Рядом с ними топтался в наручниках Каин, нависнув над стеклом, пытаясь повнимательнее разглядеть выставленные на всеобщее обозрение старые игольчатые клейма с литерами «В», «О» и «Р». Стоявшая неподалеку смотрительница музея - дородная женщина «в теле», лет пятидесяти с интересом наблюдала за ними. Интересных событий в её жизни происходило в последнее время до постыдного мало.
- Ну что, растак, они это? – ткнув пальцем в стекло, и оставив на нем жирный след, поинтересовался Самойленко.
- А можно их поближе рассмотреть? – попросил Каин. Мне надо их подержать в руках?
- Анна Пална, можно? – спросил капитан, повернувшись к смотрительнице выставочного зала.
- Сейчас я открою витрину, - произнесла тетка, доставая ключи от экспозиции.
Она открыла дверку и достала с полки коробку с набором клейм. Поставив их на стекло витрины перед Каином, она вновь отошла в сторонку. Каин поднял закованные руки на уровень стекла витрины, легко встряхнул правой и с нее сам по себе соскочил расстегнувшийся «браслет».
- Ой! – «удивленно» воскликнул вечный вор. – Кажись расстегнулся…
- Ты что творишь, растак? - Самойленко грозно навис над невозмутимым Каином.
- Оставь его, Коля! – Ольшанская положила руку на плечо капитана, останавливая его.
- Пусть только дернется... – пообещал Николай.
- Ой, да ладно тебе! - Каин, пропустив угрозы Самойленко мимо ушей, взял одно из клейм в руки. Поднес к лицу, и внимательно рассмотрел. - Фуфло! Новодел! – нелестно отозвался он о музейном экспонате.
- Не может этого быть! – возмутилась такой экспертизой смотрительница. - У нас единственные в стране оригинальные образцы экзекуторских штемпелей восемнадцатого века!
Каин тем временем внимательно осмотрел оставшиеся штемпели
- Качественно сработанное фуфло! – безапелляционно заявил он, отодвинув «раритеты» в сторону. - Зуб даю! Хотите – заказывайте экспертизу, но это не оригиналы!
- Алла Павловна, проводите нас, пожалуйста, к директору, - произнесла Ольшанская, обращаясь к смотрительнице
В небольшом директорском кабинете, заставленном потрепанной старой мебелью, обнаружилась сухонькая женщина в возрасте. Она сидела на директорском месте, завернувшись в теплый пуховый платок. Убедившись, что они попали по адресу, Ольшанская задала старушке каверзный вопрос:
- Изольда Петровна, как вы объясните подмену экспонатов?
- Это невозможно! У нас все... – пошла в отказ директриса.
- Я это уже слышала! – невежливо перебила её Ольшанская. - Вы настаиваете на проведении официальной экспертизы?
Директриса «стухла» и еще больше скукожилась, зябко кутаясь в пушистый платок:
Нет, я не настаиваю. Просто... Просто это не столь ценные экспонаты, чтобы хранить их под спецохраной. Я недоумеваю: кому они могли понадобиться?
- Изольда Петровна, составьте для нас список сотрудников музея за предыдущий год... – уже вежливо попросила Ольшанская.
- За предыдущие три года, - вмешался Каин.
- За три года, пожалуйста, - согласно кивнула Ольга.
- Конечно-конечно, я распоряжусь, - китайским болванчиком закивала старушка, - чтобы в отделе кадров его составили. Коллектив у нас небольшой...
Неожиданно у Ольшанской в сумочке зазвонил сотовый телефон. Она достала его и поднесла к уху:
- Да, Шур... Что? Бабушке плохо? Уже еду! - Она сбросила предыдущий вызов и стремительно набрала номер скорой помощи. Продиктовав врачам свой домашний адрес, она обернулась к Самойленко. - Коля давай срочно ко мне – маме плохо!
У постели больной матери Ольшанской сидела женщина–врач скорой помощи, складывая в стоящий на полу у кровати раскрытый медицинский чемоданчик инструменты. Прикроватная тумбочка была усыпана пустыми склянками из-под использованных лекарств, одноразовыми шприцами и разорванной упаковкой. Ольшанская с озабоченным и испуганным лицом топталась возле врача, а у входа в комнату переминались с ноги на ногу Самойленко и Каин, пристегнутые друг к другу наручниками.
