– Не должна была.
– Ты хотела, чтобы он умер, вот почему! Он же твой конкурент! Вы все там как змеи в яме! Гады! Грызётесь между собой, отбираете добычу! Правильно, Эрскин говорил, что все эгоисты, только о себе думаете!
Заправив за ухо короткую светлую прядку, Кэт снова отвернулась от меня.
– Послушай, ты неправильно всё поняла. И говори, пожалуйста, тише, ты балансируешь на грани.
– Ты единственный Игрок, которому я доверяла, от тебя я меньше всего ожидала подлянки!
– Надеюсь, так дальше и будет. Пойми, если бы я тебе сказала о слезах баньши, это ничего бы не изменило. Будь тебе всё равно, ты бы пальцем не пошевелила ради его спасения. К тому же слёзы нужны искренние, иначе они останутся просто солёной водицей.
– Мне поверить или ты это сейчас выдумала?
– Считай, что я его спасла.
Эх, ничего себе поворот! Я тут слёз на три ведра наплакала, а спасительница она!
Кэт неожиданно развернулась.
– Ещё я тебе не сказала, что со смертью Игрока его баньши снова становится обычным человеком. Как бы ты распорядилась этим знанием? Разве это не то, чего ты так хочешь? Твой хозяин – сумасшедший мертвец, одержимый желанием любой ценой победить в Игре Мэб. Ему, в отличие от тебя, уже нечего терять.
Этого хватило, чтобы сбить меня с толку. Отматывая в памяти назад всё, что произошло за последние минуты, я смоделировала ситуацию. Вот я зову на помощь Кэт, она приходит и говорит: «Знаешь, подруга, слёзы баньши могут спасти Проказу, но если он выживет, ты навсегда останешься его слугой. Но ты не реви, он всё равно неживой и давно тусуется среди таких же, а у тебя впереди вся жизнь. В следующем году на работе повысят, парня нового найдешь, семью создашь, а с Проказой этого всего не будет». И как бы я поступила тогда? Да, я была и до сих пор пребываю в лёгком неадеквате, но неужели я бы не зацепилась за шанс вернуть всё на свои места?
– Прости, Кэт. Я вела себя как дура.
– Все женщины немного дуры, – примирительно сказала она.
Оставшись наедине с Эрскином, я, вздыхая, укрыла его пледом.
– Вот что ты за человек? И сам не живёшь и другим не даёшь.
Но он спал и не отвечал. Зараза. Потом будет так же шпынять меня, как будто ничего и не случилось.
Может, не стоило идти на поводу у эмоций? Нельзя жертвовать собой ради тех, кто этого не заслуживает.
Я присела на краешек дивана, вытащила из-под себя непривычно длинные волосы.
Хотя бы узнаю, что ты за фрукт. Я же теперь умею узнавать прошлое мёртвых, почему бы этим не воспользоваться?
…Как будто отрывки из фильма про европейское средневековье…
…Много скромно, если не бедно, одетых людей. Крестьяне. Они что-то говорят, но я ничего не понимаю. Староирландский?
…Всем что-то нужно от него. Он никому не отказывает. Постоянно что-то чинит и таскает тяжести.
…У него под ногтями грязь, пальцы в мозолях…
…Так хочется отдохнуть, но перед тобой стоят чумазые дети и заворожено наблюдают за тем, как ты строгаешь коня из деревяшки. Все хотят новую игрушку.
…Дышать тяжело. Из носа течёт кровь. Так было вчера… и позавчера.
…Новая язва на теле. Неужели это?..
…Все соседи уже знают. Больше никто не бежит к нему за помощью – его сторонятся.
…Любимая женщина вся в слезах. Она боится его и замахивается на него вилами. Даже не хочет по-человечески попрощаться…
…Он сам знает, что надо уходить. Нельзя никого подвергать опасности. Особенно жену и младенца-сына.
…Вокруг уроды. Прежде он никогда не видел таких страшных людей, даже горбун из родной деревни не вызывал отвращения. Их лица и тела обезображены болезнью, из ран сочится гной, у кого-то не хватает пальцев… Вонь стоит неописуемая.
…Люди в рясах пичкают бесполезными отварами. Заставляют повторять непонятные слова на латыни.
