Мальчишка вскинул на него огромные золотисто-карие глаза и ответил с какой-то смесью отчаянной дерзости, упрямства и искренней обиды:
– А чего он сказал, что из меня воин – как из мерина жеребец!
От хохота гридей, казалось, дрогнули стены терема. Даже невозмутимый Ратша усмехнулся. Усилием воли сдерживая улыбку, Воеслав испытующе взглянул на мальчишку:
– А ты, стало быть, воином стать хочешь?
– Да кто ж того не хочет! – вскинулся тот.
– Довольно и таких… – княжич ненадолго задумался. – Добро. Ежели родичи твои противиться не станут – возьму тебя в отроки. А там, глядишь, и до воина дорастёшь… – он оглянулся через плечо. – Ратша!
Десятнику не требовалось указаний. Да и объяснять ничего не пришлось. Ратше и самому понравился этот мальчишка – и боярину на обиду отмолвить не побоялся, и перед княжичем не заробел. Глядишь, и впрямь в справного гридя вырастет…
Воеслав неприметно усмехнулся: тогда они с Ратшей не ошиблись. В сегодняшнем бою Огнец до конца прикрывал ему спину, хотя вооружён был лишь охотничьим ножом да лёгкой сулицей (а ведь сказано было – в бой не лезть, ждать у опушки!.. надо бы отругать, да ладно уж…). А позже, когда княжич сошёлся клинок на клинок с Молнеславом и был ранен, именно Огнец перевязал его раны…
Не поворачивая головы, Воеслав проронил:
– Домой вернёмся – к оружейнику сходишь. Пора тебе меч носить, как воину пристало.
Огнец вскинулся, не веря своим ушам. Потом негромко спросил:
– Думаешь, отпустят?
Воеслав усмехнулся:
– Может, и не сразу, но отпустят. Век взаперти не продержат, в холопы – тоже едва ли, а что ещё с нами делать?
Он был достаточно наслышан о светлоярицком князе и его сыне, чтобы говорить вполне уверенно. В душе Воеслав понимал, что есть и другая вероятность – князь Ведислав мог оставить его заложником, чтобы на будущее обезопасить свои земли от набегов соседей. Поможет ли это – ведали разве что боги, поскольку велегостицкий князь мог попросту махнуть рукой на судьбу младшего сына. У него остались бы ещё двое. Впрочем, Огнецу он об этом говорить не стал.
Как бы всё ни сложилось, на ближайшее время им предстояло запастись терпением.
Глава 3
Дружина ещё раз наведалась к займищу, возле которого был бой – чтобы проводить тех, для кого завершился земной путь. По приказу Молнеслава решено было похоронить вместе всех погибших – и своих, и чужих. Заломичи хотели было побросать трупы чужаков в болото, но княжич прикрикнул:
– Вам других забот мало, хотите ещё и навьями обзавестись? Они воины, не по чину похоронишь – кто их знает, как живым мстить станут!
И родовичи вынуждены были признать его правоту, успокаивая себя тем, что в случае чего – не им отвечать за это решение. Гриди же и вовсе приняли приказ Молнеслава как должное. Каменец, сам получивший незначительное ранение, говорил:
– Они все нынче в Перуновом Ирии, а там вражды вовсе нет. Кто и супротивниками в земной жизни был, там за один стол сядут.
Потому и легли на один костёр с погибшими войнаричами полтора десятка раденических гридей. Четверо из них принадлежали к ближней дружине княжича, и их гибель Молнеслав переживал особенно тяжело. Сколько бы ни было за плечами битв и походов, он так и не сумел привыкнуть к тому, что почти каждый раз гибнет кто-то из тех, кого знал, с кем только вчера говорил о чём-то, сходился в учебном поединке… Хотя вообще-то потери с обеих сторон оказались куда меньше, чем можно было ожидать после столь яростного боя.
