— Темные… — говорит он громко и насмешливо, так, чтобы сидящим на галерее магам было хорошо слышно. — Само их существование бессмысленно и вредно. Что они производят? Сами поднимают мертвецов, и сами их уничтожают. Лекарское дело? Среди светлых довольно лекарей…
Отец подошел к Алистеру, рукояткой кнута ткнул его под подбородок, заставляя поднять голову. Ради этого представления мальчишку накормили, отмыли и переодели в залатанную мантию с вышитым солнцем и защитными рунами на подоле. Страшные раны, покрывавшие его с ног до головы еще пару дней назад, уже затянулись — естественное свойство темных.
Он смотрел на господина Барда преданным взглядом абсолютно сломанного существа. Карин облизала пересохшие губы. Ее, в отличие от Алистера, не поставили на колени. Светлая леди Бард опустила голову, принялась рассматривать тяжелый серебряный браслет на запястье, проводила пальцем по завиткам, вглядывалась в туманный камень.
Смерть была близко — Карин чувствовала её дыхание за своим плечом. Ей не было страшно. За себя не было. Было страшно за этих людей, стоявших перед ней на коленях. Было страшно за женщину, стоящую прямо напротив неё, беззвучно плачущую и шевелящую губами, не то проклиная, не то молясь. За этих темных было страшно, за мальчишку, сломленного, отупевшего за год в казематах. За мир было страшно…
— Темные — паразиты. Сами создают себе работу, сами её выполняют. Если бы не темные эманации, остающиеся после их заклинаний — не вставали бы трупы на кладбищах и полях битв. Не шныряла бы нечисть. Единственная польза от некроманта: они стерегут наш мир от гостей из Бездны. Однако сколькие из них на это способны? Два десятка лордов из свиты магистра? И ради них мы терпим несколько тысяч паразитов, которые существуют лишь для того, чтобы уменьшать опасности, которые сами создают.
Господин Бард широким жестом обвел стоящих в четыре ряда пленников.
— Вот избранные. Их было больше, это те, кто выжил. Те, кто прошел испытания. Те, кто будут вечно служить новому миру, в котором тьме не будет места.
Он кивком приказал Алистеру подняться, взял его за слабые, безвольные руки со сломанными и неправильно сросшимися пальцами. Вложил в них рукоять бича и сказал:
— Ничто не связывает так сильно, как кровь. Нет связи сильнее, чем между жертвой и палачом. Бей, мальчик, как я тебя учил…
Слабым темным хватало одного удара артефактом, созданным чтобы усмирять сильнейших некромантов. Они умирали один за другим. Карин закрыла лицо руками, вздрагивала при каждом ударе.
Когда все темные были мертвы, светлый лорд властно протянул руку, произнес:
— Отлично, мальчик. Давай сюда бич. — Затем сказал, обращаясь к сидевшим на скрытой галерее магам: — Вы присутствуете при создании идеальных живых артефактов, связанных между собой. Я называю их Хранителями — и им предстоит хранить наш мир. Каждый из них — часть бича. Они, — он обвел рукой мертвых темных, — тело бича, сотня кожаных полос, вот что они. Вот этот мальчик станет фолом бича, пристально следящим за тем, чтобы темные не шалили. А моя дочь... моя дочь — его рукоять. Отдай бич мне, мальчик, не упрямься. Ты своё дело...
Карин подняла голову, взглянула на мальчишку. «Чудо. Я верю в чудо. Надеюсь на него, - подумала она.- Хозяин и Хозяйка... все мы ваши дети... Почему?». Вспомнила свою смешливую камеристку Оливию, которую скоропалительно выдала замуж, желая спасти. А дурочка еще обижалась. Даже своего ручного кролика вспомнила, любимца, пушистика... Что с ним теперь будет? Зажарят с луком... «Хозяин и Хозяйка, все мы дети ваши... Злые, злые дети».
Алистер ударил её наотмашь, по лицу. Ей тоже, как и слабым темным, хватило одного удара. Она ничего не успела сказать, только порадовалась, что совсем не больно. Успела услышать свой собственный голос:
— Спасибо, брат.. И умерла.