…Он так молод, а уже потерял несколько зубов. Собственное тело вызывает омерзение. Касаться лица противно, но он это делает, потому что до сих пор не может поверить в то, что это происходит с ним.
…Леса… Деревушки… Холмы… Что-то ищет?
…Звенит колокольчик. Чтобы люди знали, что идёт прокажённый.
…Ещё один монастырь с калеками. Принимают ещё хуже. Чем ты уродливей, тем меньше к тебе сострадания.
…Старый колодец. Стоит перед ним на коленях и что-то бормочет.
…Ещё один колодец…
…И ещё… Словно это какой-то ритуал.
…Родные места. Близко не подходит. Посмотреть бы на сына издалека. Мальчик подрос, ведь столько лет прошло.
…Мальчишка замечает его и с криками начинает бросаться камнями. Один попадает в нос, слышно как ломается гнилой хрящ…
Я вынырнула из видений и разлеглась на полу, как сохнущий после стирки шерстяной свитер. Мутило. В нос по-прежнему бил запах гноя с кровью, в ушах звенел чёртов колокольчик.
Как он мучился, Господи…
Эрскин напомнил о себе коротким вскриком. Я тут же подскочила.
Он быстро принял сидячее положение, словно несколько минут назад даже не собирался отправиться в загробный мир.
– Дура. Не делай… не делай так больше, – его голос жалобно дрожал.
Внезапно он, всхлипнув, прикусил кулак. В светлых ресницах заблестели мелкие слёзы.
А вдруг он всё это видел вместе со мной и заново переживал? Я-то сторонний наблюдатель, а для него это личное. Чувствуя за собой вину, я медленно подсела к рыжему и с опаской погладила по плечу. Вместо того чтобы оттолкнуть, он крепко сграбастал меня в свои объятья.
– Лизбет, почему? Почему они так со мной? Что я им сделал?
У меня не было ответа. Разумеется, я понимала тех, кто боялся заразиться ужасной болезнью, но можно же было просто посочувствовать человеку! Хотя бы не улюлюкать вслед!
– За какие грехи я расплачивался, Лизбет?
Без понятия. В тех видениях его любили дети, а взрослые всегда звали на помощь. Не очень похоже на грешника.
– Я думал, что меня любят.
Предательски защипало в глазах. Только бы не разрыдаться с ним на пару.
– Хватит уже, а то болото наплачешь. Ну их, забудь, выкинь из головы. Их всех давно уже нет.
– Нет, – эхом повторил Эрскин.
– Их могилы поросли травой, а надписи на надгробных камнях стёрлись, – поэтично продолжила я.
Он хлюпнул носом.
– А у меня нет могилы.
От злости на себя я прикусила губу. Хотела как лучше и задела его за живое.
– Да не расстраивайся ты так. Не у всех они есть.
– Мои кости растащили птицы. В черепе мышь свила гнездо.
Фу, я не просила подробностей!
– Никто не оплакал мою смерть. Никто не помолился за спасение души. Я забыл, что такое покой.
– Сейчас налью тебе чай и вспомнишь.
Эрскин выпустил меня и указательным пальцем легонько коснулся моего носа.
– Ты моя первая Дельма.
В недоумении я отстранилась.
– Первая – кто?
– Баньши принимает облик женщины из рода Игрока. Дельма – моя первая жена. Она умерла вскоре после свадьбы, её укусила змея.
Я поёжилась, принимая свой настоящий вид. И подумать не могла, что это внешность покойницы!
– Слушай, Эрскин, это всё, конечно, безумно интересно, но, может, хватит на сегодня макабрических тем? Жутковато, знаешь ли. О, а давай лучше не чаю выпьем, а кофе с коньяком! Отпразднуем то, что эти Меладзе с Виагрой не дождались твоего выхода из игры.
Он усмехнулся, отчего его лицо на мгновение стало похоже на лисью морду:
– Ну давай.
Даже во сне меня преследовал звон колокольчика. Быстро сменялись картинки. Я видела зелёные холмы далёкой Ирландии, девушку, расчёсывающую свои длинные чёрные волосы, жёлтые, обглоданные кости, змей и ещё много странного и неприятного.
Но колокольчик звенел всегда. Когда чуть слышно, когда практически истерично. Напоминал о чём-то? Наказывал? Пугал?
– Лизбет!
Даже во сне от него никуда не денешься.
