Девушки исчезали одна за другой. Никто не выходил.
У Ксюши всё внутри сворачивалось при мысли: её вот-вот тоже вызовут. Внизу живота ныло, голова болела, а в паху ещё больше резало, чем вчера. Что делают в КОДИ? Какие пытки там ждут?
Глава 6. Аппарат удовольствий
Часы в виде летучей мышки громко тикали над календарём с железным быком: «Сентябрь 2к21». Главное, не обращать внимания на стоны.
Заскрипели петли, показался взъерошенный Стас без рубашки и махнул рукой – заходи. Ксюшу прошиб пот.
Внутри пахло розовым маслом, окутывало тепло, как в турецкой бане. По всей комнате сидели, лежали, стояли, прислонясь к стене, мокрые девушки. Между ними тёк пар, внизу чавкали лужи.
Марика приподнялась с ближайшего кресла. Её снова облегала красная юбка, и сомнений – что это – уже не оставалось.
На втором кресле тихонько постанывала Лиза, она держала ноги в шпагате из-за огромной синей розы: вот откуда запах!
Жасмин опять скрылась за павлиньим хвостом, крошка Эльза скрючилась на полу, раздвинув колени, и гладила мокрого кота-сфинкса. Кот дрожал и вылизывался.
Удивительней всего оказалась Снежка: над ней возвышался белый торт, украшенный лентами, кремовыми цветочками и клубникой.
– Чего, смеёшься? – Она приподнялась, глядя исподлобья. – Меня подарили на свадьбу, все так веселились – копия невесты, да ещё и с тортом. А после выкинули, оставили в зале, среди лопнувших шариков. Молодым, знаешь ли, было тогда не до глупых презентов.
– Ви, бедненькая, дай пожалею. – Эльза потянулась к ней и принялась лизать цветочки. – О-о, ванилька!
– Ай, брысь! – Снежка отодвинулась, но упёрлась спиной в стену и крепко сцепила зубы. – Юзаешь мою слабость, прекрати… М-мм…
Стас выгнал Марику с кресла и взял под локоть Жасмин, шутливо поклонился:
– Добро пожаловать на второй сеанс! В компенсацию, а то ведь ты у нас босая.
***
Автобус опять провалился в яму, подпрыгнул. Груди Марики тоже подпрыгнули, и Ксюша запнулась на полуслове.
– Отлично рассказываешь, да, – фыркнула Жасмин. – Мы поняли, кто предатель? Зачем перебирать старое, а?
– Вот именно за тем, чтобы выяснить, – отозвалась Марика. – И предатель – ты. Очень уж любишь всякие модные прибамбасы, сапоги-сумочки. Обиделась на Стаса, что взял новенькую и не хотел слушать твои скандалы – и позвонила в «Благолепие». Когда нас будут разрывать на куски, пересчитай подарки от фирмы. На тридцать монет серебром наберётся?
– Ага, вся в подарках, сма-атри! – взорвалась смуглянка и крутанулась к стене. Плечи её вздрагивали. – Меня приглашали на показы в Милан, Нью-Йорк, неделя моды в Лондоне, да! А теперь? Теперь…
– Ну, приглашать тебя перестали ещё три года назад, – заметила Марика. – Иначе на кой бы твоя прототип продала гены «Благолепию»?
– Тупая анорексичка, – прошипела Жасмин.
– А я свою не виню, пёс с ней. Как ещё тыркаться, когда дома малышка, а чаевых никто не даёт? Сызранское лётное закончила, мечту всей жизни воплотила, два года в Росгвардии, штурманом на МИ-8. Но из авиации погнали за беременность, папаша смылся, в ресторане денег ноль, почему бы не подработать? И по чесноку, нам никто не сказал, что всё будет так. Кровь сдал, маньки получил – валяй, живи. Да ей, небось, ещё хуже моего. Глянуть бы только – как там Дианка? Подросла мелюзга…
И Марика надолго замолчала, сжав до бела губы.
– Это не Жасмин сделала. – Лиза подняла тёмные глаза. – Если бы Жасмин всех выдала и получила вознаграждение, её бы сразу отделили и не везли с нами. Амнистия для нимф-предательниц – басни, уловка фирмы. Ты же сама понимаешь, Марика? Так не считай других глупее.