Умерла, но не ушла. Стала частью бича, стала звеном в цепи. И со временем поняла, что была в словах Велимира Барда горькая правда. Конечно, она не желала Алистеру такой судьбы. Никому не желала. Но раз уж вышло так, что...
Айрис крикнула:
- Нет! Ты такая же тварь, как твой отец! Я не такая. Ал может быть кем хочет! Если он устал сражаться, значит он заслужил мир и покой!
Карин Бард стояла напротив нее в серой пустоте Бездны, в своем изящном платье, в остроносые туфлях. Стояла и смеялась:
- Детка, я создавала тебя такой, какая ты есть. Со всеми твоими слабостями, недостатками и достоинствами, перекраивала твою душу по нужным мне лекалам. Алистер не имеет права на слабость и покой - он должен, он обязан быть на острие копья, он сам - копьё. Кто, если не он будет беречь мир от бездны? Дэн поможет вам.
Арис закричала, бросилась вперёд, вцепилась в эти дурацкие, великолепные локоны. Опыт драк помог ей ошеломить соперницу.
Но здесь, вне тварного мира она, Карин, давно мертвая, была сильнее. И Айрис сделала как привыкла: когда ей было больно, страшно, грустно, она всегда обращалась к Алу.
И он ее услышал.
Он сидел у костра, в дурацкой серой футболке, которая ему не шла. (Откуда у него эта любовь к серому? Айрис была уверена, что, случись здесь присутствовать душеведам и магам, они накидали бы теорий о нежелании Алистера выделяться, попытке слиться с толпой, быть обычным. Хотя, возможно, за годы слепоты он просто забыл о том, какие бывают цвета) В белой куртке с эмблемой ордена Света — мечом в круге. Не отрываясь, смотрел на огонь; руки, будто бы безо всякого его вмешательства, резали лежащую перед ним на доске морковь.
Высокий, крепкий блондин с мечом в руке встал перед ним:
- Не боитесь остаться без пальцев?
Ал вздрогнул, вскинул голову, зрачки сузились.
- Да, иногда забываю, что теперь я вижу...
Блондин наклонился, попробовал похлёбку из котла:
- Пока ещё ничего не испортили. Никогда не встречал такого отвратительного кашевара, как вы, лорд Алистер. В походе каши с вами не сварить.
Ал улыбнулся.
- У нас с пищей взаимная неприязнь, магистр Элмирион.
Магистр ордена Света застегнул, наконец, рубашку, накинул куртку, такую же, как на Але, и улёгся по другую сторону костра на лежащий на земле спальник. Подпёр руку головой.
- А я, не поверите, на каждом совете смотрел на вас и думал: что он там видит через эту маску? Как настоящий лорд Рейнхальд решал эту проблему?
Ал пожал плечами.
- Иллюзия. В его маске драгоценные камни были иллюзией. А я слишком боялся, что кто-то взглянет мне в глаза. Пусть даже случайно.
Он высыпал морковь в котелок, помешал. Котел булькал, маги сидели молча.
Алистер достал соль.
- Досолить?
- Не вздумайте! Вы что, не чувствуете вкуса?
- Не всегда.
- А, вот в чем дело... Понятно. Ничего, завтра моя очередь готовить, я так приготовлю зайца, что даже вам понравится.
- Завтра мы будем уже на месте. Возможно, вам некому будет готовить.
Они снова замолчали. Алистер достал из седельной сумки мешочек с крупой. Магистр ордена Света цокнул языком.
- Давайте сегодня без крупы.
- Как скажете.
Они снова помолчали. Алистер убрал котелок с огня, негромко позвал:
- Магистр Дайн! Ужин готов.
За шуршавшими звуками и шевелением ещё одного спального мешка из него вылез сухонький старичок. Бывший магистр ордена Разума, удалившийся от дел, а скорее свергнутый Дэниэлом, подошёл к костру.
- Леди Эливии не хватает. А то посидели бы как в старые добрые времена...
Ал усмехнулся.
- Ужасно не любил эти ваши посиделки. Всегда чувствовал себя слоном в посудной лавке.
Старый разумник взглянул на него:
- А, милый мальчик! Мы и предположить не могли, как обстоят дела! Севд мне всю кровь выпил рассказами о своей теории. Но мне и в голову не приходило, что он прав!
