- И пластично.
— Пластично. Единственный способ не слиться с Бездной, не стать ее частью – это быть ее прямой противоположностью. А человек... Человек это смешение всего. И дурного и доброго.
Он следит за каждой ее мыслью.
— Послушай, – сказала она. - Если ты не уверен... Все еще можно отменить.
Илларин покачал головой, коснулся ее лба, провел пальцами по ее лицу. Она все четче выступала из мира теней, что его окружали.
— Я уверен.
Аккориста прижала его руку к себе, сказала быстро-быстро, едва различимо:
— Если нас соединила Бездна, то я ей благодарна.
Он увидел себя и ее со стороны, в саду, под цветущими деревьями, неуловимо прекрасных по чьему-то чужому мнению. Зацепился за эту картинку, заскользил к чужому разуму.
— Верлит? Ты там плачешь, что ли?
Регис Данамар был верен себе. Пусть он подчинился обстоятельствам, уступил сестре и ее странному желанию выйти замуж за чуждое, пугающее любого нормального человека существо, но, по крайней мере, эта нелепая свадьба принесет свои плоды. Старого наместника новой столицы судили тихо, быстро и незаметно для всех, кроме Совета.
Он стоял между двумя рыцарями разлома, слабый и жалкий, каялся во всех своих грехах. Если о чем-то пытался умолчать, рыцари в один голос говорили:
— Ложь!
И наместник вздрагивал, исправлялся. И вместе с ним вздрагивали некоторые члены совета. Судили и мага, и стражников, напавших вначале на регину Аккористу, потом - на региса Данамара. Все ниточки сплетались в единую ткань, плотную, давящую, как саван. Или как плащ рыцаря Разлома.
Регис Данамар смотрел на рыцарей, один из которых должен был стать мужем его сестры, которому он вручил две свои главные драгоценности. Другой был его отцом. Он не мог считать их людьми, все в нем восставало против этой мысли. Все!
Но путь властителя состоит из принятия решений, против которых и разум и совесть.
"Любовь, - думал он, замечая вдруг, как кружится комната, и он вместе с ней, - спасает миры. Может и эта любовь двух чуждых друг другу существ что-нибудь спасет? "
Он потребовал от членов совета клятв о том, что они поддержат любой выбор регины Аккористы. И они клялись, не понимая еще ничего, думая, что регис лишь хочет упростить жизнь новому настнику Новой Столицы, супругу регины, сыну преступника, как ни крути.
И регина, и Кастар были тут, прятались до поры за высокой спинкой трона, который регис Данамар занимал сегодня последний раз.
Вот он встал и подозвал к себе сестру. Она вышла вперед, одетая в белое с золотом платье, босая и простоволосая.
— Клянешься ли ты защищать свои земли и живущих на ней людей, и дома их, и посевы, и скот, от всякой несправедливости и горя, от которых ты в силах их защитить? Избавлена ли ты от лености и косности, злобы и зависти? - спросил он так же, как спрашивал его отец, регис Асколд.
И Аккориста ответила:
— Клянусь.
И столько было в ее голосе силы, что Данамар вздрогнул, крепко обнял сестру и поцеловал в лоб. Откуда, подумалось ему, взялась эта сила? Быть может от любви?
Он передал ей венец, и цепь и пояс, и перстень, и ключи... Все регалии, которые получил от отца. Потом спросил:
— Достанет ли сил у тебя, сестра моя регина, править одной? Не нужно ли тебе крепкое плечо, ясный ум и чистое сердце, и твердая рука человека, который будет тбе и защитой, и утешением?
— Да, – ответила регина Аккориста. — Есть такой человек. Пусть все примут мой выбор, ибо иного выбора быть не может!
Она прошла мимо Кастара, мимоходом пожав его руку, благодаря за понимание и поддержку.
Было очень тихо, так тихо, что слышно было дыхание собравоихся в этом зале. Она шла мимо них, слегка приподняв юбки, так, что всем были видны ее босые ноги. Плиты пола были холодны, и оттого походка ее была легкой и боязливой, будто она парила над полом. В руках ее сверкал ключ от казны, сиял на голове венец. Так ярко, что регис закрыл глаза, не в силах смотреть на это.
Она безошибочно подошла к своему возлюбленному, и рыцарь откинул капюшон своего широкого плаща, являя лицо, будто бы высеченное из мрамора, слишком правильное для того, чтобы быть человеческим, и оттого пугающее.
Он опустил голову, глядя на регину, легко улыбнулся, черты лица смягчились, обрели едва заметные краски. Он прижал ее руку к своему сердцу.
Регина обернулась, прижавшись к нему спиной:
— Мои господа Совет! — сказала она, глядя прямо перед собой. — Все вы давали мне и брату моему клятву оберегать меня и моего будущего избранного супруга, кем бы он не оказался. И впредь помогите нам защищать земли человеческие от внутренних и внешних бед!
Они стояли одни против всех, и господа советники склонили перед ними головы. Они подчинялись не любви, конечно нет. Они подчинялись оттого, что вдруг рыцари Разлома предстали и в их воображении могучими соперниками, быть может почти врагами, оскорбленными одним из них, наместником Новой Столицы.
И в этом браке они видели возможность загасить конфликт, и потому поддерживали его.
Регис Данамар сделал все, что мог, чтобы этот брак меж человеческой женщиной и существом непонятным, и потому опасным, не вызвал отторжения. Его совместный свадебный подарок с отцом Илларина - отсутствие волнений. Не устрой он свою месть, не исповедуйся сейчас, выбор регины Аккористы не приняли бы. Рыцарей терпели потому, что они ни во что не вмешивались, ими пренебрегали потому, что они ни во что не вмешивались. Теперь пора их начать опасаться, и иметь желание их умилостивить.
Но в легендах, в легендах ведь может победить любовь? Спасти мир, принести надежду, сделать жизнь прекраснее?
"Любовь спасает души, и разрушает миры", - так говорят. Но если мир может быть разрушен любовью, должен ли он существовать?
Верлит по скудоумию своему не сразу заметил, что госпожа регина новую моду придумала не просто так - платья стала носить широкие, без талии. А потом обратил еще внимание, что рыцарь-то Илларин не ходит в Бездну уже почитай месяца три... Одно к другому прилегло, и понял он, что регина-то в тягости.
И то сказать, пора. Уже почитай, два года прошло после свадьбы той, быстрой и суматошной. Сам-то Верлит тоже оженится успел и даже отцом стал. А регина с господином рыцарем тянут чегой-то. Одно слово - благородные. Все им каких-то особенных условий для дитя желается. Да только не бывает такого, чтоб все было лучшим образом, то одно мешается, то другое... Знал еще Верлит, что применяет господин рыцарь штуки такие древние, от детей помогающие, да видать какая-то из них осечку дала.
Ну, господин Илларин, конечно, понял, что Верлит их тайну разгадал, даже обрадовался. Он как в Бездну перестал ходить, все сильнее менятся стал - теперь и от человека не отличишь иной раз. Если в глаза не смотреть. Регина тоже обрадовалась, стала счастьем своим с Верлитом делится. Они после передряги той друзьями стали, как это ни чудно звучит. Казалось бы, где Верлит, где регина. Да и где это видано, чтобы муж смысленный с девицей, да еще чужой женой дружбу имел? Однако, так у них получилось.
Даже жена Верлита к регине не взревновала, как же ревновать-то, коли муж ее в легенду, почитай, попал, да и к главным героям легенды ревновать глупо-то...
Ну значит, сидела регина, яблоки моченые грызла, и счастием своим с Верлитом делилась.
— Илларин первый о ребенке узнал. Разбудил меня посреди ночи, говорит: у тебя, Аккориста, два сердца бьется. Я в слезы: а вдруг, вдруг... - регина вздохнула. - Вдруг с ним что-то не так, Верлит? Ну как с твоими козлятами, помнишь?
Верлит вздохнул. Помнил он этих козлят, страхолюдных. С двумя головами, с разным количеством ног.... А регина вдруг говорит:
— А если и что, я его все равно любить буду, вот так. Сколько проживет, столько и буду его любить! Вот такая, странная я, неправильная, Верлит! Рыцаря полюбила, и дитя его полюблю.
И заплакала. Верлит уж не знал что и делать, а у регины слезы как полились, так и высохли, опять улыбается.
— Илларин говорит: у него мысли есть! Представляешь, Верлит! Он с ладонь мою, а уже мысли есть! О страхах моих Илларин знает конечно. Говорит, что все в порядке, все как полагается. И руки, и ноги, и генетический код...
И опять в слезы. Сама плачет, а моченое яблоко ест.
— А коли что, - говорит. - Роптать не буду. Возьму сироту на воспитание, и передам власть, как подрастет. У тебя-то что нового?
У Верлита новостей было - за вечер не обскажешь. Начал со всего, близкого - сыну года нет еще, а уже ходит, папа-мама говорит. Усталое Пламя на место новое перенесли, земли новые для заселения открыли. Слуг новых наняли, много, больше чем прежде было.
Верлит все еще иногда диву давался: каким таким образом сумел старый наместник, отец господ Илларина и Кастара все под себя подмять? И снабжение рыцарей нарушить, и слуг из замков убрать? Потом понял - это он, Верлит, с детства считай, с рыцарями живет, получше людей их понимает иной раз. А потому не привык, что людей-то запугать можно, али подкупить. С господами рыцарями такое не пройдет, как не пытайся...
Ну, теперь-то старый наместник тоже рыцарь, с него нынче взятки гладки. И молодой регис Данамар тоже. Долго он боялся, по замку неприкаянным ходил, пока однажды господин Илларин его в охапку не схватил да в Бездну не понес. Не быстро он рыцарем обернулся, госпожа регина уж и надежду потеряла. Ничего, вернулся.
Нравилось Верлиту нынешнее житье-бытье, а еще больше нравилось то, что все еще лучше может для всех обернуться. Господин Илларин вон, совсем человеком стал, в управлении государством участвует, и остальные рыцари вслед за ним понемногу подтягиваются. Как знать, может еще кто оженится, а то нечестно как-то: как мир спасать, так господа рыцари первые, а как в этом мире жить, так и идите отсюда?
Так вот Верлит жил да радовался, а там госпоже регине пришла пора от бремени разрешится. В регисовом, понятно, доме, в старой столице. И господин Илларин за ней, а в поддержку себе и Верлита прихватил.
Господа рыцари такую штуку придумали, чтоб роженице не больно рожать то было. Хорошая штука, все ж таки регина девица нежная, зачем ей боль-то? А еще, это господин Илларин обмолвился, будет госпожа регина немного не в себе будто, в полусне. Оттого отец дитя примет, первым увидит...
У Верлита и язык не шевельнулся, спросить-то, что господин рыцарь будет делать, коли беда какая с дитем. Но рыцарь понял конечно:
— Ты скажешь ей, что он... не страдал. Мы, конечно, все проверили, всеми способами, какими смогли. Ничего нет, кроме чувствительности к эманациям Бездны. Но это не значит ничего. Может мыслеслух будет сильный, телепортист. Или к иной, новой магии способен. И все же, Верлит, я не смогу, ты знаешь. Мне не соглать.
Сердце у Верлита от слов таких сжалось и в желудок ускакало. Промолчал он, да и что тут скажешь, особенно рыцарю? Он и так все мысли видит как на ладони.
Полночи они просидели молча, Верлит на огонь в камине смотрел, господин рыцарь - в стену. Ну, может ему и стена не преграда. Только пальцы подрагивают, будто за ниточку что-то тянут.
И тут вдруг в тишине этой как закричит ребенок! Верлит от неожиданности подскочил, а господин рыцарь наоборот, на спинку кресла откинулся, будто тяжелую работу закончил.
— Все хорошо, - говорит.
А лицо серое-серое, неживое. Будто полгода из Бездны не вылезал.
Пошли они в спальню, на младенца посмотреть. Хотя, что там разглядишь? Лежит, орет, ручками-ножками сучит. Господин рыцарь ближе подошел, младенца на спину повернул, тут-то Верлит и ахнул: у младенчика-то крылья! Нелепые, как у куренка ощипанного...
- Что делать то, господин рыцарь? - ахнул, и рот захлопнул, оглянулся: регина спала, улыбалась.
Господин рыцарь только головой мотнул.
— Это... не физические крылья, Верлит. Нет. Это... можно ли назвать антенной? Это орган для связи с Бездной. Не умею, не знаю как объяснить.
— Да объяснять то зачем, господин рыцарь? Исправить сможете?
Он руку на спину дитя положил, постоял так, говорит потом:
— Это природа его, как против нее идти? А впрочем...
Хвать ребенка, и за амулет схватился, телепортационный. Да как рявкнет:
— Бездна!
Верлит на пол сел. Подумал только - госпожа регина очнется, а ни ребенка, ни мужа... что ж ему говорить то, а как ее успокоить? Обошлось. Только служанку одну шуганул, а там и рыцарь вернулся, опять ребенка в колыбельку уложил, спящего, довольного. И не крылатого.
— Не человек это, Верлит, и не рыцарь. Нечто новое, сильное, взявшее лучшее, что можно было от нас взять. Осталось лишь научить его пользоваться своей силой. Это начало новой эпохи, Верлит. Этот мальчик изменит мир.
Регина Аккориста порталом пришла в рыцарский замок, прошла открытой галереей к тренировочному дворику, тайком, насколько это возможно, посмотреть на своих люббимых мужчин - мужа и сына.
Уже семнадцатый год их супружескому союзу, а перед каждой встречей все так же бьется сердце...
Вот и они, готовятся к походу в Бездну. Вокруг Илларина стоят десять юношей, внимательно слушают его напутствие, в руках рыцаря - прозрачная маска. Снова и снова он повторяет, как менять фильтры, что делать в случае поломки. Повторяет и повторяет, отвечая на все незаданные и даже не оформившиеся вопросы. И так, пока даже до самого рассеянного и неумного не дойдет смысл каждого движения.
Учителя из рыцарей великолепные, они никогда ничего не упускают из виду. Рядом с Илларином стоит сын, внимательно следит за руками. Он стал еще выше за те три месяца, что Аккориста его не видела. С очаровательной неуклюжестью он путается в слишком длинных ногах и руках, и сутулится, как и все летающие существа, которым приходится ходить, сложив крылья, а не летать. Аккориста ласково зовет его Аистенком, и тот страшно смущается.
Настоящего имени у него нет. Илларину пришла в голову такая блажь, что имя сыну стоит дать попозже, когда он подрастет. Аккориста ждала месяц, год, потом они поругались, впервые в жизни, и Илларин был вынужден открыть тайну сына...
Аистенок, несмотря ни на что, не смущался своего странного, безымянного состояния. И Аккориста со временем смирилась - нельзя быть женой и матерью существ, относящихся к роду человеческому с большой натяжкой, и не понимать, что всегда есть то, что тебе не подвластно.
Сегодня большой день, она знала это - господа рыцари уже довольно давно обнаружили большое убежище, сохранившееся после прихода бБездны, а там, среди прочего: огромной библиотеки, большого количества исправных артефактов, нашлись и чудесные, красивейшие животные - кони. Прежде мост через Бездну был нестабилен, и привести этих животных сюда было невозможно, но теперь, когда Аистенок подрос, и его необыкновенная чувствительность к эманациям
Бездны стала ему подвластна, мост этот удалось укрепить. Обычным способом господам рыцарям пришлось бы расчищать дорогу сотню-другу лет, теперь дело идет быстрее.
— Наш сын стоит десятка рыцарей, Аккориста, - не раз и не два говорил Илларин.
Может он и был прав. Но для Аккористы ценность её дитя заключалась не в том, как много он сделает для мира. Она просто любила его, как свое продолжение и продолжение Илларина.
Сын обернулся, улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.
— Пластично. Единственный способ не слиться с Бездной, не стать ее частью – это быть ее прямой противоположностью. А человек... Человек это смешение всего. И дурного и доброго.
Он следит за каждой ее мыслью.
— Послушай, – сказала она. - Если ты не уверен... Все еще можно отменить.
Илларин покачал головой, коснулся ее лба, провел пальцами по ее лицу. Она все четче выступала из мира теней, что его окружали.
— Я уверен.
Аккориста прижала его руку к себе, сказала быстро-быстро, едва различимо:
— Если нас соединила Бездна, то я ей благодарна.
Он увидел себя и ее со стороны, в саду, под цветущими деревьями, неуловимо прекрасных по чьему-то чужому мнению. Зацепился за эту картинку, заскользил к чужому разуму.
— Верлит? Ты там плачешь, что ли?
***
Регис Данамар был верен себе. Пусть он подчинился обстоятельствам, уступил сестре и ее странному желанию выйти замуж за чуждое, пугающее любого нормального человека существо, но, по крайней мере, эта нелепая свадьба принесет свои плоды. Старого наместника новой столицы судили тихо, быстро и незаметно для всех, кроме Совета.
Он стоял между двумя рыцарями разлома, слабый и жалкий, каялся во всех своих грехах. Если о чем-то пытался умолчать, рыцари в один голос говорили:
— Ложь!
И наместник вздрагивал, исправлялся. И вместе с ним вздрагивали некоторые члены совета. Судили и мага, и стражников, напавших вначале на регину Аккористу, потом - на региса Данамара. Все ниточки сплетались в единую ткань, плотную, давящую, как саван. Или как плащ рыцаря Разлома.
Регис Данамар смотрел на рыцарей, один из которых должен был стать мужем его сестры, которому он вручил две свои главные драгоценности. Другой был его отцом. Он не мог считать их людьми, все в нем восставало против этой мысли. Все!
Но путь властителя состоит из принятия решений, против которых и разум и совесть.
"Любовь, - думал он, замечая вдруг, как кружится комната, и он вместе с ней, - спасает миры. Может и эта любовь двух чуждых друг другу существ что-нибудь спасет? "
Он потребовал от членов совета клятв о том, что они поддержат любой выбор регины Аккористы. И они клялись, не понимая еще ничего, думая, что регис лишь хочет упростить жизнь новому настнику Новой Столицы, супругу регины, сыну преступника, как ни крути.
И регина, и Кастар были тут, прятались до поры за высокой спинкой трона, который регис Данамар занимал сегодня последний раз.
Вот он встал и подозвал к себе сестру. Она вышла вперед, одетая в белое с золотом платье, босая и простоволосая.
— Клянешься ли ты защищать свои земли и живущих на ней людей, и дома их, и посевы, и скот, от всякой несправедливости и горя, от которых ты в силах их защитить? Избавлена ли ты от лености и косности, злобы и зависти? - спросил он так же, как спрашивал его отец, регис Асколд.
И Аккориста ответила:
— Клянусь.
И столько было в ее голосе силы, что Данамар вздрогнул, крепко обнял сестру и поцеловал в лоб. Откуда, подумалось ему, взялась эта сила? Быть может от любви?
Он передал ей венец, и цепь и пояс, и перстень, и ключи... Все регалии, которые получил от отца. Потом спросил:
— Достанет ли сил у тебя, сестра моя регина, править одной? Не нужно ли тебе крепкое плечо, ясный ум и чистое сердце, и твердая рука человека, который будет тбе и защитой, и утешением?
— Да, – ответила регина Аккориста. — Есть такой человек. Пусть все примут мой выбор, ибо иного выбора быть не может!
Она прошла мимо Кастара, мимоходом пожав его руку, благодаря за понимание и поддержку.
Было очень тихо, так тихо, что слышно было дыхание собравоихся в этом зале. Она шла мимо них, слегка приподняв юбки, так, что всем были видны ее босые ноги. Плиты пола были холодны, и оттого походка ее была легкой и боязливой, будто она парила над полом. В руках ее сверкал ключ от казны, сиял на голове венец. Так ярко, что регис закрыл глаза, не в силах смотреть на это.
Она безошибочно подошла к своему возлюбленному, и рыцарь откинул капюшон своего широкого плаща, являя лицо, будто бы высеченное из мрамора, слишком правильное для того, чтобы быть человеческим, и оттого пугающее.
Он опустил голову, глядя на регину, легко улыбнулся, черты лица смягчились, обрели едва заметные краски. Он прижал ее руку к своему сердцу.
Регина обернулась, прижавшись к нему спиной:
— Мои господа Совет! — сказала она, глядя прямо перед собой. — Все вы давали мне и брату моему клятву оберегать меня и моего будущего избранного супруга, кем бы он не оказался. И впредь помогите нам защищать земли человеческие от внутренних и внешних бед!
Они стояли одни против всех, и господа советники склонили перед ними головы. Они подчинялись не любви, конечно нет. Они подчинялись оттого, что вдруг рыцари Разлома предстали и в их воображении могучими соперниками, быть может почти врагами, оскорбленными одним из них, наместником Новой Столицы.
И в этом браке они видели возможность загасить конфликт, и потому поддерживали его.
Регис Данамар сделал все, что мог, чтобы этот брак меж человеческой женщиной и существом непонятным, и потому опасным, не вызвал отторжения. Его совместный свадебный подарок с отцом Илларина - отсутствие волнений. Не устрой он свою месть, не исповедуйся сейчас, выбор регины Аккористы не приняли бы. Рыцарей терпели потому, что они ни во что не вмешивались, ими пренебрегали потому, что они ни во что не вмешивались. Теперь пора их начать опасаться, и иметь желание их умилостивить.
Но в легендах, в легендах ведь может победить любовь? Спасти мир, принести надежду, сделать жизнь прекраснее?
"Любовь спасает души, и разрушает миры", - так говорят. Но если мир может быть разрушен любовью, должен ли он существовать?
Глава 13
Верлит по скудоумию своему не сразу заметил, что госпожа регина новую моду придумала не просто так - платья стала носить широкие, без талии. А потом обратил еще внимание, что рыцарь-то Илларин не ходит в Бездну уже почитай месяца три... Одно к другому прилегло, и понял он, что регина-то в тягости.
И то сказать, пора. Уже почитай, два года прошло после свадьбы той, быстрой и суматошной. Сам-то Верлит тоже оженится успел и даже отцом стал. А регина с господином рыцарем тянут чегой-то. Одно слово - благородные. Все им каких-то особенных условий для дитя желается. Да только не бывает такого, чтоб все было лучшим образом, то одно мешается, то другое... Знал еще Верлит, что применяет господин рыцарь штуки такие древние, от детей помогающие, да видать какая-то из них осечку дала.
Ну, господин Илларин, конечно, понял, что Верлит их тайну разгадал, даже обрадовался. Он как в Бездну перестал ходить, все сильнее менятся стал - теперь и от человека не отличишь иной раз. Если в глаза не смотреть. Регина тоже обрадовалась, стала счастьем своим с Верлитом делится. Они после передряги той друзьями стали, как это ни чудно звучит. Казалось бы, где Верлит, где регина. Да и где это видано, чтобы муж смысленный с девицей, да еще чужой женой дружбу имел? Однако, так у них получилось.
Даже жена Верлита к регине не взревновала, как же ревновать-то, коли муж ее в легенду, почитай, попал, да и к главным героям легенды ревновать глупо-то...
Ну значит, сидела регина, яблоки моченые грызла, и счастием своим с Верлитом делилась.
— Илларин первый о ребенке узнал. Разбудил меня посреди ночи, говорит: у тебя, Аккориста, два сердца бьется. Я в слезы: а вдруг, вдруг... - регина вздохнула. - Вдруг с ним что-то не так, Верлит? Ну как с твоими козлятами, помнишь?
Верлит вздохнул. Помнил он этих козлят, страхолюдных. С двумя головами, с разным количеством ног.... А регина вдруг говорит:
— А если и что, я его все равно любить буду, вот так. Сколько проживет, столько и буду его любить! Вот такая, странная я, неправильная, Верлит! Рыцаря полюбила, и дитя его полюблю.
И заплакала. Верлит уж не знал что и делать, а у регины слезы как полились, так и высохли, опять улыбается.
— Илларин говорит: у него мысли есть! Представляешь, Верлит! Он с ладонь мою, а уже мысли есть! О страхах моих Илларин знает конечно. Говорит, что все в порядке, все как полагается. И руки, и ноги, и генетический код...
И опять в слезы. Сама плачет, а моченое яблоко ест.
— А коли что, - говорит. - Роптать не буду. Возьму сироту на воспитание, и передам власть, как подрастет. У тебя-то что нового?
У Верлита новостей было - за вечер не обскажешь. Начал со всего, близкого - сыну года нет еще, а уже ходит, папа-мама говорит. Усталое Пламя на место новое перенесли, земли новые для заселения открыли. Слуг новых наняли, много, больше чем прежде было.
Верлит все еще иногда диву давался: каким таким образом сумел старый наместник, отец господ Илларина и Кастара все под себя подмять? И снабжение рыцарей нарушить, и слуг из замков убрать? Потом понял - это он, Верлит, с детства считай, с рыцарями живет, получше людей их понимает иной раз. А потому не привык, что людей-то запугать можно, али подкупить. С господами рыцарями такое не пройдет, как не пытайся...
Ну, теперь-то старый наместник тоже рыцарь, с него нынче взятки гладки. И молодой регис Данамар тоже. Долго он боялся, по замку неприкаянным ходил, пока однажды господин Илларин его в охапку не схватил да в Бездну не понес. Не быстро он рыцарем обернулся, госпожа регина уж и надежду потеряла. Ничего, вернулся.
Нравилось Верлиту нынешнее житье-бытье, а еще больше нравилось то, что все еще лучше может для всех обернуться. Господин Илларин вон, совсем человеком стал, в управлении государством участвует, и остальные рыцари вслед за ним понемногу подтягиваются. Как знать, может еще кто оженится, а то нечестно как-то: как мир спасать, так господа рыцари первые, а как в этом мире жить, так и идите отсюда?
Так вот Верлит жил да радовался, а там госпоже регине пришла пора от бремени разрешится. В регисовом, понятно, доме, в старой столице. И господин Илларин за ней, а в поддержку себе и Верлита прихватил.
Господа рыцари такую штуку придумали, чтоб роженице не больно рожать то было. Хорошая штука, все ж таки регина девица нежная, зачем ей боль-то? А еще, это господин Илларин обмолвился, будет госпожа регина немного не в себе будто, в полусне. Оттого отец дитя примет, первым увидит...
У Верлита и язык не шевельнулся, спросить-то, что господин рыцарь будет делать, коли беда какая с дитем. Но рыцарь понял конечно:
— Ты скажешь ей, что он... не страдал. Мы, конечно, все проверили, всеми способами, какими смогли. Ничего нет, кроме чувствительности к эманациям Бездны. Но это не значит ничего. Может мыслеслух будет сильный, телепортист. Или к иной, новой магии способен. И все же, Верлит, я не смогу, ты знаешь. Мне не соглать.
Сердце у Верлита от слов таких сжалось и в желудок ускакало. Промолчал он, да и что тут скажешь, особенно рыцарю? Он и так все мысли видит как на ладони.
Полночи они просидели молча, Верлит на огонь в камине смотрел, господин рыцарь - в стену. Ну, может ему и стена не преграда. Только пальцы подрагивают, будто за ниточку что-то тянут.
И тут вдруг в тишине этой как закричит ребенок! Верлит от неожиданности подскочил, а господин рыцарь наоборот, на спинку кресла откинулся, будто тяжелую работу закончил.
— Все хорошо, - говорит.
А лицо серое-серое, неживое. Будто полгода из Бездны не вылезал.
Пошли они в спальню, на младенца посмотреть. Хотя, что там разглядишь? Лежит, орет, ручками-ножками сучит. Господин рыцарь ближе подошел, младенца на спину повернул, тут-то Верлит и ахнул: у младенчика-то крылья! Нелепые, как у куренка ощипанного...
- Что делать то, господин рыцарь? - ахнул, и рот захлопнул, оглянулся: регина спала, улыбалась.
Господин рыцарь только головой мотнул.
— Это... не физические крылья, Верлит. Нет. Это... можно ли назвать антенной? Это орган для связи с Бездной. Не умею, не знаю как объяснить.
— Да объяснять то зачем, господин рыцарь? Исправить сможете?
Он руку на спину дитя положил, постоял так, говорит потом:
— Это природа его, как против нее идти? А впрочем...
Хвать ребенка, и за амулет схватился, телепортационный. Да как рявкнет:
— Бездна!
Верлит на пол сел. Подумал только - госпожа регина очнется, а ни ребенка, ни мужа... что ж ему говорить то, а как ее успокоить? Обошлось. Только служанку одну шуганул, а там и рыцарь вернулся, опять ребенка в колыбельку уложил, спящего, довольного. И не крылатого.
— Не человек это, Верлит, и не рыцарь. Нечто новое, сильное, взявшее лучшее, что можно было от нас взять. Осталось лишь научить его пользоваться своей силой. Это начало новой эпохи, Верлит. Этот мальчик изменит мир.
***
Регина Аккориста порталом пришла в рыцарский замок, прошла открытой галереей к тренировочному дворику, тайком, насколько это возможно, посмотреть на своих люббимых мужчин - мужа и сына.
Уже семнадцатый год их супружескому союзу, а перед каждой встречей все так же бьется сердце...
Вот и они, готовятся к походу в Бездну. Вокруг Илларина стоят десять юношей, внимательно слушают его напутствие, в руках рыцаря - прозрачная маска. Снова и снова он повторяет, как менять фильтры, что делать в случае поломки. Повторяет и повторяет, отвечая на все незаданные и даже не оформившиеся вопросы. И так, пока даже до самого рассеянного и неумного не дойдет смысл каждого движения.
Учителя из рыцарей великолепные, они никогда ничего не упускают из виду. Рядом с Илларином стоит сын, внимательно следит за руками. Он стал еще выше за те три месяца, что Аккориста его не видела. С очаровательной неуклюжестью он путается в слишком длинных ногах и руках, и сутулится, как и все летающие существа, которым приходится ходить, сложив крылья, а не летать. Аккориста ласково зовет его Аистенком, и тот страшно смущается.
Настоящего имени у него нет. Илларину пришла в голову такая блажь, что имя сыну стоит дать попозже, когда он подрастет. Аккориста ждала месяц, год, потом они поругались, впервые в жизни, и Илларин был вынужден открыть тайну сына...
Аистенок, несмотря ни на что, не смущался своего странного, безымянного состояния. И Аккориста со временем смирилась - нельзя быть женой и матерью существ, относящихся к роду человеческому с большой натяжкой, и не понимать, что всегда есть то, что тебе не подвластно.
Сегодня большой день, она знала это - господа рыцари уже довольно давно обнаружили большое убежище, сохранившееся после прихода бБездны, а там, среди прочего: огромной библиотеки, большого количества исправных артефактов, нашлись и чудесные, красивейшие животные - кони. Прежде мост через Бездну был нестабилен, и привести этих животных сюда было невозможно, но теперь, когда Аистенок подрос, и его необыкновенная чувствительность к эманациям
Бездны стала ему подвластна, мост этот удалось укрепить. Обычным способом господам рыцарям пришлось бы расчищать дорогу сотню-другу лет, теперь дело идет быстрее.
— Наш сын стоит десятка рыцарей, Аккориста, - не раз и не два говорил Илларин.
Может он и был прав. Но для Аккористы ценность её дитя заключалась не в том, как много он сделает для мира. Она просто любила его, как свое продолжение и продолжение Илларина.
Сын обернулся, улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.