– Лизбет, проснись, лентяйка!
Сон как рукой сняло.
– Чего тебе? Надоел уже, – простонала я, выныривая из-под одеяла.
В какой-то степени я была благодарна, что меня избавили от выматывающих душу видений, и всё же кто дал Эрскину право вторгаться ко мне в любой момент?
Горела настольная лампа, в руках рыжий держал ещё одну книжку из Славиной коллекции. Надо было их убрать подальше вместе с остальными вещами!
– Это безобразие! – Эрскин с гулким хлопком закрыл книгу.
Подлинным безобразием будет, если он среди ночи пошлёт меня искать продолжение. Читает же он с какой-то невероятной скоростью.
– Кто там у тебя, опять Пехов? – я повернулась носом к стенке. – Сходи к нему, попроси, чтобы новую книгу написал…
– Ты что, глухая? Ты не слышишь, в каком бедламе живёшь?
Проснувшись окончательно, я наконец сообразила, в чём причина его недовольства. Внизу громыхала клубная музыка и, даже несмотря на пластиковое окно, до квартиры доносилось ритмичное бумканье. Это не ко мне претензии, адские звуки издаёт кальянная, расположенная на цокольном этаже дома. Точнее, её посетители, находящие радость в бесконечных драках, дебильном ржаче и громкой музыке, рвущей динамики в машинах. И естественно, всё это происходит только ночью, днём, видимо, эффект был бы не тот. Летом совсем житья от них не было, а вот с наступлением осени получше стало, потому что окна у нас теперь закрыты, и вообще мало кто хочет тусоваться на холоде.
– Это надо прекратить, – Эрскин снова попытался воззвать к моей совести.
– Да что я сделаю? От Славы в полиции заявление не принимали, потому что мы с ним здесь не прописаны, да и на других жильцов им пофиг. Забей, перекантуйся до понедельника в другом месте.
– Лентяйка, – повторил он и распахнул окно.
Музыка загромыхала уже и в комнате. Я села, поплотней замотавшись в одеяло.
– Закрой, холодно же.
Эрскин не внял моей просьбе. С тем же хладнокровием рыжий взял горшок с геранью, которую мне на новоселье подарила мама, и швырнул вниз. Бодрый клубняк не смог перекрыть звук разбившегося лобового стекла, воя сигнализации, девичьего визга и нескольких сочных матерных выражений.
Только бы не вычислили, откуда прилетел «подарочек».
– Закрой, закрой! – вполголоса запищала я.
Куда там! Он высунулся в окно! Псих!
– Музыку свою отвратную выключите, я не слышу, что вы там бубните! – звучно крикнул он, ещё сильнее высовываясь и опираясь ладонями о подоконник. Ветерок картинно трепал выбившиеся из хвоста волосы мстителя.
Сказать по правде, мне было по барабану, что они там говорят, но я даже не рискнула подойти к Эрскину. Всё равно мне его не остановить. Нет, конечно, я давно мечтала, чтобы кто-то швырнул туда гранату или, что более гуманно, залил вход бетоном, однако на деле было страшновато. С призраком-то проще справиться, чем с толпой обкуренной молодёжи.
О, чудо, музыку выключили! Только это затишье перед бурей.
– Чума английская, ну я вам задам, – как оскорблённый пенсионер, воинственно выпалил Эрскин и сиганул вниз. Судя по вновь сработавшей сигнализации, ловкач приземлился на многострадальную машину. Снова же раздался мат, причём запас обсценной лексики у посетителей кальянной оказался настолько ограниченным, что у меня возникло чувство дежавю.
Здравый смысл робко подсказывал, что мне следует закрыть окно и вернуться в постель, но сердце у меня в груди стучало как ненормальное. С упрямством и наглостью моего безголового начальника невозможно бороться, как с несущимся на тебя поездом, и поэтому мне реально стало страшно за тех, кого я столько времени истово ненавидела. Может, на фоне других Игроков Эрскин растяпа и неудачник, но куда обычным людям с ним тягаться!
Как заклинание, пробормотав ругательство, я снова приняла облик баньши и вылетела в окно. Судя по последним событиям, чары для отвода глаз я освоила на отлично, так что вряд ли перепугаю округу своим появлением.