- А мне, понимаете ли, - усмехнулся Элмирион, - всё равно, что один темный, что другой.
- Да, мы оба у вас как кость в горле, - поднял голову Алистер. - Что ж, рад, что у нас теперь есть общий враг.
- Это временный союз, - поджал губы магистр Элмирион.
- Однако вы достаточно доверяете мне, чтобы есть приготовленную мной пищу.
- Вы настолько отвратно готовите, что яд только придал бы похлёбке приятный вкус.
И все трое засмеялись.
- Ал, - шепнула Айрис. - Ал, пожалуйста. Я здесь. Услышь меня.
Он оглянулся. Прошептал:
- Мой свет?
- Дэн везёт меня туда, где всё начиналось! В Эйлин-дан!
Она взглянула ему в глаза и провалилась глубже, чем ей хотелось. В казематы Эйлин-Дана. В самую гущу его боли.
Алистер думал, что его убьют. Не убили. Думал, отрубят руку со сведёнными на рукояти бича пальцами. Не отрубили, наоборот, намотали на него длинное кнутовище. Он дергается, кричит, плачет — бич впивается в тело, обжигает его…
Петля ложится на шею, Алистер хрипит, бьется в немых судорогах, пальцы нажимают на подбородок, и следующая петля проходит как раз между зубами, врезаясь в углы рта. На мгновение разряд молнии проходит по телу, он дергается, и оттого следующая петля ложится неровно, чуть ниже левого глаза. Последний виток охватывает запястья, заводит послушные руки-плети за спину и накрепко стягивает с ногами. Теперь он рыба, раздавленная рыба, задыхающаяся на суше.
Удар, ещё удар… Скорее бы всё закончилось. Алистер чувствует запах чужого пота и своей крови, и мочи.
Его тело, длинное тощее тело, подвешенное за руки, совершенно бесполезно. Он существует отдельно от вышедших из суставов плеч, от кожи, клочьями свисающей с лопаток, рёбер, ягодиц, от разбитого лица. Но чужая сила обмывает его, стирая, отодвигая приближающуюся смерть.
— Что ты наделал, темная мразь! Все, все приготовления насмарку. Сучий ты потрох, змей подколодный. Ты мог бы стать спасителем мира, освободителем от Бездны, а нет... Сдохнешь тут! Тебе же власть, силу на ладонях принесли, жри да жирей, гадина. Сотню магов угробили, ты бы с Хозяином сравнялся, а ты... не оценил.
Его мучитель не то плачет, не то смеётся. Алистер видит это не обычным зрением, а в странном черно-сером свете, при котором лужа на полу — чёрная, а факел на стене — почти белый.
Удар, его тело качается, как маятник, он видит полотно серой стены с черными брызгами, проплывающее мимо под больным, тошнотворным углом. Он знает: скоро всё закончится. Его тело не справится. Слишком давно он не пил и не ел. Слишком много крови, слишком злая ненависть в каждом ударе, в каждом слове.
— Сдохни, тварь! Просто сдохни! Бесполезный кусок мяса.
Он тоже хочет этого. Ничего больше не осталось для него, только смерть, истинная смерть, без возможности воскрешения. В тот момент, когда Алистер решил было, что страдания вот-вот прервутся смертью, пришла неожиданная поддержка.
Невесомый поцелуй в лоб, и нежный девичий голос, который тихо шептал:
- Ал, мой Ал. Любовь моя! Держись. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, любовь моя. Я Айрис, помнишь? Я тебя не брошу. Больше никогда...
Он чувствовал их руки. Две сотни рук, призрачных, ласковых, гладили и поддерживали его тело. И боль ушла. Алистер не был одинок. Его сердце билось в унисон с сотней призрачных сердец. Сердец его братьев и сестёр. А бич — связующая нить меж ними… Пуповина для сотни близнецов. Его бьют ещё и ещё, но это больше не больно. Это было бы больно, но братья и сестры хранят его от этой боли. Алистер больше не здесь, в подвалах замка Эйлин-дана, а где-то глубоко, далеко, там, где мама заплетала ему косу, и летали над соломенной крышей быстрые стрижи… Он всхлипывает, наверное, от облегчения. Его перестают бить.
