась, что Ворон, Павлин или Огонек усвоят сии послания, но – пусть будет. Тем более что прочие платья немногим лучше. А у этого еще и вырез чуть не до пупа. Покажем, так сказать, товар лицом. Затянуть корсет я позвала невольницу, и хотя она не сразу разобралась, что к чему, удивилась не особенно. Похоже, и тут среди девок было принято истязать себя ради красы. Волосы я закрутила в жгуты и косички, перевила их жемчужными ниточками и уложила так затейливо, как смогла. В уши повесила большие резные серьги с синими камушками. Когда я шла, они покачивались и издавали тихий звон. Как ботало у коровы. Ну и ничего: если что, не потеряюсь. Лицо набелила, на ресницы и губы краску нанесла, погоготала над собой, из-за корсета едва не задохнувшись, и пошла императоров покорять.
Сад Двадцати Четырех сосен от нашего дворца был недалеко. Через два ручейка, два пруда с блестящими рыбинами и четыре горбатых мостика. Тут поставили несколько круглых столов, над ними – большой навес, чтобы дождь не помешал пиру. Поодаль от них под сосенками стояли вразброс лавки со спинками – это для бесед с глазу на глаз. Для испытания же предназначалась просторная, вымощенная белыми плитками площадка, освещенная разноцветными фонариками. Вокруг нее с трех сторон стояли лавки в несколько рядов, с четвертой – семь тронов для «божественных» и мягкий табурет для Со Фу. Неподалеку возвышалась аккуратная куча мешков и свертков.
Я пришла одной из последних, за несколько мгновений до того, как явились Со Фу с императорами, и не могла не заметить, что наши ряды поредели. Из пятидесяти девок осталась половина или немногим больше. А с прочими что случилось? Камичиро уже сожрал? Или опаздывают? Это они зря. Тут за каждый чих – медленная мучительная смерть.
Впрочем, Со Фу сразу же развеял мои сомнения.
- Как видите, - он с улыбкой повел ладошкой вокруг себя, - многие из вас упростили императору выбор и отправились домой.
- Добровольно? – не удержалась Брунгильда.
Со Фу ласково улыбнулся.
- Они попытались угадать, кто император, и дали неверный ответ.
- Вы не говорили, что за это отправляют восвояси, - сказала я.
- А обычно тебе всегда и все объясняют, дитя? – спросил Со Фу. – Кто-то нашептывает на ушко, чем и как обернется каждое твое действие? Я нарочно не стал предупреждать о том, что неудачная попытка закончится изгнанием. Эти девушки сделали высокую ставку – и проиграли.
- Кто-нибудь угадал? – спросила одна из невест.
Со Фу кивнул. Среди девиц поднялся шум, словно ветерок пробежал по листве. Все заозирались в попытках понять, кто счастливицы. Но у них (или у нее) хватало ума себя не выдать. Я прикинула, как бы я себя вела. Заработала бы шарики и затихарилась. Если выделишь одного из семерых, другие это заметят. Налетят на него, как осы, а ты жди толченого стекла в тарелке, змеи в спальне, ядовитого паука в башмаке. Нас, конечно, обыскивали, но толку. Ножик, допустим, я сегодня же с кухни легко могла стащить, никто б не заметил. Служанкины штаны и халатик я с веревки в прачечной уже свистнула. Пригодятся. А что? Вы у нас шлемы тырите, ну и мы у вас… что плохо лежит. Если думаете, что можете безнаказанно обносить Белолесье, так не на тех напали. Я и ложечек серебряных ребятам на подарки у вас умыкну.
Со Фу между тем настроился на торжественный лад.
- Да начнется же, - провозгласил он, – церемония. Можете преподнести ваши дары императору.