Её оливковые пряди закрывали пол-лица, идеальная фигурка, как из игры «Overwatch», казалась нарисованной. Первая нимфа Стаса, долго копил, готовил эскизы – но денег хватило только на типовую модель класса В; единственная любовь, только ей позволено входить в маленькую спальню…
Было позволено только ей. Пока не появилась школьница.
***
Ксюша не могла спокойно сидеть и резать бумажные ленточки для квиллинга. А вдруг агенты всё-таки выследят это убежище? Как только стасинки не боятся ходить в магазин – да, чипы у них уже не пикают, но ведь камеры и на подъезде, и в супермаркете. Пусть каждая нимфа закрывает голову платком, всё равно подозрительно, когда из одной и той же квартиры каждый день выходят девушки разного роста и комплекции.
Но, хотя возможная слежка и беспокоила, мысли постоянно вращались вокруг «той самой» комнаты.
Стас пригласил Ксюшу в КОДИ воскресным утром. Халатик вчера перед сном забрали, школьный сарафан исчез; она повязала вокруг талии вафельное полотенце, которое не доставало даже до колен, и ощущение наготы заставляло щёки пылать.
– Твой цветочек замечательный, – серьёзно заявил Стас, только чуть-чуть щурясь. – Правда, я плохо сумел его рассмотреть в сумерках. Думаю, ты можешь гораздо больше, просто надо немного постараться. Готова?
Ксюша слишком испугалась, чтобы сказать «нет». Стас ободряюще улыбнулся, подошёл, встал на одно колено и обхватил её, нащупал сбоку узел на полотенце, принялся развязывать. От его тёмно-русых волос шёл густой, мужской запах.
Посреди голубого кафеля стояло два кресла. Одно походило на жуткий агрегат Дениса Сергеевича, только более продвинутое, «Айсек-12». Стас рассказал, что завёл его три года назад, после покупки Лизы.
Второе оказалось последней модели: над ним чернел экран компьютера, кремовый манипулятор с четырьмя сочленениями на шарнирах бугрился разноцветными шлангами, у основания выстроились в три ряда десяток насадок пугающих форм.
Левая рука Стаса скользнула по дрожащей спине Ксюши, обхватила подмышкой. Правую он завёл под колени, едва поднял – и чуть не уронил на пол.
– Такая маленькая, стройненькая, а тяжелей, чем Жасмин. Ну-ка, сама давай на ложе!
Голос казался настолько властным – ослушаться было невозможно; «новое» кресло слегка прогнулось под попой. Стас заботливо разложил колени в держатели, пристегнул с щелчком, стянул ремни на запястьях; Ксюша запоздало дёрнулась – и поняла, что опять попалась, как тогда, в классе, и ещё хуже, ведь кричать совершенно бесполезно, кругом ни одного завуча, только нимфы.
Хозяин «пыточного кресла» показал узкую ладонь манипулятора, которая оканчивалась насадкой обтекаемой формы, с дырочками:
– Австрийский аппарат «Дожжимент», девочки «Дожиком» зовут. Видишь струйки? Они подстраиваются под каждую писечку, захватывают все-все нервы и работают в индивидуальном режиме массажа. Дабы все опции для тебя подобрать, мне придётся просканировать твои складочки. Замри, будет немного щекотно.
Мог бы и не просить – пристёгнутая застыла, даже вздохнуть боялась.
Стас выдавил ледяную слизь из баночки, шлёпнул прямо туда и принялся размазывать скруглённым клинышком на проводе. Ксюша попыталась сжаться, но ей ввели палец в задний проход и придвинули вперёд так, что всё раскрылось.
Она оказалась абсолютно беззащитна перед гладким приборчиком.
– Какая ты недотрога. – Стас чмокнул в коленку. – Всё убежать стараешься, елозишь, реагируешь на любое касание. Расслабься, мне нужно составить карту твоего звёздного неба, иначе ничего не получится, круглая попка. Малые половые губы такие полные, надутые, аккуратненькие – просто красотулечка.
Клинышек гулял вокруг, то приближаясь ко входу, то ныряя во впадинки возле ляжек.
– Ну что ты, куда ты, щекотно немного – зачем переживаешь? Не спасёшься, как не старайся, мы с Дожиком все секреты твои узнаем.