— Сдохни, тварь!
Капли слюны падают ему на щеку. Это уже не имеет значения. Алистер и сам хотел бы умереть.
«Не время, брат, — шепчут призрачные голоса. — Не время, брат, погоди».
Лязгает тяжёлая дверь, темнота обступает его, темнота и тишина, тяжёлая, как могильная плита. С хрустом входят в суставы плечи. Зачем? Не надо… Страшная змея, и огненная, и ядовитая, оживает у него во рту, скользит по языку. Он извивается на полу, пытаясь выплюнуть её, избавиться, убежать.
Умирает Алистер Клеменс, мальчик-некромант, слабый, глупый, ни на что не способный, готовый уступить место новому существу, сильному, мудрому, бесчеловечному ровно настолько, чтобы иметь право быть выше людей. Но вновь его обнимают призрачные руки, вновь шепчут призрачные голоса:
«Нет, брат, нет. Нам нужен ты, человек».
И Алистер остается, сливается с тем существом, которым должен был стать. Он знает, что его братья и сестры правы.
И ещё одни руки, и ещё один голос присоединяются к этому хору:
- Я с тобой, мой Ал. Я с тобой. Я больше тебя не брошу. Слышишь? Что бы ты ни говорил...
Он шепчет:
- Мой свет...
Сквозь сон, сквозь какой-то дурман, Айрис чувствовала, как натирают запястья веревки, и как ее куда-то несут.
Она слышала голос Дэна. Холодный, резкий.
И уходила туда, где было безопасно. К ее Алу. Не воспринимая происходящее по-настоящему, не анализируя.
Они поутешествовали верхом. Магистр Элмирион подсадил в бывшего магистра Разумников. Ал взобрался в седло сам, хотя и не столь изящно, как светлый магистр.
С вершины холма им открывался вид на небольшую зеленую долину с ровными стежками виноградников на соседних склонах, с квадратными заплатками огородов и нарядным коровником, красным с белой отделкой. Среди большого сада стоял просторный ухоженный дом с террасами и хозяйственными постройками. Над крышей одного из сараев поднималась струйка дыма.
Истошно кричала женщина. Магистр Элмирион пришпорил коня.
— Людей не убивать, — сказал, нет, приказал Ал. — Не убивать, не калечить.
Светлый маг хотел огрызнуться, но вдруг передумал и коротко кивнул.
— Вы оставайтесь здесь, присматривайте за магистром Дайном. В бою от вас пользы больше, чем на кухне! — крикнул он на скаку.
Разумник оглядывался.
— Не думал, что мне еще представится возможность попутешествовать вот так... Признаюсь, самоход для моих костей предпочтительнее.
— Я всегда любил лошадей, — ответил Ал.
Слева к ним подошли шестеро: сельскохозяйственный голем с едва намеченным грубым железным лицом, на гусеничном ходе, с серпами вместо рук, домашний голем, поскрипывающий, с ободранной краской, газонокосилка и трое людей, все в черном, в руках у каждого — бейсбольная бита. Полукругом они стояли, человек и механизм через одного, в спокойной уверенности новых господ.
— Армия освобождения Астурии приветствует вас, господа. Кто такие?
— От кого же вы освобождаете Астурию? — мягким доброжелательным тоном магистра Рейнхальда спросил Ал.
Один из людей начал явно заготовленную речь:
— Граждане Астурии и всего мира! Десятилетиями мы эксплуатировали свободный разум народа, созданного нами, людьми! Десятилетиями мы держали их в рабстве, мучили, не хотели признавать их права на свободу, жизнь и самоопределение.
— Это кто это жил в мучениях? — спросил подошедший к ним со спины магистр света. — Моя микроволновка что ли? Да она жила как королева! Или мой дворецкий-голем, отдыхавший больше, чем я?
Типы в черных куртках обернулись, смерили его пренебрежительным взглядом. Его и его обнаженный клинок, которым магистр небрежно поигрывал.
— На территории Астурии человек не может причинить вреда человеку! — выкрикнул один из них.