Ох ты ж ёжик… Какие еще дары?! Я хлопнула себя по лбу, запоздало припоминая, что Со Фу вещал что-то такое, когда нас привезли во дворец. А я тогда отвлеклась, награждая императоров прозвищами и, видать, прослушала. Дары, чтоб их. Конечно! Вот когда я пожалела о пряниках, расписных блюдах, медах, серебре и глиняных свистульках, которыми снабдил меня Явор. Все забрали проклятые лиходеи. Вот ведь дурища. По пути могла же что-то прикупить. Чего растерялась? Я с тоской смотрела, как девки, одна за другой, брали из кучи свои подарочки и с поклоном выкладывали перед императорами. Одна – ковер, своими руками сотканный. Вторая – бутыль редкого вина. Третья – сундучок, каменьями изукрашенный. Четвертая – отрез златотканый императору на нарядный халатик. Брунгильда откуда-то выволокла здоровенную деревянную женщину без спины. На корабль тебе, говорит, император. Сие наша великая богиня, оберегает мореплавателей от бурь, приводит судно в безопасную гавань. Императоры на это милостиво покивали. Хитромордии. Это якобы не испытание, а так, но я не сомневалась: уж тем-то зачтется, кто лучше всех своим подарком Камичиро угодит.
Я кусала губы, бессильно наблюдая, как одна за другой девицы преподносят свои дары. Отличились, конечно, Змеища Первая и Змеища Вторая. Не рассказывала я еще о них? Должно быть, забыла, а скорее, до сих пор было некогда.
Шарясь по Небесному городу в поисках «Витязя» и следуя за щебетуньей по дворцам, я, само собой, не упускала из виду своих соперниц. Надо же знать, с кем предстоит сражаться и каким оружием.
Увиденное меня не сильно ободрило. Мне даже пришло в голову, что я уже сейчас могу предсказать, кто дойдет до решающего испытания и может стать победительницей. Если верить Барбаре (а до сих пор она вроде бы оказывалась права), император предпочтет ту, кто сумеет ему понравиться. А для этого, знаете ли, не надо быть разумной, доброй, ласковой, трудолюбивой и вот это все. Достаточно быть красивой и хитрой. И таких среди нас было две.
Ферфетта из Эйлории, которую я нарекла Змеищей Первой. Эйлория – это королевство где-то на югах Чужедолья, богатое и цветущее. Говорили, люди там ходят сплошь в шелках и даже самый последний бедняк ест как наш князь. Стройную шейку Ферфетты украшала изящнейшая головка с золотыми кудряшками, а на мир дева взирала громадными очами цвета морской волны. Идет – будто лебедушка плывет, говорит – и прямо мед у нее из уст льется. И уж такая милашка, такая очаровашка – со всеми ласковая да приветливая, всем улыбается, для каждого найдется доброе словцо, и такая уж растакая хорошая – мухи не обидит, воды не замутит. Нежный цветок, да и только. Вот честно, будь я мужиком – уж я б не сомневалась. Схватила бы Ферфетту в охапку и немедленно женилась, пока кто другой не утащил.
Правда, этот мужик, которого я себе воображала, не слышал, как Ферфетта разговаривает с прислугой. И как она щурит свои глазищи на тех, кого считает соперницами. Многим она мне напоминала Барбару, только вот королевиной доброты в ней не было ни на маковое зернышко. Но императору этого и не нужно, верно? Ему достаточно того, что супруга услаждает взор и покорно шепчет ему: «Да, мой повелитель».
Змеищу Вторую, пепельноволосую и змееокую, звали Магалехтернис (язык сломаешь), и была она настоящей принцессой, дочерью какого-то горного короля. Она так и выглядела, будто из камня высеченная: высокая, взор надменный, челюсть твердая, как скала. Наряды у нее были тяжелые, в пол, расшитые серебром, золотом и каменьями – ни дать ни взять ходячий кусок горы с самоцветами. Эта и не скрывала, что змеища. Смотрела на всех так, будто император уже ее, кто бы он ни был, а она в городе Небесном хозяйка. Подобно Ферфетте, она окружила себя свитою из десятка или около того других невест, поскромнее, победнее да поробчее, которые следовали за нею кроткой стайкой.
Почему девушки сбивались возле них и позволяли собой распоряжаться, для меня загадка. Впрочем, и я, встречаясь с той или другой, ловила себя на подлой мысли, что мне до них ни в жизнь не дотянуться. Что любая из них красивее и умнее меня. Есть такие девки, подле которых, как ты ни тужься и ни пыжься, ни мажься белилами и ни затягивайся в корсет, как ни учись дамозельской премудрости, а все одно свинья рядом с белой лебедью: и волоса у тебя как пакля, и глазки поросячьи, и руки мужицкие, и вообще стать не та. Что Ферфетта, что Магалех-как-там-дальше – обе держали себя так, будто твердо знали, что им нет соперниц, и сила этой уверенности была такова, что девы, ею не наделенные, невольно верили этому убеждению.
