— А я всё вижу! Думаешь, чёрную ведьму нельзя проклясть?
Нет? То есть да! Послушно мотаю головой.
— То-то же! Ты — моя гарантия на будущее, — важно кивает Клара и вскидывает ладони, вставая: — Не питай иллюзий, дитя. Придет день, и я призову тебя…
Кхе-кхе… Что?!
— Не веришь? — Хитро щурится и беззаботно отмахивается. — Ну и ладно. Потом не говори, что я не предупреждала. Но вернёмся к нашим баранам. Ох, прости, проклятиям, — спохватывается «актриса», по достоинству оценив высоту, на которую взлетели мои брови. — Отдай, мне нужно подумать…
Она деловито выхватывает портрет у меня из рук и снова плюхается рядом. Посидев минутку, резво вскакивает и начинает кружить по комнате.
И пока Клара расхаживает по гостиной что-то монотонно бубня под нос, я, сама того не желая, прикрываю глаза, оживляя в памяти рисунок.
Эдвард вышел на удивление чудно: волшебное перо передало не только проклятия, но и тёплый блеск синих глаз, и рыжие задорные завитки, и легкую добрую улыбку на губах. Он улыбался как раньше: светло, открыто, искренне.
Ох, рыжий, рыжий…
Кто же ты? Неисправимый повеса, бесчестный распутник или человек, совершивший ошибку.
«А если я скажу, что раскаялся…»
Два года назад
— Лэд Тьер, посмотрите, это же… — Я самым неприличным образом подпрыгиваю на месте и тяну Эдварда за рукав.
Наша короткая прогулка по Дареву подходит к концу, когда я вижу вывеску и, забыв обо всем на свете, едва ли не силком затаскиваю рыжего в передвижной зоопарк.
— Да-да, лэди Сиал, это тот самый синейский медведь. Ну что, похож он на картинку в вашей книжке?
— Да. Боги, он огромный! И лохматый, и голубой… и-и такой милый…
— Это ещё маленький детеныш, — криво усмехается Эдвард, глядя, как я пританцовываю у магической сферы, внутри которой лениво развалился мохнатый представитель редкой живности.
Двадцать лет назад синейцы окончательно закрыли доступ на свои земли, прервав практически все связи с другими королевствами. И если раньше можно было спокойно путешествовать по замёрзшим топазово-голубым равнинам, изучать удивительные растения и животных, поражаться великолепию ледяных творений природы и купаться в знаменитых горячих источниках у горы Шуми, то сейчас всё, что осталось — картинки в детских сказках и малочисленные опусы первооткрывателей ледяного королевства.
И вот здесь, в Дареве, за тысячи миль от Синея, я вижу своими глазами настоящее воплощение зимнего чуда.
— Ма-аленький? Да он с меня ростом! — ахаю я, пожирая взглядом диковинку.
Ох, надеюсь ему там не холодно?
— Нет, — сухо смеётся Эдвард, — скорее, ему жарко.
Ой, я что вслух? Боги, стыдно-то как! Вроде почти семнадцатилетняя девица и свадьба на носу, а веду себя как маленький ребенок.
— А вот кое-кому следует укутаться получше, а то уже щёки покраснели от ветра, — мой шарф заботливо затягивают плотнее вокруг шеи и легонько касаются пальцем кончика носа.
— Ужас! — восклицаю я, хватаясь за лицо, и тут же исправляюсь: — Ой, то есть спасибо!
Сегодня у Эдварда свободный день, и я едва не лопаюсь от счастья от того, что мы гуляем вдвоем несколько часов подряд.
Мы видимся до обидного редко, урывками. Он возвращается очень поздно, когда я уже сплю. Хотя я мужественно караулю его в бордовой гостиной: из неё лучше всего видно главную дорогу к дому Тьер — я ведь живу там почти два месяца, готовясь к свадьбе.
Я сижу каждый вечер на уютном диванчике, попивая чай и выглядывая Эдварда, отчаянно борясь с дремотой и скукой, лениво пролистывая книги из обширной библиотеки лэда Эмиля. Но всё чаще засыпаю прямо там, подложив толстый том вместо подушки и даже не чувствую, когда рыжий уносит меня в комнату на втором этаже.
А утром Эдварда не застать. Его служба в королевском дворце начинается рано, и он уезжает ещё до рассвета. Каждый день я просыпаюсь в своей постели рывком, в надежде успеть, но глотаю лишь серую влажную пыль, что неспешно оседает в глубоких следах от подков на песчаной дорожке.
Тот год выдался для нас очень тяжёлым: сразу после помолвки Эдварда безвылазно заперли в четырёх стенах военной академии на целых полгода, готовя к защите, а потом ещё на три месяца отправили на учения, но зато он стал самым молодым капитаном королевской стражи. Я так им гордилась, прямо очень-очень.
В самом начале нашей разлуки я писала ему каждый день, и, наверное, зря. Отвлекала своей болтовней, судя по нечастым коротким письмам-запискам, в одной из которых он однажды попросил об отсрочке свадьбы.
«Глупая, надоедливая Мири! Довела-таки Эдварда своей назойливостью!» — рыдала я беззвучно, стараясь, чтобы слёзы не капали на бумагу.
Я, конечно же, согласилась. И терпеливо ждала Новогодья, когда у рыжего будут каникулы. Мы встретились в праздники и договорились… перенести дату свадьбы ещё на полгода, потому что манёвры, защита и новая должность.
Неожиданно папу выбрали главой городского совета в Агре, и он вернулся в родовое поместье вместе с мамой.
А я осталась в доме Тьеров на правах невесты. И прожив там всего неделю, взвыла от тоски. Находиться в Дареве без Эдварда было невыносимо, даже несмотря на трогательную заботу лэда Эмиля.
Я уехала на север вслед за родителями и не пожалела.
Помощь маме в обустройстве, забота о сёстрах, об огромном дико заросшем, но чудесном саде, учёба аптекарскому ремеслу у мэтра Лурье, совершенствование лекарского дара — спасали от чёрной хандры.
Эдвард навестил один только раз, в начале весны, чтобы забрать меня обратно в столицу, готовиться к церемонии. К несчастью, Агата — и так не отличавшаяся особым здоровьем — умудрилась серьёзно простыть, и мама осталась с ней, искренне печалясь, что не сможет помочь с приготовлениями.
Но Эдвард заверил: его троюродная кузина лэди Беатрис Лиаль и её мать горят желанием составить мне компанию и на правах единственных близких родственниц женского пола со стороны Тьеров взвалить на себя тяжкое бремя предстоящих хлопот и предсвадебной суеты.
«К тому же, Трис — завзятая модница, так что наша Мири будет самой красивой невестой».
Боги! Он назвал меня по имени в первый раз… Я летела в столицу как на крыльях, уже зная заранее — всё будет безупречно.
Мама справится, Агата выздоровеет, и вся моя семья сможет гордиться, когда увидит какую чудесную свадьбу я организую.
Какая-то пара месяцев, может чуть больше, и я стану лэди Мирандой Тьер! Наконец-то!
Но в городе меня ожидало горькое разочарование.
По приезду Эдвард пропадал целыми днями на службе, а вместо двух лэди Лиаль меня встречала одна — Беатрис. Она была ровесницей Эдварда, может чуть младше, и очень… очень красивая. Неприлично красивая.
Боги, как жаль, что её мать, лэди Тина, не смогла приехать.
Милая и приветливая поначалу, лэди Беатрис впоследствии оказалась на редкость неприятной особой.
Правда, нужно признать, со свадьбой она действительно помогала. Если, конечно, считать за помощь бесконечные примерки под ворчание портних, что кому-то стоит меньше пробовать сладости, а то платье порвётся по шву в самый ответственный момент, выматывающие походы по цветочным лавкам в поисках экзотических растений, от запаха которых кружилась голова и нещадно свербело в носу, бесконечная суета по поводу многочисленных приглашений, составления меню, свадебного путешествия.
Иногда мне казалось, что лэди Лиаль организует не мою, а свою собственную свадьбу.
Но не только это выводило меня из себя. О, нет...