Врач поправила одеяло на уснувшей старушке и закрыла свой медицинский чемоданчик.
- Я сделала ей укол – пусть поспит, - тихо произнесла она.
- Что с ней, доктор? – в голосе Ольшанской то и дело проскакивали нотки страха.
- Серьезный гипертонический криз, - ответила врачиха. - Вы нам вовремя позвонили – могло случиться что угодно, вплоть до инсульта...
- Спасибо вам, доктор! – от души поблагодарила врача Ольшанская.
Самойленко потянул Каина за наручники на выход из комнаты.
Слышь, начальник, не тяни, - попросил Каин, когда они вышли в коридорчик хрущевки, – так и клешню оторвать недолго!
- Твою, что ль, растак? – зло буркнул Самойленко. - Так не жалко – меньше воровать будешь!
- Грубый ты, начальник. Я ж по-хорошему... – произнес Каин.
- Да плевать! – выразил свое презрение к зэку Самойленко.
- Ладно, проехали. А что с её матерью? – участливо спросил Каин.
- А тебе какая печаль? – отрезал Самойленко, и не собираясь поддерживать разговор.
- Вдруг помогу?
- Ты? – не поверил капитан. – С чего это вдруг такой аттракцион неслыханной щедрости?
- А почему нет? – пожал плечами Каин. – Я такой же человек.
Самойленко поначалу зло взглянул в глаза Каину, играя желваками, но потом «отступился»:
- Ноги у нее парализованы. Несколько лет уже. Последствия старой травмы.
- И ничего нельзя сделать?
- Почему нельзя, растак? – хрустнул сжатыми кулаками капитан. - Можно! Только операция сложная и дорогая. Таких денег даже в кредит не дают! А дождаться квоты на бесплатную операцию от государства – проще умереть!
- Вот горбатишься на царя-батюшку, жизнью рискуешь... – произнес Каин.
И тут Самойленко не выдержал: вскипев, он прижал Каина к стене, придавив его локтем свободной от браслета руки в районе шеи.
- Заткнись, падла? - прошипел Самойленко. - А не то...
- Понял, начальник, понял! - послушно произнес зэк. - Не шуми, маму разбудишь.
Самойленко резко убрал руку, освобождая Каина. Тот потер свободной рукой передавленную шею, на которой вспухла красная полоса.
Из комнаты вышла Ольшанская в сопровождении врача и закрыла за собой дверь в комнату:
- Коля, давай забросим Зинчука в СИЗО, а после - в отдел.
В приемнике следственного изолятора Ольшанская передала Каина надзирателям.
- Ольга, я могу помочь с лечением твоей мамы, - произнес освобожденный от наручников Каин
- Каким образом? – устало произнесла Ольшанская.
Я, в общем-то, не бедный человек, - сообщил вечный вор. - Деньги не проблема...
- Для тебя может быть и не проблема, - качнула головой Ольшанская, - но от тебя я их не возьму!
- Понятно, считаешь грязными? Боишься запачкаться?
- Не буду скрывать, - твердо произнесла Ольга, – боюсь.
- Но подожди – у меня есть и честный бизнес! Я не предлагаю тебе криминальные деньги...
- А как я их сортировать, по-твоему, должна? – спросила он заключенного.
- Подумай о маме, Оля! – попытался надавить на больное Каин. - У тебя есть реальный шанс поставить её на ноги!
- А как я после этого жить буду? – воскликнула Ольшанская. – Смотреть в глаза друзьям и коллегам по работе? Нет! Все, вопрос закрыт! Уводите!
- Иди! – подтолкнул Каина к двери надзиратель.
Оставшись в приемнике в одиночестве, Ольшанская достала из сумочки платок и, пока её никто не видит, вытерла слезы, которые больше не могла сдержать.
Вернувшегося в камеру встретили все те же знакомые лица: Хряк, Старый и Жорка-пи.
Усевшись за стол, Каин требовательно протянул руку:
- Мобилу мне!
Хряк выудил из тайника в спинке кровати искусно заныканный сотик и протянул его пахану.