Будь я немного другой, или не встреться на моем пути Барбара, или не имей я в уме, что мне во что бы то ни стало нужно добыть шлем, может, и я стала бы одной из тех, кто примкнул к той, кого считала более сведущей, могущественной, хитрой, и стала бы ее держаться. Кто знает, может быть, людям нужно кого-нибудь слушаться. Может быть, им просто спокойнее возле тех, кто выглядит так, будто знает, что делает. Может быть, девушки, напуганные чужой землей, подавленные величием Золотого дворца, предпочитали сбиваться в стайки под руководством тех, кто (по крайней мере, с виду) не испытывал ни робости, ни трепета. А возможно, невесты надеялись ухватить чуточку чужого самообладания, уверенности и удачи. Услышать или подглядеть что-то, что могло помочь им самим. Кто знает.
Обе змеищи со своими свитами предпочитали держаться подальше друг от друга. Я не сомневалась, что ближе к последним испытаниям раздастся шипение и прольется кровь, но покамест они холодно, но любезно кивали друг другу при встрече.
Две этих кружка были самыми многочисленными – я бы сказала, Ферфетта и Магалехтернис разобрали и поделили между собой невест, окружив себя приспешницами, подражательницами и, мнимыми ли, истинными ли сообщницами.
Было несколько хороших девушек, которых я, будь я императором, первыми взяла бы на заметку. Они не были знатны или богаты, не отличались броской красотой, но вели себя с достоинством. Одиночество их не тяготило, они с любопытством осматривали дворец, интересовались местными обычаями, но дружиться с прочими невестами не стремились и держались особняком, порой, впрочем, объединяясь по двое или трое для прогулок или во время еды. Такое поведение мне было понятно. Зачем делать вид, что кто-то тебе здесь подруга, если победительница только одна? Если бы мир был устроен справедливо и честно, я бы сказала, что императрицей должна стать кто-то из них. Но он таким не был, и я скорее верила, что «божественный» выберет одну из змеищ – мнение, которого придерживались и они сами.
Ну и наконец, оставалась кучка девок, которых нельзя было отнести ни к какой стае, разве что к стае отщепенок. Это, собственно, я, затем Брунгильда, которая среди нас всех смотрелась, как боевая лошадь в стаде овец. Я спросила Брунгильду, как ее-то сюда угораздило. Чего ей дался этот император. Брунгильда вздохнула – будто порыв ветра пронесся по дворцу.
- Вдова я. У меня дома семеро по лавкам. Был муж, ходили вместе в набеги. Два года назад потеряла его. Я, конечно, справляюсь, но жизнь в наших краях суровая, и я знаю, что будущее для моих детей будет трудным. А тут приехали в очередной раз чиньяньские купцы косы наших девок покупать для каких-то местных поделок. Они и рассказали про состязание. Я подумала: а чего нет? Я женщина хорошая, работящая. Боевая – смогу защитить, если что. Ты их видела, императоров этих? У них же на ребрах, как на гуслях, можно играть. Дети мои на трон лезть не будут, я это сразу сказала тому дядьке, что невест на корабль отбирал. А вот личная охрана для императора из них выйдет хорошая. У нас рождаются сильные, отважные воины. Если их здесь вырастить и воспитать, надежнее опоры для трона не будет.
- И ты надеешься победить? – спросила я, не особо рассчитывая на ответ.
Брунгильда почесала в затылке, пожала могучими плечами.
- Кто его знает. Я тут, само собой, не краше и не моложе всех. Но состязание есть состязание. Может, и выиграю. Нет, так хоть мир посмотрю. Вон оно тут как красиво. Когда б я еще такое увидела?
Ну и третья еще была отщепенка – дева из Зель-Хаттуна по имени Зухра. По-чужедольнему Зухра ни бельмеса не смыслила, и все, что от нее можно было услышать, это угрюмое «бырмыртыр» из-под плотного платка, которым Зухра закрывала лицо, оставив снаружи одни глазищи. Брови закрывал еще один низко надвинутый сверху платок, да и вообще зель-хаттунка была закутана от макушки до пяток, даже перчатки носила. Это, объяснила мне Брунгильда, у них обычай такой. Неприлично, мол, деве, тело свое показывать. Да уж, покосилась я на свою полуголую грудь. Из Зухры дамозельки точно не выйдет. Мне показалось, Брунгильда Зухру жалела и оттого таскала ее за собой. И еще, думалось мне, лишь мы трое из всех знаем доподлинно, что ни одной из нас супругой императора не стать. И не важно, чтО мы об этом вслух говорили. Так мне подсказывало чутье.