— Человек человеку нет. А вот механизм человеку и человек механизму очень даже, — усмехнулся магистр.
Отец подошел к Алистеру, рукояткой кнута ткнул его под подбородок, заставляя поднять голову. Ради этого представления мальчишку накормили, отмыли и переодели в залатанную мантию с вышитым солнцем и защитными рунами на подоле. Страшные раны, покрывавшие его с ног до головы еще пару дней назад, уже затянулись — естественное свойство темных.
Он смотрел на господина Барда преданным взглядом абсолютно сломанного существа. Карин облизала пересохшие губы. Ее, в отличие от Алистера, не поставили на колени. Светлая леди Бард опустила голову, принялась рассматривать тяжелый серебряный браслет на запястье, проводила пальцем по завиткам, вглядывалась в туманный камень.
Смерть была близко — Карин чувствовала её дыхание за своим плечом. Ей не было страшно. За себя не было. Было страшно за этих людей, стоявших перед ней на коленях. Было страшно за женщину, стоящую прямо напротив неё, беззвучно плачущую и шевелящую губами, не то проклиная, не то молясь. За этих темных было страшно, за мальчишку, сломленного, отупевшего за год в казематах. За мир было страшно…
— Темные — паразиты. Сами создают себе работу, сами её выполняют. Если бы не темные эманации, остающиеся после их заклинаний — не вставали бы трупы на кладбищах и полях битв. Не шныряла бы нечисть. Единственная польза от некроманта: они стерегут наш мир от гостей из Бездны. Однако сколькие из них на это способны? Два десятка лордов из свиты магистра? И ради них мы терпим несколько тысяч паразитов, которые существуют лишь для того, чтобы уменьшать опасности, которые сами создают.
Господин Бард широким жестом обвел стоящих в четыре ряда пленников.
— Вот избранные. Их было больше, это те, кто выжил. Те, кто прошел испытания. Те, кто будут вечно служить новому миру, в котором тьме не будет места.
Он кивком приказал Алистеру подняться, взял его за слабые, безвольные руки со сломанными и неправильно сросшимися пальцами. Вложил в них рукоять бича и сказал:
— Ничто не связывает так сильно, как кровь. Нет связи сильнее, чем между жертвой и палачом. Бей, мальчик, как я тебя учил…
Слабым темным хватало одного удара артефактом, созданным чтобы усмирять сильнейших некромантов. Они умирали один за другим. Карин закрыла лицо руками, вздрагивала при каждом ударе.
Когда все темные были мертвы, светлый лорд властно протянул руку, произнес:
— Отлично, мальчик. Давай сюда бич. — Затем сказал, обращаясь к сидевшим на скрытой галерее магам: — Вы присутствуете при создании идеальных живых артефактов, связанных между собой. Я называю их Хранителями — и им предстоит хранить наш мир. Каждый из них — часть бича. Они, — он обвел рукой мертвых темных, — тело бича, сотня кожаных полос, вот что они. Вот этот мальчик станет фолом бича, пристально следящим за тем, чтобы темные не шалили. А моя дочь... моя дочь — его рукоять. Отдай бич мне, мальчик, не упрямься. Ты своё дело...
Карин подняла голову, взглянула на мальчишку. «Чудо. Я верю в чудо. Надеюсь на него, - подумала она.- Хозяин и Хозяйка... все мы ваши дети... Почему?». Вспомнила свою смешливую камеристку Оливию, которую скоропалительно выдала замуж, желая спасти. А дурочка еще обижалась. Даже своего ручного кролика вспомнила, любимца, пушистика... Что с ним теперь будет? Зажарят с луком... «Хозяин и Хозяйка, все мы дети ваши... Злые, злые дети».
Алистер ударил её наотмашь, по лицу. Ей тоже, как и слабым темным, хватило одного удара. Она ничего не успела сказать, только порадовалась, что совсем не больно. Успела услышать свой собственный голос:
— Спасибо, брат.. И умерла.
Умерла, но не ушла. Стала частью бича, стала звеном в цепи. И со временем поняла, что была в словах Велимира Барда горькая правда. Конечно, она не желала Алистеру такой судьбы. Никому не желала. Но раз уж вышло так, что...