Набрав номер, Каин поднёс трубку к уху:
- Шакал? Узнал «папочку»? Молодец! Слухай внимательно: пробей мне одного человечка... Нет, имени не знаю. Он ведает распределением квот на сложные операции в Минздраве. Да, собери мне на него компромат. Нет, не липовый. Думаю, что есть! Все, как отработаешь терпилу – сообщи! Это срочно! Покеда, бабанька, покеда!
Следователи в кабинете собрались у стола Ольшанская, перед которой лежал список сотрудников музея с адресами и фамилиями. Напротив некоторых фамилий стояли галочки и пометки
- Список действительно небольшой, - произнесла Ольшанская, - основная масса сотрудников постоянна, до сих пор работает и опрошена.
- Думаю, растак, этих можно исключить, - Самойленко ткнул пальцем в список, отмечая опрошенных сотрудников, – в основном это возрастные тетки, растак, такие навряд ли пойдут на подлог...
- Ни скажи, Коля, всякое бывало! – возразила Ольшанская. Но пока их исключим. Временно… Если ничего не нароем – мы к ним вернемся!
- Тогда остается двое: Голубев и Сыч, - подытожил лейтенант Сидоров.
- Голубева можешь вычеркивать, - произнесла Ольшанская, – умер год назад, по старости. Можно, конечно, опросить и родственников...
- Да, впустую все будет! – отмахнулся Самойленко. – Если это он – никогда хвостов не найдем!
- Тогда отрабатываем Сыча! - распорядилась Ольшанская. – Раз других кандидатур нет. Он уволился из музея около двух лет назад. Что там на его счет Изольда Петровна говорила?
- Странный, - ответил Самойленко. - То дрыхнет, как обожравшийся кот, растак, то суетится без меры. На нарика похоже, растак!
- Точно! – подтвердил Сидоров. - Однако замечен ни в чем таком не был.
- Ладно, отработать все равно нужно, - подытожила Ольшанская. - Адрес прописки есть в нашей базе.
В маленькой однокомнатной квартирке царил липкий полумрак: плотные занавески совсем не давали пробиться в комнату яркому солнечному свету. Однако окно было приоткрыто, и редкие лучи, которым посчастливилось прорваться внутрь, освещали чудовищный беспорядок, пыль и грязь. На продавленном старом диване лежал в забытьи Сыч – аскетически бледный и худой, заросший жиденькой неопрятной бороденкой, наркоман. Из уголка рта Сыча на засаленную подушку в давно не стиранной наволочке тянулась клейкая ниточка слюны. На журнальном столике возле дивана среди остатков пищи, по которой туда-сюда сновали перекормленные тараканы, валялись использованные шприцы и вскрытые стеклянные ампулы. Свесившаяся с дивана рука обдолбанного нарика касалась самопального обреза, валявшегося рядом на полу.
Из подъехавшего к подъезду полицейского автомобиля вышли Ольшанская, Самойленко и Сидоров. Они неторопливо подошли к подъезду к подъезду и осмотрелись.
- Домофона нет, - сообщил Самойленко, схватившись за ручку двери, - замка, похоже, тоже.
Он с силой потянул за ручку, растягивая тугую пружина, удерживающую дверное полотно в закрытом состоянии. Пропустив вперед коллег, он привычным движением вынул пистолет из кобуры, прошел в подъезд и отпустил дверь. Дверь за его спиной громко бухнула.
Звук бухнувшей двери вырвал Сыча из «коматозного» состояния. Он резво подскочил с дивана и нервно принялся шарить по углам безумным взглядом:
- Демоны? Где, сука, демоны?
Сыч подхватил с пола обрез и прижал его к груди. Прислушался – тишина.
- Показалось, с облегчением выдохнул наркоман, прикрывая красные глаза с полопавшимися сосудами. - Но он сказал – жди! – неожиданно вновь встрепенулся Сыч. - Они обязательно придут за мной! - Сыч взвел курки на обрезе. - Пусть идут – я готов!
Дверь в квартиру Сыча - старая деревянная, обшарпанная и оббитая многочисленными ударами сапок и ботинок, видимо, друзья Сыча не заморачивались, а просто открывали дверь с пинка. Самойленко нажал на кнопку звонка, но «ответа» не услышал.
- Откройте, полиция! – крикнул капитан зарядив в дверь кулаком.
Сыч встрепенулся:
- Изыди, тварь!
Выстрел. Дверь брызнула щепой, в ней образовалась большая дыра.
- Ох, ё... - Самойленко резко бросился в сторону, толкая Ольшанскую под защиту стена. А вот Сидорову повезло меньше – он зажал рукой кровоточащую руку – его слегка зацепило.
- Ха-а-а-а! – бесновался Сыч. – Накося, выкуси!
Очередным выстрелом в двери пробило вторую дыру.
Сыч с дымящимся обрезом стоял в глубине комнаты напротив входных дверей. Он переломил обрез, вынул из кармана два патрона и трясущимися руками начал вставлять их в гнезда. Руки не слушались наркомана, он никак не мог зарядить ствол.
Самойленко резко выдохнул, вскочил на ноги и с маху вышиб хлипкую дверь плечом. В тот момент, когда дверь вылетела, Сычу удалось засунуть патроны и взвести курки. Сыч выпалил навскидку, но во влетевшего в квартиру Самойленко не попал.
- Не сожрешь мою душу, сука! – истошно заорал наркоман, заталкивая ствол обреза себе в рот.
- Стой, дурак! – крикнул Самойленко, поднимаясь с выбитой двери.
Сыч продемонстрировал капитану оттопыренный средний палец и нажал на курок. Выстрел. Во все стороны брызнуло красным.
- Твою растак! – выругался Самойленко.
Ольшанская, Самойленко и кое-как перевязанный обрывками рубахи Сидоров, стояли перед одной из стен квартиры, на которой висела большая карта Москвы. На карте, пришпиленные канцелярскими гвоздиками, красовались фотографии обезображенных трупов, с клеймеными лбом и ожогами груди. Все фотографии были связаны между собой какими-то хитрыми переплетениями разноцветных ниточек. Напротив каждой фотографии, нарисованные ручкой прямо на карте: адреса, даты и подписи: «здесь жил», «здесь служил». Под фотографией свежего трупа, найденного группой Ольшанской в подвале – «здесь пытал». По всей комнате были раскиданы рисунки и наброски клейма со свастиками и иероглифов с древней надписи.
- Да он, внатуре, на всю голову долбанутый был, растак! – произнес Самойленко, оценив жуткие находки. - Кстати, твой этот тюремный «эксперт» оказался прав – эпизодов-то побольше одного-двух! Настоящим маньячиллой этот Сыч оказался!
Ольшанская печально кивнула и отошла от стены. Подойдя к старому комоду, она начала последовательно выдвигать ящики. В одном из них обнаружились похищенные музейные клейма, покрытые коркой спекшейся крови, и большое закопченное тавро на длинной ручке.
Подошедший со спины Самойленко, заглянувший ей через плечо, присвистнув произнес:
- Что и требовалось доказать, Ольга Васильевна?
- Может быть... может быть... – задумчиво ответила она.
По коридору лечебницы мимо зарешеченных дверей палат с больными шел импозантный длинноногий врач-психиатр, и, едва поспевая за ним - Ольшанская.
- Ну что вам сказать, милейшая Ольга Васильевна, - на ходу произнес врач, видимо, очень сильно куда-то спешивший, - конечно я знаком с Сычом. Он неоднократно попадал к нам. Острый психоз на почве наркотической зависимости. Голоса. Демоны. Бессмертные духи... Полный набор. Мы его лечили, ставили «на ноги», если можно так выразиться...
- И отпускали?
- А как же иначе? Если нет показаний для дальнейшего содержания в этих стенах. Какое-то время он держался, но... - Психиатр виновато развел руками. - Медицина не всесильна! Старые знакомства, стиль жизни... Вот уже и новый рецидив. Ну, вы меня понимаете? Ведь наши профессии в чем-то схожи. Ваши «пациенты» ведь тоже ходят по определенной траектории: украл, выпил в тюрьму – романтика!
Ольшанская печально улыбнулась.
На стене большого и дорого обставленного кабинета висела на стене большая карта, подобная карте в квартире Сыча, только более детальная: больше фотографий, больше мест, отмеченных канцелярскими кнопками-гвоздиками, больше диких переплетений разноцветных ниточек-веревочек между отмеченными местами.
- Ну что, растак, они это? – ткнув пальцем в стекло, и оставив на нем жирный след, поинтересовался Самойленко.
- А можно их поближе рассмотреть? – попросил Каин. Мне надо их подержать в руках?
- Анна Пална, можно? – спросил капитан, повернувшись к смотрительнице выставочного зала.
- Сейчас я открою витрину, - произнесла тетка, доставая ключи от экспозиции.
Она открыла дверку и достала с полки коробку с набором клейм. Поставив их на стекло витрины перед Каином, она вновь отошла в сторонку. Каин поднял закованные руки на уровень стекла витрины, легко встряхнул правой и с нее сам по себе соскочил расстегнувшийся «браслет».
- Ой! – «удивленно» воскликнул вечный вор. – Кажись расстегнулся…
- Ты что творишь, растак? - Самойленко грозно навис над невозмутимым Каином.
- Оставь его, Коля! – Ольшанская положила руку на плечо капитана, останавливая его.
- Пусть только дернется... – пообещал Николай.
- Ой, да ладно тебе! - Каин, пропустив угрозы Самойленко мимо ушей, взял одно из клейм в руки. Поднес к лицу, и внимательно рассмотрел. - Фуфло! Новодел! – нелестно отозвался он о музейном экспонате.
- Не может этого быть! – возмутилась такой экспертизой смотрительница. - У нас единственные в стране оригинальные образцы экзекуторских штемпелей восемнадцатого века!
Каин тем временем внимательно осмотрел оставшиеся штемпели
- Качественно сработанное фуфло! – безапелляционно заявил он, отодвинув «раритеты» в сторону. - Зуб даю! Хотите – заказывайте экспертизу, но это не оригиналы!
- Алла Павловна, проводите нас, пожалуйста, к директору, - произнесла Ольшанская, обращаясь к смотрительнице
В небольшом директорском кабинете, заставленном потрепанной старой мебелью, обнаружилась сухонькая женщина в возрасте. Она сидела на директорском месте, завернувшись в теплый пуховый платок. Убедившись, что они попали по адресу, Ольшанская задала старушке каверзный вопрос:
- Изольда Петровна, как вы объясните подмену экспонатов?
- Это невозможно! У нас все... – пошла в отказ директриса.
- Я это уже слышала! – невежливо перебила её Ольшанская. - Вы настаиваете на проведении официальной экспертизы?
Директриса «стухла» и еще больше скукожилась, зябко кутаясь в пушистый платок:
Нет, я не настаиваю. Просто... Просто это не столь ценные экспонаты, чтобы хранить их под спецохраной. Я недоумеваю: кому они могли понадобиться?
- Изольда Петровна, составьте для нас список сотрудников музея за предыдущий год... – уже вежливо попросила Ольшанская.
- За предыдущие три года, - вмешался Каин.
- За три года, пожалуйста, - согласно кивнула Ольга.
- Конечно-конечно, я распоряжусь, - китайским болванчиком закивала старушка, - чтобы в отделе кадров его составили. Коллектив у нас небольшой...
Неожиданно у Ольшанской в сумочке зазвонил сотовый телефон. Она достала его и поднесла к уху:
- Да, Шур... Что? Бабушке плохо? Уже еду! - Она сбросила предыдущий вызов и стремительно набрала номер скорой помощи. Продиктовав врачам свой домашний адрес, она обернулась к Самойленко. - Коля давай срочно ко мне – маме плохо!
***
У постели больной матери Ольшанской сидела женщина–врач скорой помощи, складывая в стоящий на полу у кровати раскрытый медицинский чемоданчик инструменты. Прикроватная тумбочка была усыпана пустыми склянками из-под использованных лекарств, одноразовыми шприцами и разорванной упаковкой. Ольшанская с озабоченным и испуганным лицом топталась возле врача, а у входа в комнату переминались с ноги на ногу Самойленко и Каин, пристегнутые друг к другу наручниками.
Врач поправила одеяло на уснувшей старушке и закрыла свой медицинский чемоданчик.
- Я сделала ей укол – пусть поспит, - тихо произнесла она.
- Что с ней, доктор? – в голосе Ольшанской то и дело проскакивали нотки страха.
- Серьезный гипертонический криз, - ответила врачиха. - Вы нам вовремя позвонили – могло случиться что угодно, вплоть до инсульта...
- Спасибо вам, доктор! – от души поблагодарила врача Ольшанская.
Самойленко потянул Каина за наручники на выход из комнаты.
Слышь, начальник, не тяни, - попросил Каин, когда они вышли в коридорчик хрущевки, – так и клешню оторвать недолго!
- Твою, что ль, растак? – зло буркнул Самойленко. - Так не жалко – меньше воровать будешь!
- Грубый ты, начальник. Я ж по-хорошему... – произнес Каин.
- Да плевать! – выразил свое презрение к зэку Самойленко.
- Ладно, проехали. А что с её матерью? – участливо спросил Каин.
- А тебе какая печаль? – отрезал Самойленко, и не собираясь поддерживать разговор.
- Вдруг помогу?
- Ты? – не поверил капитан. – С чего это вдруг такой аттракцион неслыханной щедрости?
- А почему нет? – пожал плечами Каин. – Я такой же человек.
Самойленко поначалу зло взглянул в глаза Каину, играя желваками, но потом «отступился»:
- Ноги у нее парализованы. Несколько лет уже. Последствия старой травмы.
- И ничего нельзя сделать?
- Почему нельзя, растак? – хрустнул сжатыми кулаками капитан. - Можно! Только операция сложная и дорогая. Таких денег даже в кредит не дают! А дождаться квоты на бесплатную операцию от государства – проще умереть!
- Вот горбатишься на царя-батюшку, жизнью рискуешь... – произнес Каин.
И тут Самойленко не выдержал: вскипев, он прижал Каина к стене, придавив его локтем свободной от браслета руки в районе шеи.
- Заткнись, падла? - прошипел Самойленко. - А не то...
- Понял, начальник, понял! - послушно произнес зэк. - Не шуми, маму разбудишь.
Самойленко резко убрал руку, освобождая Каина. Тот потер свободной рукой передавленную шею, на которой вспухла красная полоса.
Из комнаты вышла Ольшанская в сопровождении врача и закрыла за собой дверь в комнату:
- Коля, давай забросим Зинчука в СИЗО, а после - в отдел.
В приемнике следственного изолятора Ольшанская передала Каина надзирателям.
- Ольга, я могу помочь с лечением твоей мамы, - произнес освобожденный от наручников Каин
- Каким образом? – устало произнесла Ольшанская.
Я, в общем-то, не бедный человек, - сообщил вечный вор. - Деньги не проблема...
- Для тебя может быть и не проблема, - качнула головой Ольшанская, - но от тебя я их не возьму!
- Понятно, считаешь грязными? Боишься запачкаться?
- Не буду скрывать, - твердо произнесла Ольга, – боюсь.
- Но подожди – у меня есть и честный бизнес! Я не предлагаю тебе криминальные деньги...
- А как я их сортировать, по-твоему, должна? – спросила он заключенного.
- Подумай о маме, Оля! – попытался надавить на больное Каин. - У тебя есть реальный шанс поставить её на ноги!
- А как я после этого жить буду? – воскликнула Ольшанская. – Смотреть в глаза друзьям и коллегам по работе? Нет! Все, вопрос закрыт! Уводите!
- Иди! – подтолкнул Каина к двери надзиратель.
Оставшись в приемнике в одиночестве, Ольшанская достала из сумочки платок и, пока её никто не видит, вытерла слезы, которые больше не могла сдержать.
Вернувшегося в камеру встретили все те же знакомые лица: Хряк, Старый и Жорка-пи.
Усевшись за стол, Каин требовательно протянул руку:
- Мобилу мне!
Хряк выудил из тайника в спинке кровати искусно заныканный сотик и протянул его пахану.