Ферфетта, склонившись в земном поклоне, поставила перед императорами золотую шкатулочку, из которой вынула скрепленный печатью свиток.
- Самый прославленный гадатель в Чужедолье, - томно сообщила Ферфетта, - изучив историю нашей семьи и мое здоровье, уверил меня, ваше божественное величество (тут она умудрилась отвесить поклон всем сразу), что суждено мне иметь много сильных, здоровых, крепких сыновей. Об этом сказано в сем свитке, скрепленном печатью того гадателя. Могу вас уверить, услугами того гадателя пользуются самые могущественные дома Чужедолья, и до сих пор он ни разу не ошибался. Я буду счастлива подарить моему супругу столько наследников, сколько он пожелает, и растить их согласно обычаям великой Крайсветной империи.
Магалехтернис ей немногим уступила. Она преподнесла императорам связку ключей «от торговых путей и горных богатств» ее родины. За всеми императорами я не уследила, они в основном сохраняли бесстрастные выражения лиц, но у Со Фу глазки-то блеснули.
Но что же делать мне? У меня-то нет ни шкатулок, ни ключиков, ни торговых путей, и гадатели меня не проверяли на детородные способности, и пряники белолесские лиходеям достались.
Пока свои дары вручали другие девки, я лихорадочно распутывала с таким трудом сделанную прическу. Вытащила жемчужную низку и кое-как разобрала волосы пальцами. Голова, небось, как воронье гнездо, но что уж тут поделаешь.
Когда пришел мой черед, я распласталась на белых плитах, стараясь сделать это не менее красиво, чем Ферфетта. Ну, взгляды императорские в моем вырезе погостили, об этом я позаботилась.
По случаю торжественной первой встречи с императором, на которой необходимо было предстать перед «божественным» во всей красе, я выбрала голубой наряд в розочках. Я считала, что привлечь он мог разве что пчел, но Барбара утверждала, что «небесный цвет символизирует чистоту и непорочность девицы», а розочки «намекают на то, что дева – нежный цветок». Что-то я сомневалась, что Ворон, Павлин или Огонек усвоят сии послания, но – пусть будет. Тем более что прочие платья немногим лучше. А у этого еще и вырез чуть не до пупа. Покажем, так сказать, товар лицом. Затянуть корсет я позвала невольницу, и хотя она не сразу разобралась, что к чему, удивилась не особенно. Похоже, и тут среди девок было принято истязать себя ради красы. Волосы я закрутила в жгуты и косички, перевила их жемчужными ниточками и уложила так затейливо, как смогла. В уши повесила большие резные серьги с синими камушками. Когда я шла, они покачивались и издавали тихий звон. Как ботало у коровы. Ну и ничего: если что, не потеряюсь. Лицо набелила, на ресницы и губы краску нанесла, погоготала над собой, из-за корсета едва не задохнувшись, и пошла императоров покорять.
Сад Двадцати Четырех сосен от нашего дворца был недалеко. Через два ручейка, два пруда с блестящими рыбинами и четыре горбатых мостика. Тут поставили несколько круглых столов, над ними – большой навес, чтобы дождь не помешал пиру. Поодаль от них под сосенками стояли вразброс лавки со спинками – это для бесед с глазу на глаз. Для испытания же предназначалась просторная, вымощенная белыми плитками площадка, освещенная разноцветными фонариками. Вокруг нее с трех сторон стояли лавки в несколько рядов, с четвертой – семь тронов для «божественных» и мягкий табурет для Со Фу. Неподалеку возвышалась аккуратная куча мешков и свертков.
Я пришла одной из последних, за несколько мгновений до того, как явились Со Фу с императорами, и не могла не заметить, что наши ряды поредели. Из пятидесяти девок осталась половина или немногим больше. А с прочими что случилось? Камичиро уже сожрал? Или опаздывают? Это они зря. Тут за каждый чих – медленная мучительная смерть.
Впрочем, Со Фу сразу же развеял мои сомнения.
- Как видите, - он с улыбкой повел ладошкой вокруг себя, - многие из вас упростили императору выбор и отправились домой.
- Добровольно? – не удержалась Брунгильда.
Со Фу ласково улыбнулся.
- Они попытались угадать, кто император, и дали неверный ответ.
- Вы не говорили, что за это отправляют восвояси, - сказала я.
- А обычно тебе всегда и все объясняют, дитя? – спросил Со Фу. – Кто-то нашептывает на ушко, чем и как обернется каждое твое действие? Я нарочно не стал предупреждать о том, что неудачная попытка закончится изгнанием. Эти девушки сделали высокую ставку – и проиграли.
- Кто-нибудь угадал? – спросила одна из невест.
Со Фу кивнул. Среди девиц поднялся шум, словно ветерок пробежал по листве. Все заозирались в попытках понять, кто счастливицы. Но у них (или у нее) хватало ума себя не выдать. Я прикинула, как бы я себя вела. Заработала бы шарики и затихарилась. Если выделишь одного из семерых, другие это заметят. Налетят на него, как осы, а ты жди толченого стекла в тарелке, змеи в спальне, ядовитого паука в башмаке. Нас, конечно, обыскивали, но толку. Ножик, допустим, я сегодня же с кухни легко могла стащить, никто б не заметил. Служанкины штаны и халатик я с веревки в прачечной уже свистнула. Пригодятся. А что? Вы у нас шлемы тырите, ну и мы у вас… что плохо лежит. Если думаете, что можете безнаказанно обносить Белолесье, так не на тех напали. Я и ложечек серебряных ребятам на подарки у вас умыкну.
Со Фу между тем настроился на торжественный лад.
- Да начнется же, - провозгласил он, – церемония. Можете преподнести ваши дары императору.
Ох ты ж ёжик… Какие еще дары?! Я хлопнула себя по лбу, запоздало припоминая, что Со Фу вещал что-то такое, когда нас привезли во дворец. А я тогда отвлеклась, награждая императоров прозвищами и, видать, прослушала. Дары, чтоб их. Конечно! Вот когда я пожалела о пряниках, расписных блюдах, медах, серебре и глиняных свистульках, которыми снабдил меня Явор. Все забрали проклятые лиходеи. Вот ведь дурища. По пути могла же что-то прикупить. Чего растерялась? Я с тоской смотрела, как девки, одна за другой, брали из кучи свои подарочки и с поклоном выкладывали перед императорами. Одна – ковер, своими руками сотканный. Вторая – бутыль редкого вина. Третья – сундучок, каменьями изукрашенный. Четвертая – отрез златотканый императору на нарядный халатик. Брунгильда откуда-то выволокла здоровенную деревянную женщину без спины. На корабль тебе, говорит, император. Сие наша великая богиня, оберегает мореплавателей от бурь, приводит судно в безопасную гавань. Императоры на это милостиво покивали. Хитромордии. Это якобы не испытание, а так, но я не сомневалась: уж тем-то зачтется, кто лучше всех своим подарком Камичиро угодит.
Я кусала губы, бессильно наблюдая, как одна за другой девицы преподносят свои дары. Отличились, конечно, Змеища Первая и Змеища Вторая. Не рассказывала я еще о них? Должно быть, забыла, а скорее, до сих пор было некогда.
Шарясь по Небесному городу в поисках «Витязя» и следуя за щебетуньей по дворцам, я, само собой, не упускала из виду своих соперниц. Надо же знать, с кем предстоит сражаться и каким оружием.
Увиденное меня не сильно ободрило. Мне даже пришло в голову, что я уже сейчас могу предсказать, кто дойдет до решающего испытания и может стать победительницей. Если верить Барбаре (а до сих пор она вроде бы оказывалась права), император предпочтет ту, кто сумеет ему понравиться. А для этого, знаете ли, не надо быть разумной, доброй, ласковой, трудолюбивой и вот это все. Достаточно быть красивой и хитрой. И таких среди нас было две.
Ферфетта из Эйлории, которую я нарекла Змеищей Первой. Эйлория – это королевство где-то на югах Чужедолья, богатое и цветущее. Говорили, люди там ходят сплошь в шелках и даже самый последний бедняк ест как наш князь. Стройную шейку Ферфетты украшала изящнейшая головка с золотыми кудряшками, а на мир дева взирала громадными очами цвета морской волны. Идет – будто лебедушка плывет, говорит – и прямо мед у нее из уст льется. И уж такая милашка, такая очаровашка – со всеми ласковая да приветливая, всем улыбается, для каждого найдется доброе словцо, и такая уж растакая хорошая – мухи не обидит, воды не замутит. Нежный цветок, да и только. Вот честно, будь я мужиком – уж я б не сомневалась. Схватила бы Ферфетту в охапку и немедленно женилась, пока кто другой не утащил.
Правда, этот мужик, которого я себе воображала, не слышал, как Ферфетта разговаривает с прислугой. И как она щурит свои глазищи на тех, кого считает соперницами. Многим она мне напоминала Барбару, только вот королевиной доброты в ней не было ни на маковое зернышко. Но императору этого и не нужно, верно? Ему достаточно того, что супруга услаждает взор и покорно шепчет ему: «Да, мой повелитель».
Змеищу Вторую, пепельноволосую и змееокую, звали Магалехтернис (язык сломаешь), и была она настоящей принцессой, дочерью какого-то горного короля. Она так и выглядела, будто из камня высеченная: высокая, взор надменный, челюсть твердая, как скала. Наряды у нее были тяжелые, в пол, расшитые серебром, золотом и каменьями – ни дать ни взять ходячий кусок горы с самоцветами. Эта и не скрывала, что змеища. Смотрела на всех так, будто император уже ее, кто бы он ни был, а она в городе Небесном хозяйка. Подобно Ферфетте, она окружила себя свитою из десятка или около того других невест, поскромнее, победнее да поробчее, которые следовали за нею кроткой стайкой.
Почему девушки сбивались возле них и позволяли собой распоряжаться, для меня загадка. Впрочем, и я, встречаясь с той или другой, ловила себя на подлой мысли, что мне до них ни в жизнь не дотянуться. Что любая из них красивее и умнее меня. Есть такие девки, подле которых, как ты ни тужься и ни пыжься, ни мажься белилами и ни затягивайся в корсет, как ни учись дамозельской премудрости, а все одно свинья рядом с белой лебедью: и волоса у тебя как пакля, и глазки поросячьи, и руки мужицкие, и вообще стать не та. Что Ферфетта, что Магалех-как-там-дальше – обе держали себя так, будто твердо знали, что им нет соперниц, и сила этой уверенности была такова, что девы, ею не наделенные, невольно верили этому убеждению.
Будь я немного другой, или не встреться на моем пути Барбара, или не имей я в уме, что мне во что бы то ни стало нужно добыть шлем, может, и я стала бы одной из тех, кто примкнул к той, кого считала более сведущей, могущественной, хитрой, и стала бы ее держаться. Кто знает, может быть, людям нужно кого-нибудь слушаться. Может быть, им просто спокойнее возле тех, кто выглядит так, будто знает, что делает. Может быть, девушки, напуганные чужой землей, подавленные величием Золотого дворца, предпочитали сбиваться в стайки под руководством тех, кто (по крайней мере, с виду) не испытывал ни робости, ни трепета. А возможно, невесты надеялись ухватить чуточку чужого самообладания, уверенности и удачи. Услышать или подглядеть что-то, что могло помочь им самим. Кто знает.
Обе змеищи со своими свитами предпочитали держаться подальше друг от друга. Я не сомневалась, что ближе к последним испытаниям раздастся шипение и прольется кровь, но покамест они холодно, но любезно кивали друг другу при встрече.
Две этих кружка были самыми многочисленными – я бы сказала, Ферфетта и Магалехтернис разобрали и поделили между собой невест, окружив себя приспешницами, подражательницами и, мнимыми ли, истинными ли сообщницами.
Было несколько хороших девушек, которых я, будь я императором, первыми взяла бы на заметку. Они не были знатны или богаты, не отличались броской красотой, но вели себя с достоинством. Одиночество их не тяготило, они с любопытством осматривали дворец, интересовались местными обычаями, но дружиться с прочими невестами не стремились и держались особняком, порой, впрочем, объединяясь по двое или трое для прогулок или во время еды. Такое поведение мне было понятно. Зачем делать вид, что кто-то тебе здесь подруга, если победительница только одна? Если бы мир был устроен справедливо и честно, я бы сказала, что императрицей должна стать кто-то из них. Но он таким не был, и я скорее верила, что «божественный» выберет одну из змеищ – мнение, которого придерживались и они сами.
Ну и наконец, оставалась кучка девок, которых нельзя было отнести ни к какой стае, разве что к стае отщепенок. Это, собственно, я, затем Брунгильда, которая среди нас всех смотрелась, как боевая лошадь в стаде овец. Я спросила Брунгильду, как ее-то сюда угораздило. Чего ей дался этот император. Брунгильда вздохнула – будто порыв ветра пронесся по дворцу.
- Вдова я. У меня дома семеро по лавкам. Был муж, ходили вместе в набеги. Два года назад потеряла его. Я, конечно, справляюсь, но жизнь в наших краях суровая, и я знаю, что будущее для моих детей будет трудным. А тут приехали в очередной раз чиньяньские купцы косы наших девок покупать для каких-то местных поделок. Они и рассказали про состязание. Я подумала: а чего нет? Я женщина хорошая, работящая. Боевая – смогу защитить, если что. Ты их видела, императоров этих? У них же на ребрах, как на гуслях, можно играть. Дети мои на трон лезть не будут, я это сразу сказала тому дядьке, что невест на корабль отбирал. А вот личная охрана для императора из них выйдет хорошая. У нас рождаются сильные, отважные воины. Если их здесь вырастить и воспитать, надежнее опоры для трона не будет.
- И ты надеешься победить? – спросила я, не особо рассчитывая на ответ.
Брунгильда почесала в затылке, пожала могучими плечами.
- Кто его знает. Я тут, само собой, не краше и не моложе всех. Но состязание есть состязание. Может, и выиграю. Нет, так хоть мир посмотрю. Вон оно тут как красиво. Когда б я еще такое увидела?
Ну и третья еще была отщепенка – дева из Зель-Хаттуна по имени Зухра. По-чужедольнему Зухра ни бельмеса не смыслила, и все, что от нее можно было услышать, это угрюмое «бырмыртыр» из-под плотного платка, которым Зухра закрывала лицо, оставив снаружи одни глазищи. Брови закрывал еще один низко надвинутый сверху платок, да и вообще зель-хаттунка была закутана от макушки до пяток, даже перчатки носила. Это, объяснила мне Брунгильда, у них обычай такой. Неприлично, мол, деве, тело свое показывать. Да уж, покосилась я на свою полуголую грудь. Из Зухры дамозельки точно не выйдет. Мне показалось, Брунгильда Зухру жалела и оттого таскала ее за собой. И еще, думалось мне, лишь мы трое из всех знаем доподлинно, что ни одной из нас супругой императора не стать. И не важно, чтО мы об этом вслух говорили. Так мне подсказывало чутье.
Ферфетта, склонившись в земном поклоне, поставила перед императорами золотую шкатулочку, из которой вынула скрепленный печатью свиток.
- Самый прославленный гадатель в Чужедолье, - томно сообщила Ферфетта, - изучив историю нашей семьи и мое здоровье, уверил меня, ваше божественное величество (тут она умудрилась отвесить поклон всем сразу), что суждено мне иметь много сильных, здоровых, крепких сыновей. Об этом сказано в сем свитке, скрепленном печатью того гадателя. Могу вас уверить, услугами того гадателя пользуются самые могущественные дома Чужедолья, и до сих пор он ни разу не ошибался. Я буду счастлива подарить моему супругу столько наследников, сколько он пожелает, и растить их согласно обычаям великой Крайсветной империи.
Магалехтернис ей немногим уступила. Она преподнесла императорам связку ключей «от торговых путей и горных богатств» ее родины. За всеми императорами я не уследила, они в основном сохраняли бесстрастные выражения лиц, но у Со Фу глазки-то блеснули.
Но что же делать мне? У меня-то нет ни шкатулок, ни ключиков, ни торговых путей, и гадатели меня не проверяли на детородные способности, и пряники белолесские лиходеям достались.
Пока свои дары вручали другие девки, я лихорадочно распутывала с таким трудом сделанную прическу. Вытащила жемчужную низку и кое-как разобрала волосы пальцами. Голова, небось, как воронье гнездо, но что уж тут поделаешь.
Когда пришел мой черед, я распласталась на белых плитах, стараясь сделать это не менее красиво, чем Ферфетта. Ну, взгляды императорские в моем вырезе погостили, об этом я позаботилась.