Айрис крикнула:
- Нет! Ты такая же тварь, как твой отец! Я не такая. Ал может быть кем хочет! Если он устал сражаться, значит он заслужил мир и покой!
Карин Бард стояла напротив нее в серой пустоте Бездны, в своем изящном платье, в остроносые туфлях. Стояла и смеялась:
- Детка, я создавала тебя такой, какая ты есть. Со всеми твоими слабостями, недостатками и достоинствами, перекраивала твою душу по нужным мне лекалам. Алистер не имеет права на слабость и покой - он должен, он обязан быть на острие копья, он сам - копьё. Кто, если не он будет беречь мир от бездны? Дэн поможет вам.
Арис закричала, бросилась вперёд, вцепилась в эти дурацкие, великолепные локоны. Опыт драк помог ей ошеломить соперницу.
Но здесь, вне тварного мира она, Карин, давно мертвая, была сильнее. И Айрис сделала как привыкла: когда ей было больно, страшно, грустно, она всегда обращалась к Алу.
И он ее услышал.
Прода от 08.03.2025, 08:25
Он сидел у костра, в дурацкой серой футболке, которая ему не шла. (Откуда у него эта любовь к серому? Айрис была уверена, что, случись здесь присутствовать душеведам и магам, они накидали бы теорий о нежелании Алистера выделяться, попытке слиться с толпой, быть обычным. Хотя, возможно, за годы слепоты он просто забыл о том, какие бывают цвета) В белой куртке с эмблемой ордена Света — мечом в круге. Не отрываясь, смотрел на огонь; руки, будто бы безо всякого его вмешательства, резали лежащую перед ним на доске морковь.
Высокий, крепкий блондин с мечом в руке встал перед ним:
- Не боитесь остаться без пальцев?
Ал вздрогнул, вскинул голову, зрачки сузились.
- Да, иногда забываю, что теперь я вижу...
Блондин наклонился, попробовал похлёбку из котла:
- Пока ещё ничего не испортили. Никогда не встречал такого отвратительного кашевара, как вы, лорд Алистер. В походе каши с вами не сварить.
Ал улыбнулся.
- У нас с пищей взаимная неприязнь, магистр Элмирион.
Магистр ордена Света застегнул, наконец, рубашку, накинул куртку, такую же, как на Але, и улёгся по другую сторону костра на лежащий на земле спальник. Подпёр руку головой.
- А я, не поверите, на каждом совете смотрел на вас и думал: что он там видит через эту маску? Как настоящий лорд Рейнхальд решал эту проблему?
Ал пожал плечами.
- Иллюзия. В его маске драгоценные камни были иллюзией. А я слишком боялся, что кто-то взглянет мне в глаза. Пусть даже случайно.
Он высыпал морковь в котелок, помешал. Котел булькал, маги сидели молча.
Алистер достал соль.
- Досолить?
- Не вздумайте! Вы что, не чувствуете вкуса?
- Не всегда.
- А, вот в чем дело... Понятно. Ничего, завтра моя очередь готовить, я так приготовлю зайца, что даже вам понравится.
- Завтра мы будем уже на месте. Возможно, вам некому будет готовить.
Они снова замолчали. Алистер достал из седельной сумки мешочек с крупой. Магистр ордена Света цокнул языком.
- Давайте сегодня без крупы.
- Как скажете.
Они снова помолчали. Алистер убрал котелок с огня, негромко позвал:
- Магистр Дайн! Ужин готов.
За шуршавшими звуками и шевелением ещё одного спального мешка из него вылез сухонький старичок. Бывший магистр ордена Разума, удалившийся от дел, а скорее свергнутый Дэниэлом, подошёл к костру.
- Леди Эливии не хватает. А то посидели бы как в старые добрые времена...
Ал усмехнулся.
- Ужасно не любил эти ваши посиделки. Всегда чувствовал себя слоном в посудной лавке.
Старый разумник взглянул на него:
- А, милый мальчик! Мы и предположить не могли, как обстоят дела! Севд мне всю кровь выпил рассказами о своей теории. Но мне и в голову не приходило, что он прав!
- А мне, понимаете ли, - усмехнулся Элмирион, - всё равно, что один темный, что другой.
- Да, мы оба у вас как кость в горле, - поднял голову Алистер. - Что ж, рад, что у нас теперь есть общий враг.
- Это временный союз, - поджал губы магистр Элмирион.
- Однако вы достаточно доверяете мне, чтобы есть приготовленную мной пищу.
- Вы настолько отвратно готовите, что яд только придал бы похлёбке приятный вкус.
И все трое засмеялись.
- Ал, - шепнула Айрис. - Ал, пожалуйста. Я здесь. Услышь меня.
Он оглянулся. Прошептал:
- Мой свет?
- Дэн везёт меня туда, где всё начиналось! В Эйлин-дан!
Она взглянула ему в глаза и провалилась глубже, чем ей хотелось. В казематы Эйлин-Дана. В самую гущу его боли.
Алистер думал, что его убьют. Не убили. Думал, отрубят руку со сведёнными на рукояти бича пальцами. Не отрубили, наоборот, намотали на него длинное кнутовище. Он дергается, кричит, плачет — бич впивается в тело, обжигает его…
Петля ложится на шею, Алистер хрипит, бьется в немых судорогах, пальцы нажимают на подбородок, и следующая петля проходит как раз между зубами, врезаясь в углы рта. На мгновение разряд молнии проходит по телу, он дергается, и оттого следующая петля ложится неровно, чуть ниже левого глаза. Последний виток охватывает запястья, заводит послушные руки-плети за спину и накрепко стягивает с ногами. Теперь он рыба, раздавленная рыба, задыхающаяся на суше.
Удар, ещё удар… Скорее бы всё закончилось. Алистер чувствует запах чужого пота и своей крови, и мочи.
Его тело, длинное тощее тело, подвешенное за руки, совершенно бесполезно. Он существует отдельно от вышедших из суставов плеч, от кожи, клочьями свисающей с лопаток, рёбер, ягодиц, от разбитого лица. Но чужая сила обмывает его, стирая, отодвигая приближающуюся смерть.
— Что ты наделал, темная мразь! Все, все приготовления насмарку. Сучий ты потрох, змей подколодный. Ты мог бы стать спасителем мира, освободителем от Бездны, а нет... Сдохнешь тут! Тебе же власть, силу на ладонях принесли, жри да жирей, гадина. Сотню магов угробили, ты бы с Хозяином сравнялся, а ты... не оценил.
Его мучитель не то плачет, не то смеётся. Алистер видит это не обычным зрением, а в странном черно-сером свете, при котором лужа на полу — чёрная, а факел на стене — почти белый.
Удар, его тело качается, как маятник, он видит полотно серой стены с черными брызгами, проплывающее мимо под больным, тошнотворным углом. Он знает: скоро всё закончится. Его тело не справится. Слишком давно он не пил и не ел. Слишком много крови, слишком злая ненависть в каждом ударе, в каждом слове.
— Сдохни, тварь! Просто сдохни! Бесполезный кусок мяса.
Он тоже хочет этого. Ничего больше не осталось для него, только смерть, истинная смерть, без возможности воскрешения. В тот момент, когда Алистер решил было, что страдания вот-вот прервутся смертью, пришла неожиданная поддержка.
Невесомый поцелуй в лоб, и нежный девичий голос, который тихо шептал:
- Ал, мой Ал. Любовь моя! Держись. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, любовь моя. Я Айрис, помнишь? Я тебя не брошу. Больше никогда...
Он чувствовал их руки. Две сотни рук, призрачных, ласковых, гладили и поддерживали его тело. И боль ушла. Алистер не был одинок. Его сердце билось в унисон с сотней призрачных сердец. Сердец его братьев и сестёр. А бич — связующая нить меж ними… Пуповина для сотни близнецов. Его бьют ещё и ещё, но это больше не больно. Это было бы больно, но братья и сестры хранят его от этой боли. Алистер больше не здесь, в подвалах замка Эйлин-дана, а где-то глубоко, далеко, там, где мама заплетала ему косу, и летали над соломенной крышей быстрые стрижи… Он всхлипывает, наверное, от облегчения. Его перестают бить.
— Сдохни, тварь!
Капли слюны падают ему на щеку. Это уже не имеет значения. Алистер и сам хотел бы умереть.
«Не время, брат, — шепчут призрачные голоса. — Не время, брат, погоди».
Лязгает тяжёлая дверь, темнота обступает его, темнота и тишина, тяжёлая, как могильная плита. С хрустом входят в суставы плечи. Зачем? Не надо… Страшная змея, и огненная, и ядовитая, оживает у него во рту, скользит по языку. Он извивается на полу, пытаясь выплюнуть её, избавиться, убежать.
Умирает Алистер Клеменс, мальчик-некромант, слабый, глупый, ни на что не способный, готовый уступить место новому существу, сильному, мудрому, бесчеловечному ровно настолько, чтобы иметь право быть выше людей. Но вновь его обнимают призрачные руки, вновь шепчут призрачные голоса:
«Нет, брат, нет. Нам нужен ты, человек».
И Алистер остается, сливается с тем существом, которым должен был стать. Он знает, что его братья и сестры правы.
И ещё одни руки, и ещё один голос присоединяются к этому хору:
- Я с тобой, мой Ал. Я с тобой. Я больше тебя не брошу. Слышишь? Что бы ты ни говорил...
Он шепчет:
- Мой свет...
Прода от 09.03.2025, 13:05
Сквозь сон, сквозь какой-то дурман, Айрис чувствовала, как натирают запястья веревки, и как ее куда-то несут.
Она слышала голос Дэна. Холодный, резкий.
И уходила туда, где было безопасно. К ее Алу. Не воспринимая происходящее по-настоящему, не анализируя.
Они поутешествовали верхом. Магистр Элмирион подсадил в бывшего магистра Разумников. Ал взобрался в седло сам, хотя и не столь изящно, как светлый магистр.
С вершины холма им открывался вид на небольшую зеленую долину с ровными стежками виноградников на соседних склонах, с квадратными заплатками огородов и нарядным коровником, красным с белой отделкой. Среди большого сада стоял просторный ухоженный дом с террасами и хозяйственными постройками. Над крышей одного из сараев поднималась струйка дыма.
Истошно кричала женщина. Магистр Элмирион пришпорил коня.
— Людей не убивать, — сказал, нет, приказал Ал. — Не убивать, не калечить.
Светлый маг хотел огрызнуться, но вдруг передумал и коротко кивнул.
— Вы оставайтесь здесь, присматривайте за магистром Дайном. В бою от вас пользы больше, чем на кухне! — крикнул он на скаку.
Разумник оглядывался.
— Не думал, что мне еще представится возможность попутешествовать вот так... Признаюсь, самоход для моих костей предпочтительнее.
— Я всегда любил лошадей, — ответил Ал.
Слева к ним подошли шестеро: сельскохозяйственный голем с едва намеченным грубым железным лицом, на гусеничном ходе, с серпами вместо рук, домашний голем, поскрипывающий, с ободранной краской, газонокосилка и трое людей, все в черном, в руках у каждого — бейсбольная бита. Полукругом они стояли, человек и механизм через одного, в спокойной уверенности новых господ.
— Армия освобождения Астурии приветствует вас, господа. Кто такие?
— От кого же вы освобождаете Астурию? — мягким доброжелательным тоном магистра Рейнхальда спросил Ал.
Один из людей начал явно заготовленную речь:
— Граждане Астурии и всего мира! Десятилетиями мы эксплуатировали свободный разум народа, созданного нами, людьми! Десятилетиями мы держали их в рабстве, мучили, не хотели признавать их права на свободу, жизнь и самоопределение.
— Это кто это жил в мучениях? — спросил подошедший к ним со спины магистр света. — Моя микроволновка что ли? Да она жила как королева! Или мой дворецкий-голем, отдыхавший больше, чем я?
Типы в черных куртках обернулись, смерили его пренебрежительным взглядом. Его и его обнаженный клинок, которым магистр небрежно поигрывал.
— На территории Астурии человек не может причинить вреда человеку! — выкрикнул один из них.
— Человек человеку нет. А вот механизм человеку и человек механизму очень даже, — усмехнулся магистр.