Костёр сложен был на краю буевища, где от века хоронили своих умерших несколько окрестных родов. Заломичи, заготовив вдоволь дров для костра, сами всё ж таки остаться не решились – не их это мёртвые, стало быть, лучше и держаться от них сколь можно дальше. Остались, вопреки недовольству родичей, только трое парней, сами мечтавшие о воинской доле. Они держались поодаль, но было видно, что их словно клещами тянет к гридям. Покосившись на них, княжич вполголоса сказал стоявшему рядом Лютобору:
– Этих троих в отроки возьми. Родовичей, чай, убедишь.
Воевода, тоже окинув троицу взглядом, усмехнулся в усы:
– Да убедить-то полбеды. Сами бы на попятный не пошли.
Разговор этот вёлся как бы между прочим. Ясно было, что в ближайшее время всерьёз заниматься пополнением дружины никто не станет – впереди и без того было предостаточно дел. Лютобор и Каменец хотели набирать новых гридей по возвращении в Светлояр, там дожидалось немало отроков, которым пришла пора пройти Посвящение, а на их место придут новые парни – попасть в княжью дружину мечтали в стольном городе многие. А Молнеслав и вовсе не собирался торопиться – он был разборчив и в свою ближнюю дружину брал далеко не всякого. Впрочем, в одном были твёрдо уверены все «соколы»: в числе тех, кому суждено присоединиться к ним, обязательно будет Громобой.
Тем временем приготовления были закончены. Тела погибших перенесли из амбарушки, стоявшей на берегу реки, на погребальную лодью. Гриди подняли её на плечи, перенесли к сложенной из смолистых брёвен поленнице и установили носом на закат. Руководили всем Верес и местная ведунья.
День уже перевалил за середину, и при ярком солнечном свете пламя факелов было бледным. И почти таким же бледным, почти призрачным показался огонь вспыхнувшей крады. Впрочем, когда занялись брёвна, пламя словно уплотнилось, вместе с клубами чёрного дыма устремившись к небу. Гридям, глядевшим на него, казалось, что в дыму мелькают силуэты тех, кто всходил ныне на мост, ведущий за грань мира живых.
Вместе с раденичами возле погребального костра стояли и трое их недавних врагов – княжич Воеслав, воевода Сувор и Огнец. Решив взять их сюда, Молнеслав объяснил это просто: кому же провожать за грань погибших войнаричей, как не их предводителям. Никому из троих не связывали рук и вообще, казалось, почти не обращали внимания. Однако Воеслав не обманывался: за ними следили достаточно пристально, чтобы сразу пресечь любую попытку бегства. Впрочем, он и не собирался бежать, хотя по дороге сюда Сувор настойчиво советовал ему улучить момент, когда раденичи хоть ненадолго отвлекутся. Воеслав лишь досадливо отмахнулся. Сувор, теребя ус, попытался вразумить его:
– Себя не жалеешь, так хоть о батюшке подумай!
– Он-то обо мне много думает? – огрызнулся княжич. Его отношения с отцом были очень далеки от идеальных. Кое-кто в Велегостье шептался, что князь побаивается младшего из своих сыновей, а потому держит его в отдалении от себя и отдаёт слишком явное предпочтение двум другим. Так ли обстояло дело в действительности – знал только сам князь, да его ведь не спросишь…
Однако сейчас, глядя на пламя погребального костра, Воеслав меньше всего думал об отце и советах старого воеводы. Мысли его стремились вслед за душами павших – туда, за таинственную грань мира живых, куда летели они вместе с клубами дыма. Когда-то этот путь предстоит и ему, и каким он тогда предстанет перед пращурами, что скажет им? Не придётся ли стыдиться своих земных дел?..
За всё то время, что длились погребальные обряды, а потом и тризна, Воеслав не проронил ни слова. Он казался замкнутым и надменно-отстраненным, и лишь вертикальная морщинка между тёмных бровей выдавала, что мысли его далеко не из веселых.
***
Твердята и Громобой предпочитали проводить свободное время в кузнице. Дела хватало, на скуку жаловаться ни тому, ни другому не приходилось. На посадничьем дворе своего кузнеца не было – Розмысл считал, что с мелочами гриди и сами управятся, а с чем не совладают – довольно кузнецов и на посаде. Поэтому кузница, построенная ещё при прежних посадниках, по большей части пустовала.