Гладкий кончик прибора нет-нет, да и проходился по клитору, и Ксюша округлила рот, как белуга, которую поймали.
В губы тут же вставили резиновый цилиндр, толстый и упругий; она замычала, протестуя.
– О-о, не выталкивай язычком, – проворковал Стас, вращая второй сканер, – ротовую полость мне тоже нужно обследовать.
Ксюшу чуть не вырвало, а клинышек всё елозил там, внизу, проныривал глубже, тыкал клитор и надавливал.
Вдруг оба прибора исчезли. От внезапной пустоты столб внутри живота заныл, и Ксюша открыла глаза.
Компьютер показывал перламутровую стенку вульвы, на которой змеились нервы, их выход на поверхность отмечали яркие точки, огоньки теснились к центру и свободно расселялись у края. Когда план увеличили, стала видна карта малой половой губы: на ней рассыпались деревеньки и целые города, фонарики в которых жаждали касаний.
Стас с видом старика-стоматолога вертел в пальцах массивный резиновый крюк с дырочками. Звякнуло, из основания крюка выскочил шип. Теперь это походило на собачку, только передняя «нога» толстая и с засечками, задняя – потоньше.
Он привинтил «собачку» на ладонь манипулятора. Щёлкнул тумблер, и насадка ощетинилась тугими струйками, каждая из которых играла – то сильно била, то спадала.
– Вот, всё по науке, – похвастался Стас, – на любое твоё нервное окончание у меня найдётся умелый массажист.
– Ты… Это в меня введёшь? – ужаснулась Ксюша, подбирая ноги, насколько позволяли кандалы, и пытаясь прижать локти. Попросила: – Не надо, а?
– Глупенькая! Не больно, совсем немножко. Видишь – струйки целуют, ласкают, они теперь знают твои секретные точки, ни одной не пропустят.
Стас легонько провёл включённым «душем» между налившихся половинок, отключил – и вставил переднюю «ногу» собачки в вагину, не обращая внимания на протесты, а задней нащупал анус, медленно вдавил. Ксюша ещё никогда не чувствовала себя настолько беззащитной; манипулятор завибрировал, шланги взметнулись, округлились, наполненные водой.
Мышцы сжались вокруг твёрдой пластмассы, ожидая урагана, предчувствуя боль, стараясь избежать набега, но мужская рука крепко держала насадку, мешала её выпихнуть.
Залп! Струйки ударили бойко, уверенно, они били сразу везде, ничему не давая укрыться от трепещущей ласки.
– А-а, не-ет! – запротестовала Ксюша, сложилась пополам и снова рухнула на кресло.
Она метнулась вправо, влево, изогнулась, пытаясь избежать настырных струй.
– Не думай, увернуться не получится. – Стас придержал её бёдра. – Компьютер угадывает твои движения и подстраивается под них, как ты не елозь.
Внутри, снаружи, на парадном входе и в запасном – всё разгоралось желанием. Так умелый диверсант закладывает взрывчатку у каждой опоры моста, нажимает на рукоять – и разом встают огненные столбы, перекидываются через реку.
«Мост» Ксюши пылал и вздымался на воздух тем сильнее, чем усерднее его тушили. Она не знала, куда деваться, и одновременно хотела намного большего, чтобы её снесло потоком, разорвало на части, чтобы каждый поцелуй воды превратился в удар, в бой великанских колотушек по там-тамам; впереди словно распахивалась огромная равнина, ярко-жёлтая, ослепляющая и беспощадная, дышащая мёдом и влагой.
Струи давили, отпускали, накатывали и держали, заставляя выворачиваться навстречу, изливать эту равнину из себя наружу. Все кандалы отстегнулись, но убежать бы Ксюша сейчас всё равно не смогла: её поймало обещание невозможного удовольствия.
Стас вынул насадку, оставив потоки колыхать только верхнюю часть вульвы, над дырочкой, и раскрыл длинную железную линейку.
От её ледяного касания прошла судорога. Цветок выпрыгнул, развернулся, налился. Ксюша трепетала, выталкивая его весь, до последней клеточки, расправляя соками каждую морщинку, натягивая, как парашют.