Своего горшка с геранью я не увидела, видимо, от него одни рожки да ножки остались. О масштабе трагедии красноречиво сообщала зияющая дыра на месте лобовухи у новенького внедорожника. Её виновник стоял на крыше этого самого внедорожника и смотрел на окружающих со спокойствием кота, знающего, что глупые шавки внизу ни за что до него не допрыгнут.
– Слезай, ушлёпок, я те ноги ща повырываю! – надрывался чернявый детина в трогательном свитерке с горлом. – Стекло жрать заставлю! Слезай, урод, кому сказал! Ты ваще знаешь, кто мои родители?!
Синеволосая девчонка, от холода прижимавшаяся к парню не самого трезвого вида, посоветовала хозяину повреждённой машины вступить с вандалом в половой контакт. Её кавалер поддержал идею тупым, похожим на икоту, смешком. Стоявший поблизости сутулый мальчишка лет семнадцати безмятежно бросил на землю окурок и потянулся за новой сигаретой.
– Меня слушай, балбес, – заговорил вдруг Эрскин хорошо знакомым мне властным тоном. – Зачем ты убиваешься по жестянке, которая тебя погубит?
– Чего-о-о?
Рыжий как ни в чём не бывало уселся по-турецки.
– Не пройдёт и трёх недель, как ты разобьёшься. Кости торчат, мозг всмятку – красота. И губастая эта рядом вся переломанная.
Пальцем он указывал на девицу в меховой жилетке. А губищи у неё реально… губищи. Погодите, «переломанная»?!
– Сто за узас! – до неё тоже дошёл смысл сказанного. – Руслан, посему он говорит про меня гадости? Заткнись, косёл! Русласа тебя усатает!
Сама, дорогуша заткнись, сил нет твой шепелявый лепет слушать. Нельзя же так губы накачивать.
Эрскин качнул головой.
– Она ребёнка твоего убила.
– Чего-о-о? – повторил Руслан и уставился на свою пассию. – Ленк, ты, тварь, чё, всё-таки аборт сделала?!
– Попала Ленка, – быдловато хихикнула синеволосая. – Ну чё, всё теперь? Не женится на тебе Руслаша?
Улицу снова наполнили визги и мат.
– Поправочка, – громогласно объявил Эрскин, отчего все благоговейно заткнулись. – С тобой другая будет. Но её тоже перемелет.
Тяжело отдуваясь, Руслан вытирал со своего покрасневшего лица пот.
– Чел, не знаю, откуда ты такой стрёмный взялся, но ты про аварию ещё скажи…
– Пятое декабря.
– А нельзя… А как сделать так, чтобы её не было? – совсем уж по-детски спросил несчастный Руслан.
Рот Эрскина нехорошо искривился. Гримаса так и не стала улыбкой, застыв брезгливым выражением.
– Как сделать так, чтобы не было? – был бы псом, точно бы истёк кровожадной слюной. – Ты спрашиваешь об этом? А сам не догадываешься? – он обвёл взглядом немногочисленных зрителей. – И вы все не догадываетесь?
Синеволосая с кавалером и выглядывающие из двери кальянной любопытные, застыли, как статуи. Сопляк выронил недокуренную сигарету. Ленка же давно смылась.
Новоявленный провидец вскочил на ноги.
– Вы курите всякую дрянь и напиваетесь до беспамятства. А потом захлёбываетесь в собственной рвоте и разбиваетесь в авариях. Думаете, это не взаимосвязано? Ещё как! Ну, конечно, – он развернулся лицом ко входу в злачное заведение, – вы считаете, что это может случиться с кем угодно, только не с вами. Знайте, Тори, Лёха и Кабан тоже так думали.
Что-то плаксиво запищав в ладони, одна из девушек опустилась на корточки. Остальные зашептались.
– Ты, – Эрскин снова ткнул в кого-то худым пальцем, – ты скоро умрёшь от пули. И вон тот лысый тоже. А тебе глаз выбьет. Человек из этого дома, у которого уже в печёнках сидит ваша музыка, придёт и перестреляет вас к чёртовой матери.
Растолкав посетителей, на крыльцо вышел директор сей богадельни. Его я узнала сразу, хотя раньше не встречалась с ним лично. Видела фото в соцсетях, когда Слава ещё пытался бороться с напастью. До безобразия молодой парень, весь в прыщах.
– Ты хотела, чтобы он умер, вот почему! Он же твой конкурент! Вы все там как змеи в яме! Гады! Грызётесь между собой, отбираете добычу! Правильно, Эрскин говорил, что все эгоисты, только о себе думаете!
Заправив за ухо короткую светлую прядку, Кэт снова отвернулась от меня.
– Послушай, ты неправильно всё поняла. И говори, пожалуйста, тише, ты балансируешь на грани.
– Ты единственный Игрок, которому я доверяла, от тебя я меньше всего ожидала подлянки!
– Надеюсь, так дальше и будет. Пойми, если бы я тебе сказала о слезах баньши, это ничего бы не изменило. Будь тебе всё равно, ты бы пальцем не пошевелила ради его спасения. К тому же слёзы нужны искренние, иначе они останутся просто солёной водицей.
– Мне поверить или ты это сейчас выдумала?
– Считай, что я его спасла.
Эх, ничего себе поворот! Я тут слёз на три ведра наплакала, а спасительница она!
Кэт неожиданно развернулась.
– Ещё я тебе не сказала, что со смертью Игрока его баньши снова становится обычным человеком. Как бы ты распорядилась этим знанием? Разве это не то, чего ты так хочешь? Твой хозяин – сумасшедший мертвец, одержимый желанием любой ценой победить в Игре Мэб. Ему, в отличие от тебя, уже нечего терять.
Этого хватило, чтобы сбить меня с толку. Отматывая в памяти назад всё, что произошло за последние минуты, я смоделировала ситуацию. Вот я зову на помощь Кэт, она приходит и говорит: «Знаешь, подруга, слёзы баньши могут спасти Проказу, но если он выживет, ты навсегда останешься его слугой. Но ты не реви, он всё равно неживой и давно тусуется среди таких же, а у тебя впереди вся жизнь. В следующем году на работе повысят, парня нового найдешь, семью создашь, а с Проказой этого всего не будет». И как бы я поступила тогда? Да, я была и до сих пор пребываю в лёгком неадеквате, но неужели я бы не зацепилась за шанс вернуть всё на свои места?
– Прости, Кэт. Я вела себя как дура.
– Все женщины немного дуры, – примирительно сказала она.
Оставшись наедине с Эрскином, я, вздыхая, укрыла его пледом.
– Вот что ты за человек? И сам не живёшь и другим не даёшь.
Но он спал и не отвечал. Зараза. Потом будет так же шпынять меня, как будто ничего и не случилось.
Может, не стоило идти на поводу у эмоций? Нельзя жертвовать собой ради тех, кто этого не заслуживает.
Я присела на краешек дивана, вытащила из-под себя непривычно длинные волосы.
Хотя бы узнаю, что ты за фрукт. Я же теперь умею узнавать прошлое мёртвых, почему бы этим не воспользоваться?
…Как будто отрывки из фильма про европейское средневековье…
…Много скромно, если не бедно, одетых людей. Крестьяне. Они что-то говорят, но я ничего не понимаю. Староирландский?
…Всем что-то нужно от него. Он никому не отказывает. Постоянно что-то чинит и таскает тяжести.
…У него под ногтями грязь, пальцы в мозолях…
…Так хочется отдохнуть, но перед тобой стоят чумазые дети и заворожено наблюдают за тем, как ты строгаешь коня из деревяшки. Все хотят новую игрушку.
…Дышать тяжело. Из носа течёт кровь. Так было вчера… и позавчера.
…Новая язва на теле. Неужели это?..
…Все соседи уже знают. Больше никто не бежит к нему за помощью – его сторонятся.
…Любимая женщина вся в слезах. Она боится его и замахивается на него вилами. Даже не хочет по-человечески попрощаться…
…Он сам знает, что надо уходить. Нельзя никого подвергать опасности. Особенно жену и младенца-сына.
…Вокруг уроды. Прежде он никогда не видел таких страшных людей, даже горбун из родной деревни не вызывал отвращения. Их лица и тела обезображены болезнью, из ран сочится гной, у кого-то не хватает пальцев… Вонь стоит неописуемая.
…Люди в рясах пичкают бесполезными отварами. Заставляют повторять непонятные слова на латыни.
…Он так молод, а уже потерял несколько зубов. Собственное тело вызывает омерзение. Касаться лица противно, но он это делает, потому что до сих пор не может поверить в то, что это происходит с ним.
…Леса… Деревушки… Холмы… Что-то ищет?
…Звенит колокольчик. Чтобы люди знали, что идёт прокажённый.
…Ещё один монастырь с калеками. Принимают ещё хуже. Чем ты уродливей, тем меньше к тебе сострадания.
…Старый колодец. Стоит перед ним на коленях и что-то бормочет.
…Ещё один колодец…
…И ещё… Словно это какой-то ритуал.
…Родные места. Близко не подходит. Посмотреть бы на сына издалека. Мальчик подрос, ведь столько лет прошло.
…Мальчишка замечает его и с криками начинает бросаться камнями. Один попадает в нос, слышно как ломается гнилой хрящ…
Я вынырнула из видений и разлеглась на полу, как сохнущий после стирки шерстяной свитер. Мутило. В нос по-прежнему бил запах гноя с кровью, в ушах звенел чёртов колокольчик.
Как он мучился, Господи…
Эрскин напомнил о себе коротким вскриком. Я тут же подскочила.
Он быстро принял сидячее положение, словно несколько минут назад даже не собирался отправиться в загробный мир.
– Дура. Не делай… не делай так больше, – его голос жалобно дрожал.
Внезапно он, всхлипнув, прикусил кулак. В светлых ресницах заблестели мелкие слёзы.
А вдруг он всё это видел вместе со мной и заново переживал? Я-то сторонний наблюдатель, а для него это личное. Чувствуя за собой вину, я медленно подсела к рыжему и с опаской погладила по плечу. Вместо того чтобы оттолкнуть, он крепко сграбастал меня в свои объятья.
– Лизбет, почему? Почему они так со мной? Что я им сделал?
У меня не было ответа. Разумеется, я понимала тех, кто боялся заразиться ужасной болезнью, но можно же было просто посочувствовать человеку! Хотя бы не улюлюкать вслед!
– За какие грехи я расплачивался, Лизбет?
Без понятия. В тех видениях его любили дети, а взрослые всегда звали на помощь. Не очень похоже на грешника.
– Я думал, что меня любят.
Предательски защипало в глазах. Только бы не разрыдаться с ним на пару.
– Хватит уже, а то болото наплачешь. Ну их, забудь, выкинь из головы. Их всех давно уже нет.
– Нет, – эхом повторил Эрскин.
– Их могилы поросли травой, а надписи на надгробных камнях стёрлись, – поэтично продолжила я.
Он хлюпнул носом.
– А у меня нет могилы.
От злости на себя я прикусила губу. Хотела как лучше и задела его за живое.
– Да не расстраивайся ты так. Не у всех они есть.
– Мои кости растащили птицы. В черепе мышь свила гнездо.
Фу, я не просила подробностей!
– Никто не оплакал мою смерть. Никто не помолился за спасение души. Я забыл, что такое покой.
– Сейчас налью тебе чай и вспомнишь.
Эрскин выпустил меня и указательным пальцем легонько коснулся моего носа.
– Ты моя первая Дельма.
В недоумении я отстранилась.
– Первая – кто?
– Баньши принимает облик женщины из рода Игрока. Дельма – моя первая жена. Она умерла вскоре после свадьбы, её укусила змея.
Я поёжилась, принимая свой настоящий вид. И подумать не могла, что это внешность покойницы!
– Слушай, Эрскин, это всё, конечно, безумно интересно, но, может, хватит на сегодня макабрических тем? Жутковато, знаешь ли. О, а давай лучше не чаю выпьем, а кофе с коньяком! Отпразднуем то, что эти Меладзе с Виагрой не дождались твоего выхода из игры.
Он усмехнулся, отчего его лицо на мгновение стало похоже на лисью морду:
– Ну давай.
Даже во сне меня преследовал звон колокольчика. Быстро сменялись картинки. Я видела зелёные холмы далёкой Ирландии, девушку, расчёсывающую свои длинные чёрные волосы, жёлтые, обглоданные кости, змей и ещё много странного и неприятного.
Но колокольчик звенел всегда. Когда чуть слышно, когда практически истерично. Напоминал о чём-то? Наказывал? Пугал?
– Лизбет!
Даже во сне от него никуда не денешься.
– Лизбет, проснись, лентяйка!
Сон как рукой сняло.
– Чего тебе? Надоел уже, – простонала я, выныривая из-под одеяла.
В какой-то степени я была благодарна, что меня избавили от выматывающих душу видений, и всё же кто дал Эрскину право вторгаться ко мне в любой момент?
Горела настольная лампа, в руках рыжий держал ещё одну книжку из Славиной коллекции. Надо было их убрать подальше вместе с остальными вещами!
– Это безобразие! – Эрскин с гулким хлопком закрыл книгу.
Подлинным безобразием будет, если он среди ночи пошлёт меня искать продолжение. Читает же он с какой-то невероятной скоростью.
– Кто там у тебя, опять Пехов? – я повернулась носом к стенке. – Сходи к нему, попроси, чтобы новую книгу написал…
– Ты что, глухая? Ты не слышишь, в каком бедламе живёшь?
Проснувшись окончательно, я наконец сообразила, в чём причина его недовольства. Внизу громыхала клубная музыка и, даже несмотря на пластиковое окно, до квартиры доносилось ритмичное бумканье. Это не ко мне претензии, адские звуки издаёт кальянная, расположенная на цокольном этаже дома. Точнее, её посетители, находящие радость в бесконечных драках, дебильном ржаче и громкой музыке, рвущей динамики в машинах. И естественно, всё это происходит только ночью, днём, видимо, эффект был бы не тот. Летом совсем житья от них не было, а вот с наступлением осени получше стало, потому что окна у нас теперь закрыты, и вообще мало кто хочет тусоваться на холоде.
– Это надо прекратить, – Эрскин снова попытался воззвать к моей совести.
– Да что я сделаю? От Славы в полиции заявление не принимали, потому что мы с ним здесь не прописаны, да и на других жильцов им пофиг. Забей, перекантуйся до понедельника в другом месте.
– Лентяйка, – повторил он и распахнул окно.
Музыка загромыхала уже и в комнате. Я села, поплотней замотавшись в одеяло.
– Закрой, холодно же.
Эрскин не внял моей просьбе. С тем же хладнокровием рыжий взял горшок с геранью, которую мне на новоселье подарила мама, и швырнул вниз. Бодрый клубняк не смог перекрыть звук разбившегося лобового стекла, воя сигнализации, девичьего визга и нескольких сочных матерных выражений.
Только бы не вычислили, откуда прилетел «подарочек».
– Закрой, закрой! – вполголоса запищала я.
Куда там! Он высунулся в окно! Псих!
– Музыку свою отвратную выключите, я не слышу, что вы там бубните! – звучно крикнул он, ещё сильнее высовываясь и опираясь ладонями о подоконник. Ветерок картинно трепал выбившиеся из хвоста волосы мстителя.
Сказать по правде, мне было по барабану, что они там говорят, но я даже не рискнула подойти к Эрскину. Всё равно мне его не остановить. Нет, конечно, я давно мечтала, чтобы кто-то швырнул туда гранату или, что более гуманно, залил вход бетоном, однако на деле было страшновато. С призраком-то проще справиться, чем с толпой обкуренной молодёжи.
О, чудо, музыку выключили! Только это затишье перед бурей.
– Чума английская, ну я вам задам, – как оскорблённый пенсионер, воинственно выпалил Эрскин и сиганул вниз. Судя по вновь сработавшей сигнализации, ловкач приземлился на многострадальную машину. Снова же раздался мат, причём запас обсценной лексики у посетителей кальянной оказался настолько ограниченным, что у меня возникло чувство дежавю.
Здравый смысл робко подсказывал, что мне следует закрыть окно и вернуться в постель, но сердце у меня в груди стучало как ненормальное. С упрямством и наглостью моего безголового начальника невозможно бороться, как с несущимся на тебя поездом, и поэтому мне реально стало страшно за тех, кого я столько времени истово ненавидела. Может, на фоне других Игроков Эрскин растяпа и неудачник, но куда обычным людям с ним тягаться!
Как заклинание, пробормотав ругательство, я снова приняла облик баньши и вылетела в окно. Судя по последним событиям, чары для отвода глаз я освоила на отлично, так что вряд ли перепугаю округу своим появлением.
Своего горшка с геранью я не увидела, видимо, от него одни рожки да ножки остались. О масштабе трагедии красноречиво сообщала зияющая дыра на месте лобовухи у новенького внедорожника. Её виновник стоял на крыше этого самого внедорожника и смотрел на окружающих со спокойствием кота, знающего, что глупые шавки внизу ни за что до него не допрыгнут.
– Слезай, ушлёпок, я те ноги ща повырываю! – надрывался чернявый детина в трогательном свитерке с горлом. – Стекло жрать заставлю! Слезай, урод, кому сказал! Ты ваще знаешь, кто мои родители?!
Синеволосая девчонка, от холода прижимавшаяся к парню не самого трезвого вида, посоветовала хозяину повреждённой машины вступить с вандалом в половой контакт. Её кавалер поддержал идею тупым, похожим на икоту, смешком. Стоявший поблизости сутулый мальчишка лет семнадцати безмятежно бросил на землю окурок и потянулся за новой сигаретой.
– Меня слушай, балбес, – заговорил вдруг Эрскин хорошо знакомым мне властным тоном. – Зачем ты убиваешься по жестянке, которая тебя погубит?
– Чего-о-о?
Рыжий как ни в чём не бывало уселся по-турецки.
– Не пройдёт и трёх недель, как ты разобьёшься. Кости торчат, мозг всмятку – красота. И губастая эта рядом вся переломанная.
Пальцем он указывал на девицу в меховой жилетке. А губищи у неё реально… губищи. Погодите, «переломанная»?!
– Сто за узас! – до неё тоже дошёл смысл сказанного. – Руслан, посему он говорит про меня гадости? Заткнись, косёл! Русласа тебя усатает!
Сама, дорогуша заткнись, сил нет твой шепелявый лепет слушать. Нельзя же так губы накачивать.
Эрскин качнул головой.
– Она ребёнка твоего убила.
– Чего-о-о? – повторил Руслан и уставился на свою пассию. – Ленк, ты, тварь, чё, всё-таки аборт сделала?!
– Попала Ленка, – быдловато хихикнула синеволосая. – Ну чё, всё теперь? Не женится на тебе Руслаша?
Улицу снова наполнили визги и мат.
– Поправочка, – громогласно объявил Эрскин, отчего все благоговейно заткнулись. – С тобой другая будет. Но её тоже перемелет.
Тяжело отдуваясь, Руслан вытирал со своего покрасневшего лица пот.
– Чел, не знаю, откуда ты такой стрёмный взялся, но ты про аварию ещё скажи…
– Пятое декабря.
– А нельзя… А как сделать так, чтобы её не было? – совсем уж по-детски спросил несчастный Руслан.
Рот Эрскина нехорошо искривился. Гримаса так и не стала улыбкой, застыв брезгливым выражением.
– Как сделать так, чтобы не было? – был бы псом, точно бы истёк кровожадной слюной. – Ты спрашиваешь об этом? А сам не догадываешься? – он обвёл взглядом немногочисленных зрителей. – И вы все не догадываетесь?
Синеволосая с кавалером и выглядывающие из двери кальянной любопытные, застыли, как статуи. Сопляк выронил недокуренную сигарету. Ленка же давно смылась.
Новоявленный провидец вскочил на ноги.
– Вы курите всякую дрянь и напиваетесь до беспамятства. А потом захлёбываетесь в собственной рвоте и разбиваетесь в авариях. Думаете, это не взаимосвязано? Ещё как! Ну, конечно, – он развернулся лицом ко входу в злачное заведение, – вы считаете, что это может случиться с кем угодно, только не с вами. Знайте, Тори, Лёха и Кабан тоже так думали.
Что-то плаксиво запищав в ладони, одна из девушек опустилась на корточки. Остальные зашептались.
– Ты, – Эрскин снова ткнул в кого-то худым пальцем, – ты скоро умрёшь от пули. И вон тот лысый тоже. А тебе глаз выбьет. Человек из этого дома, у которого уже в печёнках сидит ваша музыка, придёт и перестреляет вас к чёртовой матери.
Растолкав посетителей, на крыльцо вышел директор сей богадельни. Его я узнала сразу, хотя раньше не встречалась с ним лично. Видела фото в соцсетях, когда Слава ещё пытался бороться с напастью. До безобразия молодой парень, весь в прыщах.