Набрав номер, Каин поднёс трубку к уху:
- Шакал? Узнал «папочку»? Молодец! Слухай внимательно: пробей мне одного человечка... Нет, имени не знаю. Он ведает распределением квот на сложные операции в Минздраве. Да, собери мне на него компромат. Нет, не липовый. Думаю, что есть! Все, как отработаешь терпилу – сообщи! Это срочно! Покеда, бабанька, покеда!
***
Следователи в кабинете собрались у стола Ольшанская, перед которой лежал список сотрудников музея с адресами и фамилиями. Напротив некоторых фамилий стояли галочки и пометки
- Список действительно небольшой, - произнесла Ольшанская, - основная масса сотрудников постоянна, до сих пор работает и опрошена.
- Думаю, растак, этих можно исключить, - Самойленко ткнул пальцем в список, отмечая опрошенных сотрудников, – в основном это возрастные тетки, растак, такие навряд ли пойдут на подлог...
- Ни скажи, Коля, всякое бывало! – возразила Ольшанская. Но пока их исключим. Временно… Если ничего не нароем – мы к ним вернемся!
- Тогда остается двое: Голубев и Сыч, - подытожил лейтенант Сидоров.
- Голубева можешь вычеркивать, - произнесла Ольшанская, – умер год назад, по старости. Можно, конечно, опросить и родственников...
- Да, впустую все будет! – отмахнулся Самойленко. – Если это он – никогда хвостов не найдем!
- Тогда отрабатываем Сыча! - распорядилась Ольшанская. – Раз других кандидатур нет. Он уволился из музея около двух лет назад. Что там на его счет Изольда Петровна говорила?
- Странный, - ответил Самойленко. - То дрыхнет, как обожравшийся кот, растак, то суетится без меры. На нарика похоже, растак!
- Точно! – подтвердил Сидоров. - Однако замечен ни в чем таком не был.
- Ладно, отработать все равно нужно, - подытожила Ольшанская. - Адрес прописки есть в нашей базе.
***
В маленькой однокомнатной квартирке царил липкий полумрак: плотные занавески совсем не давали пробиться в комнату яркому солнечному свету. Однако окно было приоткрыто, и редкие лучи, которым посчастливилось прорваться внутрь, освещали чудовищный беспорядок, пыль и грязь. На продавленном старом диване лежал в забытьи Сыч – аскетически бледный и худой, заросший жиденькой неопрятной бороденкой, наркоман. Из уголка рта Сыча на засаленную подушку в давно не стиранной наволочке тянулась клейкая ниточка слюны. На журнальном столике возле дивана среди остатков пищи, по которой туда-сюда сновали перекормленные тараканы, валялись использованные шприцы и вскрытые стеклянные ампулы. Свесившаяся с дивана рука обдолбанного нарика касалась самопального обреза, валявшегося рядом на полу.
Из подъехавшего к подъезду полицейского автомобиля вышли Ольшанская, Самойленко и Сидоров. Они неторопливо подошли к подъезду к подъезду и осмотрелись.
- Домофона нет, - сообщил Самойленко, схватившись за ручку двери, - замка, похоже, тоже.
Он с силой потянул за ручку, растягивая тугую пружина, удерживающую дверное полотно в закрытом состоянии. Пропустив вперед коллег, он привычным движением вынул пистолет из кобуры, прошел в подъезд и отпустил дверь. Дверь за его спиной громко бухнула.
Звук бухнувшей двери вырвал Сыча из «коматозного» состояния. Он резво подскочил с дивана и нервно принялся шарить по углам безумным взглядом:
- Демоны? Где, сука, демоны?
Сыч подхватил с пола обрез и прижал его к груди. Прислушался – тишина.
- Показалось, с облегчением выдохнул наркоман, прикрывая красные глаза с полопавшимися сосудами. - Но он сказал – жди! – неожиданно вновь встрепенулся Сыч. - Они обязательно придут за мной! - Сыч взвел курки на обрезе. - Пусть идут – я готов!
Дверь в квартиру Сыча - старая деревянная, обшарпанная и оббитая многочисленными ударами сапок и ботинок, видимо, друзья Сыча не заморачивались, а просто открывали дверь с пинка. Самойленко нажал на кнопку звонка, но «ответа» не услышал.
- Откройте, полиция! – крикнул капитан зарядив в дверь кулаком.
Сыч встрепенулся:
- Изыди, тварь!