Навалилось усталое блаженство. Почему орхидея такая большая? В прошлый раз, за телефонной будкой, едва полметра была…
– Ого, махровая, восемьдесят сантиметров! – Стас отступил, залюбовался, выпятив крупные губы. – Но ты не на пределе, нужно ещё поработать.
И Ксюше действительно хотелось большего, она почти знала, чего именно, только пока боялась себе признаться.
Глаза Стаса блестели, ноздри раздувались, бугром поднималась ширинка – явно понравилась пляска на аппарате. Но он лишь помог Ксюше спуститься и принялся протирать от брызг манипулятор, вытряхивать воду из насадки. Девчонки не зря звали хозяина «коллекционер»: с нимфами Стас играл исключительно ради эстетического удовольствия, сам же хранил верность одной, единственной.
Глава 7. Любовь
Лиза поставила в вазу тонкую палочку, зажгла её, и спальню объяла густая лаванда.
– Пытается заглушить розу, – фыркнула Жасмин.
Не обращая на неё внимания, Лиза проплыла мимо, захватила с двухъярусной кровати клетчатый сарафанчик и показала Ксюше:
– Вот, я погладила.
Каждая складочка на юбке казалась твёрдой: проведи пальцем – обрежешься. Зеленоволосая откатила створку шкафа и принялась сминать пышный кринолин белого платья, чтобы впихнуть новый наряд. Снежка запротестовала.
– Не надо вешать, я надену, – потянулась Ксюша, но сарафанчик отдёрнулся:
– Зачем! Трепать его дома? Хочешь лишиться возможности выйти на улицу? У Стаса можно обновку годами просить. Я тебе своё не дам, хватит мне вон, Снежки!
Стало понятно, почему все в квартире ходили голыми – жалели наряды. Только у Лизы имелись запасные вещи, всего парочка. Стас работал экспедитором на складе «Благолепия», зарплата уходила на еду, квартиру, машину.
Вспомнилась реклама: «Увидите человека в ветхой одежде, сообщите операторам «Благолепия»». Если носить форму всё время, то прогуляться – значит, попасть на утилизацию. А Ксюша так любила сентябрь: листья охровые, пёстрые, небо пронзительное, и мягко шуршит под ногами «постель». Потом выпадет снег, колкий и новый, и станет совсем невмоготу сидеть в душной квартире…
Но ростовое зеркало у входа! Куда от него прятаться? Обязательно заметишь, как громоздится большая грудь, точат «щёчки» возле коленок и выпирают холмики тазовых костей там, где кончается живот.
Да ещё «стасинки» всё смотрят, оценивают, хоть под кровать лезь.
Что же, Марь Пална, что же делать?
«Единственное спасение от людей – скрыть от них свои раны». Опять Толстой вылез…
– Отдай. – Ксюша прижала к себе сарафан. – Я не могу, как вы.
Тем вечером Стас разглядывал её долго, с хитринкой:
– Эх, у нас в школе точняк такую же клетчатую форму носили. Напоминаешь ты мне одну девчонку… Пошли.
Он схватил за запястье и потащил к маленькой спальне. На пороге Ксюша упёрлась:
– Все говорят – туда нельзя, только Лизе…
– Я решаю, кому можно ко мне входить! – отрезал Стас и швырнул её на кровать.
Тускло горело бра. На столике рядом горой лежали чеки, счета, персиковые косточки. Над ними висела полка, которую занимали цилиндры разного цвета и размера, закруглённые и пупырчатые. Один был толщиной в руку. Стас выбрал именно его, отвинтил крышечку и выдавил на ладонь прозрачный гель.
– Снимай трусики, – предложил он, размазывая жидкость по пупырышкам.
Запахло клубникой.
– Нет, нет! – Ксюша подобрала колени к груди. – Слишком толстый, слишком!
– Думаешь, не влезет в тебя? А давай – проверим?
Стас пододвинулся к ней на кровати, решительно стянул трусики, взял игрушку за крышечку. По крышечке шли частые насечки, глубокие и острые с виду.
– Чего с таким ужасом смотришь? Не бойся, всё гладкое. – Он провёл по скруглённому концу цилиндрика. – Давай раздвинем ножки…
И развёл её колени, коснулся сокровенного. Сначала мягко пробовал, щекотал преддверие сверху, с чмоканьем опуская всё ниже, глубже. И упрекнул:
