Еще одна попытка вырваться – такая же безуспешная, как и предыдущая. Снова – и опять бесполезно. Остается только висеть беспомощно на холодных захватах, удерживающих конечности растянутыми. Голова гудит. Мышцы ломит. Время тянется медленно.
Спустя долгое-долгое время он сумел приоткрыть глаза. Мутная пелена мешала сфокусировать взгляд. Все вокруг плыло и размазывалось.
Хищник увидел два вытянутых щупальца. Неестественно-бледных, с просвечивающими мелкими сосудами. Щупальца охватывали кольца темного материала, напоминавшие давешнего паразита. Может, это он сумел парализовать его ядом и схватить?
Почему не ест? Хотя – двуногие вот тоже не стали его есть.
Остальных своих конечностей он почему-то не видел. Только две. Когти казались тусклыми и безжизненными. Он попробовал шевельнуть ими, но кончики щупалец занемели и слушались плохо. За когтями просвечивали беспорядочно мерцающие огни. Много-много светящихся точечек, таких же, как те, что сыпались с расслоенного щупальца паразита. Только разноцветные и их было очень много.
В поле зрения появился двуногий белого окраса. Не переставая что-то воркотать, подошел к ящикам с огнями, принялся теребить мелкие выступы на них. Хищник затаил дыхание – вот-вот двуногий деструктор сломает ловушку, поймавшую его! Однако тот не стал доламывать – вместо этого он развернулся и подошел совсем близко к хищнику.
Он потянул воздух дыхательными щелями. Не ощущалось ни запаха агрессии, ни запаха страха. Двуногий был совершенно спокоен – точно не видел хищника. Хотя он не мог его не видеть! Вот он остановился, приблизил морду совсем близко к глазам пойманного охотника. Заворкотал с новой энергией. Коротким отростком верхней конечности щелкнул по когтю пойманного хищника.
Что это – он демонстрирует превосходство? Как это обычно происходит в периоды спаривания примитивных существ во время боев за лучшие пары? Но даже примитивное создание должно понимать, что они принадлежат к разным видам! Неужели их мозг настолько малоразвит? Или это он чего-то не понимает, не знает о них?
Двуногий тем временем исчез из поля зрения. Хищник неожиданно осознал, что обзор куда меньше, чем должен быть. Вот что вызывало смутный дискомфорт, когда он пытался оглядеться! Не сразу он понял, что видит окружающее одним глазом. Во втором глазу, который ничего не видел, ощущалась слабая боль и жжение. Он не сразу заметил, потому что неудобство и тяжесть в теле отвлекали его внимание.
Попытался моргнуть. Он ощущал движение века, чувствовал, как усиливается жжение и добавляется резь, когда веко прикрывает глаз, но ничего не видел. Попробовал приоткрыть рот и шевельнуть языком. Это оказалось сложнее, чем он рассчитывал. Во рту пересохло, язык не ворочался. Ощущение было, словно он хлебнул по ошибке какой-то ядовитой жидкости – такое было давным-давно, лишь раз, но он хорошо запомнил. Но не мог же он наглотаться яда. Если только… яд как-то оказался у него во рту, когда он не ощущал себя? Возможно, двуногие, перенося его, пролили яд, или намеренно окунули его туда? От них всего можно ожидать.
Он шевельнул языком еще раз. И еще. Тот повиновался с трудом. Разлепил ссохшийся рот. Плохо, слюны мало. Но ничего другого не остается. С натугой потянул язык к поврежденному глазу и осторожно коснулся краешка. Вроде цел. Язык онемевший. Плохо. Очень медленно, чтобы не повредить ненароком глаз сильнее, он протянул язык дальше и тихонько, едва дотрагиваясь, провел по фасеточной поверхности. На языке остался противный тухловатый привкус. То ли глаз повредило, то ли это – привкус, оставшийся после пребывания без сознания – не разобрать. Но слюны стало чуточку больше.
Он, так же осторожно, провел по глазу второй раз. Потом еще – чуть плотнее прижимая язык. Привкус стал сильнее.
Все-таки глаз. Покрыт мягкой, шероховатой, скатывающейся мелкими комьями пленкой с привкусом гнилого мяса. Жжение в глазу усилилось. Может, если убрать языком пленку и зализать его, зрение еще вернется? Он всегда так восстанавливал кожу после ран. Глаза тоже – правда, серьезных повреждений глаз у него прежде не случалось – так, несколько раз появлялась какая-то зараза, которая быстро проходила.
Он прижал кончик языка к глазу и слегка надавил. Поводил из стороны в стороны мелкими колебательными движениями. Пленка чуть сдвинулась с места. Жжение вдруг сделалось невыносимым.
Может быть, ожог? Ожоги на коже он видел, когда обжигался несколько раз. Там кожа тоже отслаивается. Правда, обычно это происходит спустя некоторое время… Тогда лучше зализать сверху, и оставить ожоговую пленку на месте – иначе зараза попадет на незащищенную открытую рану, будет нарыв и гной.
Слюны еще прибавилось. Это хорошо. Он принялся короткими движениями смачивать пораженный глаз слюной. Сбоку послышались голоса двуногих. Они возбужденно загалдлели, сгрудившись вокруг него. И чего им нужно? Почуяли запах раненого? Остаточные хищнические инстинкты, проявляющиеся иногда у падальщиков?
Он сосредоточился на движениях собственного языка. Конечно, собравшиеся большим стадом двуногие – серьезная угроза, но поделать с ней он сейчас ничего не мог. Зато мог сделать то, что от него зависело, чтобы вернуть себе способность видеть. Хотя бы попытаться. Это – единственное, что в его силах предпринять в борьбе за выживание.
Проснувшись, не сразу понял, что с ним. Попытался дернуться – и лишь тогда воспоминания вернулись.
Он по-прежнему неподвижен и подвешен в воздухе. Захваты все так же держат конечности. Открыл глаза. Один глаз видел хорошо – зрение удалось сфокусировать почти мгновенно. Во втором – ни проблеска. Дотянулся языком. Потрогал. Вкус и запах тухлятины. Вновь принялся вылизывать – ничего другого не оставалось.
Должно быть, он не заметил, как заснул, после того, как зализал поврежденный глаз в первый раз – видимо, усилия, которые пришлось приложить, утомили его. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, хоть и продолжал висеть в неудобном положении, лишенный подвижности. Сил стало больше, вернулось желание двигаться. Сухость и мерзкий привкус исчезли изо рта.
Закончив с глазом, он решил осмотреться. Огни остались на месте. Однообразный писк тоже. Захваты все так же держали его конечности. Разве что те перестали быть настолько бледными, как в первый раз.
Впервые за долгое время напомнил о себе голод. В один момент он сделался совершенно невыносимым, как бывает обычно, когда начинает проходить долгая тяжелая болезнь.
Хищник огляделся. Он понимал, что беспомощен, и даже если добыча попадет в поле зрения – поймать ее он не в состоянии. Но инстинкты не обмануть.
Добыча не показывалась, зато он заметил тонкие полупрозрачные трубки, тянущиеся к его телу. Трубки оканчивались тончайшими когтями, вонзавшимися в кожу, прямо над сосудами. Он инстинктивно дернулся – как сразу не обратил внимания! От страха напряглись все мышцы. Слух и зрение моментально обострились.
Странные не то клыки, не то когти принадлежали неподвижному вытянутому существу. Туловище его поблескивало холодным неестественным блеском. Вверху у существа находилось прозрачное туловище в форме нескольких пузырей, наполненных жидкостью. Существо не шевелилось и не издавало звуков. Жидкость внутри сегментов туловища иногда пузырилась. По трубкам тоже струилась жидкость. Оно впрыскивает яд?
И захваты держат крепко – не вырваться. Хищник напряг мышцы оснований конечностей, стараясь соскользнуть с длинных когтей. Кожа натянулась, в местах проколов появилось острое жжение. Когти с трудом, но немного выскользнули из его тела. Он изогнулся, до предела напрягая и растягивая мышцы – внутри туловища неведомой твари забулькало, жидкость в трубках окрасилась буроватым.
Примчался откуда-то двуногий с белым окрасом, судя по звукам – крайне недовольный. Хищника его действия ошарашили – он начал по одному вытягивать когти неподвижной зверюги и втыкать их заново. Особенно напугало то, что когти он втыкал прямиком в кровеносные сосуды. К каждому вонзенному когтю прикладывал кусочек клейкого материала, тут же пристававшего к коже. Подтянул что-то в захватах, так что щупальца оттянуло сильнее. Что это – двуногий падальщик кормит одного хищника другим хищником?!
В сегментах туловища неподвижной зверюги вновь забулькало. По щупальцу разлилась тяжесть, его свело судорогой. То ли действие яда, то ли – результат чрезмерного напряжения. Он попытался напрячь мышцы – острая пронизывающая боль. Ни онемения, ни паралича в конечности, куда впрыскивался яд, он не ощущал – и это могло означать, что неведомая тварь впрыскивает не яд, а пищеварительный сок, смешанный с обезболивающим ядом. Он знал тварей, которые вырабатывали вещества, которые мешали жертве чувствовать боль, и тем самым усыпляли ее бдительность. Это значит, тварь его сейчас переваривает заживо, а он не ощущает этого!
Попробовал сокращать щупальце мелкими резкими движениями. Если долго не задерживать напряжение в мышцах – боль можно обмануть. Может, это помогло бы, если бы когти просто втыкались в кожу – как было сначала. Но теперь их держали клейкие кусочки, и они оставались неподвижными. Отчаявшись, принялся дергать сильнее, преодолевая боль. Когти понемногу принялись поддаваться.
Он забыл о двуногом, что остался рядом. Стоило добиться того, что когти сдвинулись немного с места – тот снова возник в поле зрения, забормотал, принялся приматывать когти длинными белыми полосками, обматывая их вокруг щупальца множество раз.
Понимая, что кровь разносит пищеварительный сок по всему телу, хищник сделал единственное, что оставалось в его силах – вгрызся клыками в собственное щупальце.
Сквозь красную пленку боли и ужаса крики двуногих едва доносились. Хищник не видел, как они ошалело мечутся вокруг него. Настырно грыз, ощущая вкус крови и собственного мяса, смутно чувствуя, как провисает тело оттого, что рвутся мышцы оттянутой захватом конечности.
8
Дышать трудно. Глаза не открываются, словно склеились. Сознание неповоротливо, точно угодило липкую паутину. Он пробует пошевелиться – тщетно.
Воспоминания возвращаются обрывками. Неподвижная блестящая тварь. Когти. Двуногий. Булькающая жидкость внутри прозрачных сегментов тела. Страх. Вкус собственного мяса. И крови. Оглушающий ужас. Безнадежность. Боль.
Боль есть и сейчас. Тянущая, рвущая, гложущая – в основании щупальца, которое он пытался отгрызть. Ноющая, тупая, муторная – во всем остальном теле. Жгучая – в кончиках и у оснований нескольких щупалец – в отдельных точках.
Во рту сухо и противно. Язык распух так, что дышать тяжело. Оставшийся целым глаз никак не разлипается. Холодно. Он дергается – безуспешно. Стук сердец делается быстрым, несинхронным, рваным, срывающимся.
Голоса двуногих. Звуки. Прикосновения. Тело занемевшее – он едва ощущает, как до него дотрагиваются. Зато внутри боль нарастает. Она стягивается к одной точке под головой, к одному из щупалец, делаясь невыносимой, заглушая любые мысли и воспоминания. От щупальца, которое он грыз в бесплодной, самоубийственной попытке вырваться из ловушки, остался жалкий огрызок. И сейчас он ощущает каждое волокно, каждый обрыв этого огрызка. Он горит и сочится болью, мешая сосредоточиться, выбраться из вязкого полусознательного мрака.
Сквозь завесу изматывающей боли доносится непривычный звук – тихий дробный цокот. Он пронизывает насквозь, пробирает дрожью, хотя едва слышен. Спустя бесконечность удается понять, что это стучат его когти о твердую поверхность, на которой он распростерт.
Сквозь цокот доносится и знакомый однообразный писк. Разлепив наконец единственный глаз, хищник обнаруживает, что и мерцающие огни, и неподвижная зверюга с когтями остались на месте. Переменился разве что угол обзора. Сейчас он находится где-то сбоку от прежнего места. Вырваться не получается – он и шевельнуться-то толком не может. Все, что ему остается – это ждать, когда его переварят заживо.
Время тянулось медленно. В сегментах туловища зверя изредка булькало. Вокруг ничего не менялось.
Единственное, что претерпело изменения – его самочувствие. Глаз удалось открыть и даже слизать с него заволакивавшую пленку, от которой все расплывалось. Второй глаз он тоже вылизал заодно. Правда, там ничего не изменилось. Разве что привкус тухлятины стал сильнее.
Дышать стало легче. Сердцебиение понемногу выровнялось. Восприятие и сознание прояснились. Боль осталась. С трудом удалось разглядеть, что от щупальца остался жалкий огрызок – почему-то завернутый чем-то белым.
Зажимов на теле стало гораздо больше, чем было – поэтому он даже дернуться не мог. Зато опора под телом сделалась куда обширнее – это сняло невыносимое напряжение с мышц.
Откуда такая четкость сознания? Не иначе, организм под действием яда задействует последние ресурсы. Вот только это бесполезно. Осознание близкой, неизбежной смерти сделалось отчетливым. Ужас и отчаяние отступили перед этой ясностью, не оставляющей ни выбора, ни возможности сопротивляться.
Неожиданная вибрация, пронзившая все тело, заставила испуганно дернуться. Не сразу удалось понять, что это не судороги собственного тела, а опора под ним задрожала. Через какое-то время дрожь прекратилась. В кончиках щупалец появилось легкое покалывание – видимо, они успели затечь от неподвижности. А от дрожи в опоре кровообращение усилилось.
Опора вибрировала примерно через равные промежутки времени, насколько он мог судить. Была ли это случайность, или же кто-то устроил так специально, чтобы жертва неведомой твари оставалась живой и свежей до самого конца – хищник затруднялся определить. Так же, как и то, что вызывало ее дрожь.
Ожидание казалось бесконечным. Отчаяние то вспыхивало, заставляя сердца безумно колотиться, а тело – корчиться в тщетных попытках вырваться, то притихало, сменяясь неподвижностью и скукой. Вспышки отчаяния с каждым разом делались реже и короче.
Осознание скорой гибели постепенно заполняло сознание, проникая в каждую клетку тела. Вдоль мышечной хорды временами разливался то леденящий холод, то обжигающий жар. Хищник никак не мог повлиять на процессы, что проходили сейчас внутри его тела – да и не стремился. Он чувствовал, как жизнь, стремление к ней, утекают из него внутрь того, что стремительно зрело сейчас, прикрепленное к его мышечной хорде. Оно всегда было с ним, но дало о себе знать лишь сейчас. До времени оно оставалось незаметным, не напоминая о своем присутствии, теперь же время пришло. Каждое живое существо обязано сохранить себя во что бы то ни стало. И когда не остается возможности выжить самому, оно обязано передать свою жизнь потомству, чтобы продолжить существовать в нем. Осознание неизбежной близящейся гибели запустило работу желез, которые оплодотворили крохотные спрятанные во внутренних складках мышечной хорды зародыши. Хищник не знал, выживут ли его яйца в скоплении двуногих, не переварит ли их пожирающая его сейчас тварь. Но это и неважно. Хотя бы одно из выводка должно выжить. Хищная тварь с когтями слишком медленно ест – времени должно оказаться достаточно.
*** ***
Спустя долгое-долгое время он сумел приоткрыть глаза. Мутная пелена мешала сфокусировать взгляд. Все вокруг плыло и размазывалось.
Хищник увидел два вытянутых щупальца. Неестественно-бледных, с просвечивающими мелкими сосудами. Щупальца охватывали кольца темного материала, напоминавшие давешнего паразита. Может, это он сумел парализовать его ядом и схватить?
Почему не ест? Хотя – двуногие вот тоже не стали его есть.
Остальных своих конечностей он почему-то не видел. Только две. Когти казались тусклыми и безжизненными. Он попробовал шевельнуть ими, но кончики щупалец занемели и слушались плохо. За когтями просвечивали беспорядочно мерцающие огни. Много-много светящихся точечек, таких же, как те, что сыпались с расслоенного щупальца паразита. Только разноцветные и их было очень много.
В поле зрения появился двуногий белого окраса. Не переставая что-то воркотать, подошел к ящикам с огнями, принялся теребить мелкие выступы на них. Хищник затаил дыхание – вот-вот двуногий деструктор сломает ловушку, поймавшую его! Однако тот не стал доламывать – вместо этого он развернулся и подошел совсем близко к хищнику.
Он потянул воздух дыхательными щелями. Не ощущалось ни запаха агрессии, ни запаха страха. Двуногий был совершенно спокоен – точно не видел хищника. Хотя он не мог его не видеть! Вот он остановился, приблизил морду совсем близко к глазам пойманного охотника. Заворкотал с новой энергией. Коротким отростком верхней конечности щелкнул по когтю пойманного хищника.
Что это – он демонстрирует превосходство? Как это обычно происходит в периоды спаривания примитивных существ во время боев за лучшие пары? Но даже примитивное создание должно понимать, что они принадлежат к разным видам! Неужели их мозг настолько малоразвит? Или это он чего-то не понимает, не знает о них?
Двуногий тем временем исчез из поля зрения. Хищник неожиданно осознал, что обзор куда меньше, чем должен быть. Вот что вызывало смутный дискомфорт, когда он пытался оглядеться! Не сразу он понял, что видит окружающее одним глазом. Во втором глазу, который ничего не видел, ощущалась слабая боль и жжение. Он не сразу заметил, потому что неудобство и тяжесть в теле отвлекали его внимание.
Попытался моргнуть. Он ощущал движение века, чувствовал, как усиливается жжение и добавляется резь, когда веко прикрывает глаз, но ничего не видел. Попробовал приоткрыть рот и шевельнуть языком. Это оказалось сложнее, чем он рассчитывал. Во рту пересохло, язык не ворочался. Ощущение было, словно он хлебнул по ошибке какой-то ядовитой жидкости – такое было давным-давно, лишь раз, но он хорошо запомнил. Но не мог же он наглотаться яда. Если только… яд как-то оказался у него во рту, когда он не ощущал себя? Возможно, двуногие, перенося его, пролили яд, или намеренно окунули его туда? От них всего можно ожидать.
Он шевельнул языком еще раз. И еще. Тот повиновался с трудом. Разлепил ссохшийся рот. Плохо, слюны мало. Но ничего другого не остается. С натугой потянул язык к поврежденному глазу и осторожно коснулся краешка. Вроде цел. Язык онемевший. Плохо. Очень медленно, чтобы не повредить ненароком глаз сильнее, он протянул язык дальше и тихонько, едва дотрагиваясь, провел по фасеточной поверхности. На языке остался противный тухловатый привкус. То ли глаз повредило, то ли это – привкус, оставшийся после пребывания без сознания – не разобрать. Но слюны стало чуточку больше.
Он, так же осторожно, провел по глазу второй раз. Потом еще – чуть плотнее прижимая язык. Привкус стал сильнее.
Все-таки глаз. Покрыт мягкой, шероховатой, скатывающейся мелкими комьями пленкой с привкусом гнилого мяса. Жжение в глазу усилилось. Может, если убрать языком пленку и зализать его, зрение еще вернется? Он всегда так восстанавливал кожу после ран. Глаза тоже – правда, серьезных повреждений глаз у него прежде не случалось – так, несколько раз появлялась какая-то зараза, которая быстро проходила.
Он прижал кончик языка к глазу и слегка надавил. Поводил из стороны в стороны мелкими колебательными движениями. Пленка чуть сдвинулась с места. Жжение вдруг сделалось невыносимым.
Может быть, ожог? Ожоги на коже он видел, когда обжигался несколько раз. Там кожа тоже отслаивается. Правда, обычно это происходит спустя некоторое время… Тогда лучше зализать сверху, и оставить ожоговую пленку на месте – иначе зараза попадет на незащищенную открытую рану, будет нарыв и гной.
Слюны еще прибавилось. Это хорошо. Он принялся короткими движениями смачивать пораженный глаз слюной. Сбоку послышались голоса двуногих. Они возбужденно загалдлели, сгрудившись вокруг него. И чего им нужно? Почуяли запах раненого? Остаточные хищнические инстинкты, проявляющиеся иногда у падальщиков?
Он сосредоточился на движениях собственного языка. Конечно, собравшиеся большим стадом двуногие – серьезная угроза, но поделать с ней он сейчас ничего не мог. Зато мог сделать то, что от него зависело, чтобы вернуть себе способность видеть. Хотя бы попытаться. Это – единственное, что в его силах предпринять в борьбе за выживание.
*** ***
Проснувшись, не сразу понял, что с ним. Попытался дернуться – и лишь тогда воспоминания вернулись.
Он по-прежнему неподвижен и подвешен в воздухе. Захваты все так же держат конечности. Открыл глаза. Один глаз видел хорошо – зрение удалось сфокусировать почти мгновенно. Во втором – ни проблеска. Дотянулся языком. Потрогал. Вкус и запах тухлятины. Вновь принялся вылизывать – ничего другого не оставалось.
Должно быть, он не заметил, как заснул, после того, как зализал поврежденный глаз в первый раз – видимо, усилия, которые пришлось приложить, утомили его. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, хоть и продолжал висеть в неудобном положении, лишенный подвижности. Сил стало больше, вернулось желание двигаться. Сухость и мерзкий привкус исчезли изо рта.
Закончив с глазом, он решил осмотреться. Огни остались на месте. Однообразный писк тоже. Захваты все так же держали его конечности. Разве что те перестали быть настолько бледными, как в первый раз.
Впервые за долгое время напомнил о себе голод. В один момент он сделался совершенно невыносимым, как бывает обычно, когда начинает проходить долгая тяжелая болезнь.
Хищник огляделся. Он понимал, что беспомощен, и даже если добыча попадет в поле зрения – поймать ее он не в состоянии. Но инстинкты не обмануть.
Добыча не показывалась, зато он заметил тонкие полупрозрачные трубки, тянущиеся к его телу. Трубки оканчивались тончайшими когтями, вонзавшимися в кожу, прямо над сосудами. Он инстинктивно дернулся – как сразу не обратил внимания! От страха напряглись все мышцы. Слух и зрение моментально обострились.
Странные не то клыки, не то когти принадлежали неподвижному вытянутому существу. Туловище его поблескивало холодным неестественным блеском. Вверху у существа находилось прозрачное туловище в форме нескольких пузырей, наполненных жидкостью. Существо не шевелилось и не издавало звуков. Жидкость внутри сегментов туловища иногда пузырилась. По трубкам тоже струилась жидкость. Оно впрыскивает яд?
И захваты держат крепко – не вырваться. Хищник напряг мышцы оснований конечностей, стараясь соскользнуть с длинных когтей. Кожа натянулась, в местах проколов появилось острое жжение. Когти с трудом, но немного выскользнули из его тела. Он изогнулся, до предела напрягая и растягивая мышцы – внутри туловища неведомой твари забулькало, жидкость в трубках окрасилась буроватым.
Примчался откуда-то двуногий с белым окрасом, судя по звукам – крайне недовольный. Хищника его действия ошарашили – он начал по одному вытягивать когти неподвижной зверюги и втыкать их заново. Особенно напугало то, что когти он втыкал прямиком в кровеносные сосуды. К каждому вонзенному когтю прикладывал кусочек клейкого материала, тут же пристававшего к коже. Подтянул что-то в захватах, так что щупальца оттянуло сильнее. Что это – двуногий падальщик кормит одного хищника другим хищником?!
В сегментах туловища неподвижной зверюги вновь забулькало. По щупальцу разлилась тяжесть, его свело судорогой. То ли действие яда, то ли – результат чрезмерного напряжения. Он попытался напрячь мышцы – острая пронизывающая боль. Ни онемения, ни паралича в конечности, куда впрыскивался яд, он не ощущал – и это могло означать, что неведомая тварь впрыскивает не яд, а пищеварительный сок, смешанный с обезболивающим ядом. Он знал тварей, которые вырабатывали вещества, которые мешали жертве чувствовать боль, и тем самым усыпляли ее бдительность. Это значит, тварь его сейчас переваривает заживо, а он не ощущает этого!
Попробовал сокращать щупальце мелкими резкими движениями. Если долго не задерживать напряжение в мышцах – боль можно обмануть. Может, это помогло бы, если бы когти просто втыкались в кожу – как было сначала. Но теперь их держали клейкие кусочки, и они оставались неподвижными. Отчаявшись, принялся дергать сильнее, преодолевая боль. Когти понемногу принялись поддаваться.
Он забыл о двуногом, что остался рядом. Стоило добиться того, что когти сдвинулись немного с места – тот снова возник в поле зрения, забормотал, принялся приматывать когти длинными белыми полосками, обматывая их вокруг щупальца множество раз.
Понимая, что кровь разносит пищеварительный сок по всему телу, хищник сделал единственное, что оставалось в его силах – вгрызся клыками в собственное щупальце.
Сквозь красную пленку боли и ужаса крики двуногих едва доносились. Хищник не видел, как они ошалело мечутся вокруг него. Настырно грыз, ощущая вкус крови и собственного мяса, смутно чувствуя, как провисает тело оттого, что рвутся мышцы оттянутой захватом конечности.
8
Дышать трудно. Глаза не открываются, словно склеились. Сознание неповоротливо, точно угодило липкую паутину. Он пробует пошевелиться – тщетно.
Воспоминания возвращаются обрывками. Неподвижная блестящая тварь. Когти. Двуногий. Булькающая жидкость внутри прозрачных сегментов тела. Страх. Вкус собственного мяса. И крови. Оглушающий ужас. Безнадежность. Боль.
Боль есть и сейчас. Тянущая, рвущая, гложущая – в основании щупальца, которое он пытался отгрызть. Ноющая, тупая, муторная – во всем остальном теле. Жгучая – в кончиках и у оснований нескольких щупалец – в отдельных точках.
Во рту сухо и противно. Язык распух так, что дышать тяжело. Оставшийся целым глаз никак не разлипается. Холодно. Он дергается – безуспешно. Стук сердец делается быстрым, несинхронным, рваным, срывающимся.
Голоса двуногих. Звуки. Прикосновения. Тело занемевшее – он едва ощущает, как до него дотрагиваются. Зато внутри боль нарастает. Она стягивается к одной точке под головой, к одному из щупалец, делаясь невыносимой, заглушая любые мысли и воспоминания. От щупальца, которое он грыз в бесплодной, самоубийственной попытке вырваться из ловушки, остался жалкий огрызок. И сейчас он ощущает каждое волокно, каждый обрыв этого огрызка. Он горит и сочится болью, мешая сосредоточиться, выбраться из вязкого полусознательного мрака.
Сквозь завесу изматывающей боли доносится непривычный звук – тихий дробный цокот. Он пронизывает насквозь, пробирает дрожью, хотя едва слышен. Спустя бесконечность удается понять, что это стучат его когти о твердую поверхность, на которой он распростерт.
Сквозь цокот доносится и знакомый однообразный писк. Разлепив наконец единственный глаз, хищник обнаруживает, что и мерцающие огни, и неподвижная зверюга с когтями остались на месте. Переменился разве что угол обзора. Сейчас он находится где-то сбоку от прежнего места. Вырваться не получается – он и шевельнуться-то толком не может. Все, что ему остается – это ждать, когда его переварят заживо.
*** ***
Время тянулось медленно. В сегментах туловища зверя изредка булькало. Вокруг ничего не менялось.
Единственное, что претерпело изменения – его самочувствие. Глаз удалось открыть и даже слизать с него заволакивавшую пленку, от которой все расплывалось. Второй глаз он тоже вылизал заодно. Правда, там ничего не изменилось. Разве что привкус тухлятины стал сильнее.
Дышать стало легче. Сердцебиение понемногу выровнялось. Восприятие и сознание прояснились. Боль осталась. С трудом удалось разглядеть, что от щупальца остался жалкий огрызок – почему-то завернутый чем-то белым.
Зажимов на теле стало гораздо больше, чем было – поэтому он даже дернуться не мог. Зато опора под телом сделалась куда обширнее – это сняло невыносимое напряжение с мышц.
Откуда такая четкость сознания? Не иначе, организм под действием яда задействует последние ресурсы. Вот только это бесполезно. Осознание близкой, неизбежной смерти сделалось отчетливым. Ужас и отчаяние отступили перед этой ясностью, не оставляющей ни выбора, ни возможности сопротивляться.
Неожиданная вибрация, пронзившая все тело, заставила испуганно дернуться. Не сразу удалось понять, что это не судороги собственного тела, а опора под ним задрожала. Через какое-то время дрожь прекратилась. В кончиках щупалец появилось легкое покалывание – видимо, они успели затечь от неподвижности. А от дрожи в опоре кровообращение усилилось.
*** ***
Опора вибрировала примерно через равные промежутки времени, насколько он мог судить. Была ли это случайность, или же кто-то устроил так специально, чтобы жертва неведомой твари оставалась живой и свежей до самого конца – хищник затруднялся определить. Так же, как и то, что вызывало ее дрожь.
Ожидание казалось бесконечным. Отчаяние то вспыхивало, заставляя сердца безумно колотиться, а тело – корчиться в тщетных попытках вырваться, то притихало, сменяясь неподвижностью и скукой. Вспышки отчаяния с каждым разом делались реже и короче.
Осознание скорой гибели постепенно заполняло сознание, проникая в каждую клетку тела. Вдоль мышечной хорды временами разливался то леденящий холод, то обжигающий жар. Хищник никак не мог повлиять на процессы, что проходили сейчас внутри его тела – да и не стремился. Он чувствовал, как жизнь, стремление к ней, утекают из него внутрь того, что стремительно зрело сейчас, прикрепленное к его мышечной хорде. Оно всегда было с ним, но дало о себе знать лишь сейчас. До времени оно оставалось незаметным, не напоминая о своем присутствии, теперь же время пришло. Каждое живое существо обязано сохранить себя во что бы то ни стало. И когда не остается возможности выжить самому, оно обязано передать свою жизнь потомству, чтобы продолжить существовать в нем. Осознание неизбежной близящейся гибели запустило работу желез, которые оплодотворили крохотные спрятанные во внутренних складках мышечной хорды зародыши. Хищник не знал, выживут ли его яйца в скоплении двуногих, не переварит ли их пожирающая его сейчас тварь. Но это и неважно. Хотя бы одно из выводка должно выжить. Хищная тварь с когтями слишком медленно ест – времени должно оказаться достаточно.