Выстрел. Дверь брызнула щепой, в ней образовалась большая дыра.
- Ох, ё... - Самойленко резко бросился в сторону, толкая Ольшанскую под защиту стена. А вот Сидорову повезло меньше – он зажал рукой кровоточащую руку – его слегка зацепило.
- Ха-а-а-а! – бесновался Сыч. – Накося, выкуси!
Очередным выстрелом в двери пробило вторую дыру.
Сыч с дымящимся обрезом стоял в глубине комнаты напротив входных дверей. Он переломил обрез, вынул из кармана два патрона и трясущимися руками начал вставлять их в гнезда. Руки не слушались наркомана, он никак не мог зарядить ствол.
Самойленко резко выдохнул, вскочил на ноги и с маху вышиб хлипкую дверь плечом. В тот момент, когда дверь вылетела, Сычу удалось засунуть патроны и взвести курки. Сыч выпалил навскидку, но во влетевшего в квартиру Самойленко не попал.
- Не сожрешь мою душу, сука! – истошно заорал наркоман, заталкивая ствол обреза себе в рот.
- Стой, дурак! – крикнул Самойленко, поднимаясь с выбитой двери.
Сыч продемонстрировал капитану оттопыренный средний палец и нажал на курок. Выстрел. Во все стороны брызнуло красным.
- Твою растак! – выругался Самойленко.
***
Ольшанская, Самойленко и кое-как перевязанный обрывками рубахи Сидоров, стояли перед одной из стен квартиры, на которой висела большая карта Москвы. На карте, пришпиленные канцелярскими гвоздиками, красовались фотографии обезображенных трупов, с клеймеными лбом и ожогами груди. Все фотографии были связаны между собой какими-то хитрыми переплетениями разноцветных ниточек. Напротив каждой фотографии, нарисованные ручкой прямо на карте: адреса, даты и подписи: «здесь жил», «здесь служил». Под фотографией свежего трупа, найденного группой Ольшанской в подвале – «здесь пытал». По всей комнате были раскиданы рисунки и наброски клейма со свастиками и иероглифов с древней надписи.
- Да он, внатуре, на всю голову долбанутый был, растак! – произнес Самойленко, оценив жуткие находки. - Кстати, твой этот тюремный «эксперт» оказался прав – эпизодов-то побольше одного-двух! Настоящим маньячиллой этот Сыч оказался!
Ольшанская печально кивнула и отошла от стены. Подойдя к старому комоду, она начала последовательно выдвигать ящики. В одном из них обнаружились похищенные музейные клейма, покрытые коркой спекшейся крови, и большое закопченное тавро на длинной ручке.
Подошедший со спины Самойленко, заглянувший ей через плечо, присвистнув произнес:
- Что и требовалось доказать, Ольга Васильевна?
- Может быть... может быть... – задумчиво ответила она.
***
По коридору лечебницы мимо зарешеченных дверей палат с больными шел импозантный длинноногий врач-психиатр, и, едва поспевая за ним - Ольшанская.
- Ну что вам сказать, милейшая Ольга Васильевна, - на ходу произнес врач, видимо, очень сильно куда-то спешивший, - конечно я знаком с Сычом. Он неоднократно попадал к нам. Острый психоз на почве наркотической зависимости. Голоса. Демоны. Бессмертные духи... Полный набор. Мы его лечили, ставили «на ноги», если можно так выразиться...
- И отпускали?
- А как же иначе? Если нет показаний для дальнейшего содержания в этих стенах. Какое-то время он держался, но... - Психиатр виновато развел руками. - Медицина не всесильна! Старые знакомства, стиль жизни... Вот уже и новый рецидив. Ну, вы меня понимаете? Ведь наши профессии в чем-то схожи. Ваши «пациенты» ведь тоже ходят по определенной траектории: украл, выпил в тюрьму – романтика!
Ольшанская печально улыбнулась.
***
На стене большого и дорого обставленного кабинета висела на стене большая карта, подобная карте в квартире Сыча, только более детальная: больше фотографий, больше мест, отмеченных канцелярскими кнопками-гвоздиками, больше диких переплетений разноцветных ниточек-веревочек между отмеченными местами.