На пятый день после битвы у займища к ним присоединился и княжич. Твердята, готовивший кольца для ремонта нескольких порванных в бою кольчуг, взглянул на него и усмехнулся:
– Что, княжич, замаял тебя посадник?
Как и все «соколы», он изредка мог позволить себе дружеские шутки в адрес княжича.
– Да ну его к лешачьей бабушке! – с досадой откликнулся Молнеслав. Его отношения с посадником и впрямь были далеки от сколько-нибудь сносных. – Опять на меня разобиделся.
– С чего бы?
– Его совета, вишь, не спрашивают и не слушают, наворопников по округе отправляя! А то, что дружинная сотня ему не подчиняется, не говоря уж о вас, – это дело десятое.
Громобой, по обыкновению молча возившийся с кольчугой, выразительно хмыкнул. Твердята насмешливо присвистнул, покачал головой:
– Белены он объелся? Лютобор-то что сказал?
– А Лютобор с ним вовсе не разговаривает! – усмехнулся княжич, берясь за молот.
Здесь, в кузнице, он мог позволить себе хоть ненадолго забыть обо всём – о делах, о раздорах с посадником, о пленниках… А сейчас ему очень хотелось именно этого. Твердята, понимая это, замолчал. Передав Громобою приготовленные кольца, он вместе с княжичем взялся править погнутые в битве клинки.
Размеренно взмахивая молотом, Молнеслав раздумывал обо всём происшедшем за последнее время. Гонец к князю Ведиславу был отправлен ещё в день битвы, и теперь оставалось только ждать. Впрочем, и Яромир, и Лютобор полностью одобрили его решение постепенно отпустить всех пленников. Вернувшиеся этим утром наворопники рассказали, что один из малых отрядов, о которых упоминал Сувор, видели уходящим за Быстрицу. И, судя по следам, те, кто сумел сбежать с поля битвы, поступили точно так же.
Наверное, не зря старики говорили, что никакая злая сила не выносит близости огня и железа. Молнеслав давно уже заметил, что работа в кузнице неизменно возвращает ему силы и хорошее настроение. Вот и сейчас с каждым ударом молота все заботы и проблемы становились всё мельче и незначительней. И неожиданно княжичу вспомнился Гремячий ключ возле займища Липняков, почудилось, что он вновь окунулся в его живительные струи.
Когда остатки плохого настроения и усталости улетучились, княжич посмотрел на Громобоя. Тот работал уверенно, привычно, сосредоточенно следя, чтобы новые кольца легли правильно, чтобы крохотные заклёпки не выпали из предназначенных для них отверстий прежде, чем молоток расплющит их. Далеко не всякий кузнец брался за такую кропотливую работу, а потому оружейники-бронники стояли среди них несколько особняком. Молнеслав мысленно поздравил себя с тем, что теперь такой мастер есть в его дружине. Хотя пока парень и числился в сотне у Каменца, с его переходом в ближнюю дружину всё было ясно с самого начала.
Не прерывая работы, княжич окликнул:
– Громобой! – тот взглянул на него, вопросительно приподняв бровь. – Разговор наш возле родника помнишь?
Пояснений не потребовалось. Громобой кивнул. Помолчал немного, припоминая, что рассказывал ему самому Стогод, а потом неспешно заговорил. Это был тот редкий случай, когда он изменил обычной своей немногословности. Молнеслав слушал внимательно, время от времени что-то переспрашивая. Ни тому, ни другому ничуть не мешали перестук молотов и гудение пламени в горне. К слову, и Твердята, которого этот разговор, в общем-то, не касался, с интересом прислушивался, а порой и сам задавал вопросы, заставляя обоих задуматься.
Наконец, взглянув в распахнутую дверь на удлинившиеся тени на посадничьем дворе, княжич отложил молот:
– Будет на сегодня.
Ему было о чём поразмыслить.
***
Ещё через несколько дней Молнеслав неторопливо подошёл к клети, где обитал войнарический княжич. Открыв низкую дверцу, шагнул внутрь.
Воеслав лежал на лавке, закинув руку за голову. Огнец, узнавший нежданного гостя, успел быстрым шёпотом предупредить его, однако княжич и не подумал не только встать, но даже обернуться.
Некоторое время Молнеслав молча наблюдал за ним, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди. Неглубокая рана на лбу у Воеслава уже затянулась, оставив лишь розоватый шрам; густые пепельные волосы, давно не чёсаные, волной рассыпались по изголовью, обрамляя резковатое, не слишком правильное лицо. За время, проведённое взаперти, он осунулся и побледнел, но по-прежнему ничем не выдавал своих чувств.
Молнеслав первым нарушил затянувшееся молчание:
– Ты бы хоть на двор вышел, размялся немного.
– Твоим гридям на посмешище? – язвительно поинтересовался Воеслав, не поворачивая головы.
Голос Молнеслава остался спокойным и ровным:
– Мало чести воину в таких насмешках. Настоящего оружия тебе, понятно, пока не дадут, но это всё же лучше, чем попусту лавку пролёживать!
Словно выйдя, наконец, из состояния апатии, Воеслав приподнялся на локте и повернулся к своему недавнему противнику. Взгляды их встретились – спокойный, внимательный – Молнеслава и пристально-настороженный – его пленника. Потом Воеслав негромко и сдержанно проронил:
– И на том спасибо!
Он вновь лёг, всем своим видом показывая, что говорить им больше не о чем. Молнеслав чуть заметно усмехнулся и вышел, затворив за собой дверь.
Наутро Воеслав в сопровождении Огнеца всё же вышел в просторный двор, где гриди проводили время за воинскими упражнениями. Вслед за гридем, который сопровождал пленников, им пришлось несколько раз спускаться и подниматься, сворачивать в боковые переходы. И, хотя об этом Молнеслав заботился меньше всего, оба невольно убедились, что пытаться бежать отсюда не имеет ни малейшего смысла, если только тебя не ожидает снаружи кто-то хорошо знающий дорогу.
В этот час во дворе были лишь Молнеслав со своей ближней дружиной да несколько гридей Каменца. На вновь прибывших никто не обратил особого внимания. Большинство гридей сосредоточенно валяли друг друга по земле, кое-кто отдыхал на скамьях возле стены либо прямо на земле. Два отрока о чём-то пересмеивались, пока Молнеслав не прикрикнул:
– Будет языки-то чесать!
Оба тотчас с готовностью вскочили.
Воеслав, как бывало дома, взялся отрабатывать с Огнецом приёмы борьбы, временами неприметно морщась от боли в раненом плече. Однако дело не ладилось: пока отрок выполнял то, что показывал ему княжич, медленно – всё вроде бы получалось; но стоило ему попытаться проделать то же самое быстро, как он тотчас сбился. Он вскинул глаза на Воеслава, но тот лишь негромко и ровно проронил:
– Ещё раз.
Огнец попытался начать ещё раз, но сбился снова. Один из гридей, отдыхавших неподалёку, заметил:
– Спешишь, рано раскрываешься.
– Его вечная беда! – одним уголком губ усмехнулся Воеслав и вновь взглянул на Огнеца. – Давай-ка ещё раз медленно.
Занимались они долго, пока отрок не смог выполнить приём без ошибок – не только медленно, но и быстро. Воеслав был терпелив и настойчив. За всё это время он лишь несколько раз позволял себе и Огнецу короткие передышки. Молнеслав, тоже всё утро проведший с гридями здесь, на дворе, наблюдал за ним с искренним уважением. Сейчас перед ним был уже не тот замкнувшийся в своём одиночестве парень, которого он видел в клети накануне, а уверенный и умелый воин. И такой Воеслав был ему куда более по душе.
Вечером, сидя вместе с Молнеславом за поздним ужином, Яромир после долгого молчания негромко спросил:
– Ну, и зачем тебе это понадобилось?
Княжич пожал плечами:
– Да я и сам толком не знаю. Просто сердцем чую – так дoлжно… – он задумчиво мял в пальцах кусочек хлебного мякиша. – Да и не хочется, чтобы он раскисал.