Вопреки всем усердным стараниям близкой родственницы Тьеров угодить «капризной и взбалмошной невесте», мне с трудом, но удавалось отстаивать свою точку зрения. За что я регулярно получала изрядную порцию гадостей под соусом «бескорыстной» заботы о несмышлёной провинциалке. Правда делалось это исключительно наедине, в присутствие Тьеров мне улыбались мило и пели дифирамбы каждому слову.
С таким вопиющим лицемерием в близком кругу я раньше не сталкивалась и порой просто не знала, как себя вести.
Но ещё больше меня потрясло иное: когда лэди Беатрис думала, что никто не видит, она буквально ела Эдварда взглядом, облизывала с головы до ног без стеснения, словно самое сладкое в мире лакомство и это было… противно и мерзко.
Я негодовала, кипела от злости. И однажды не выдержала — пожаловалась рыжему на неподобающее поведение его родственницы. Но получив довольно прохладную отповедь и пожелание «поменьше придумывать и не выискивать поводов для ссоры, тем более Трис старается изо всех сил, устраивая нашу свадьбу», отступила, не желая провоцировать скандал и начала всячески избегать лэди Лиаль.
Слава богам, лэд Эмиль стал моим спасением и, по сути, единственным человеком, с которым было приятно общаться.
Но не только поступки Беатрис выводили из себя.
После нескольких приемов, к своему ужасу и стыду, я узнала, что в даревском высшем свете меня давно считают легкомысленной вертихвосткой, которая без зазрения совести морочит голову «бедном лэду Тьеру, то и дело оттягивая светлый миг законного единения сердец под сенью храма Всех Богов, и оттого милый Эдвард так печален и редко навещает прекрасных дам в последнее время».
«Милый Эдвард» редко навещал не только прекрасных дам, но и собственную невесту. А она еженощно обильно смачивала слезами подушку, не понимая и не принимая перемен, что в нём происходили.
Ведь на первый взгляд рыжий оставался таким же любезным и вежливым как всегда, но что-то тёплое, доброе, близкое ушло, растворилось в даревском тумане. И всё чаще между нами в воздухе повисала сухость формальных фраз, отстранённость и странная недоговоренность.
Демоны! Я даже подумывала порой, что милый и любящий Эдвард мне приснился, а утром он растаял вместе с остатками дрёмы. Но я упорно гнала эти мысли, в глубине души страшась, что они станут явью.
Но бывали дни, когда горькая пелена тумана рассевалась, пронизанный тонкими золотыми лучами, и тогда рыжий становился моим личным солнцем, согревая теплотой и нежностью. Жаль, это случалось также редко, как и в настоящей жизни.
Я ждала нашей свадьбы, считая часы и минуты, твёрдо уверенная — после всё обязательно наладится. Мы уедем и будем счастливы. Только вдвоём. Я и Эдвард.
И за три дня до церемонии, мне улыбнулась удача: я нагло и беспринципно украла своё светило, чтобы греться в его лучах единолично.
Мы гуляли по столице, лакомились пирожными в уютном кафе, катались на лодке по каналам, и вот сейчас он нежно обнимает меня, поправляет шарф и, несмотря на промозглый холод затяжной весны, я таю, как льдинка на солнце… Таю, чувствуя ласковое прикосновение его губ к щеке… к губам… м-м-м…
Настоящее время
— Ты вообще меня слушаешь? — возмущенное фырканье над ухом выдёргивает в реальность.
— Д-да…
— Ви-ижу, — злится Клара. — Опять витаешь в облаках. Думаешь, рыжий проникнется твоей великой жертвой и оценит?
— Не знаю…
Действительно не знаю. Он требовал прекратить лечение, а я не могу отступить. Не сейчас. Главное, не оставаться наедине. Больше не хочу, чтобы он обнимал меня, целовал...
Или хочу?
Задумчиво трогаю лицо. Забыв, что не одна, скольжу подушечками пальцев по губам, вспоминая его прикосновения. Лёгкие, невесомые, нежные.
— Безнадёжно…
Вздрогнув, поднимаю глаза.
— Мири, любят не сердцем, а этим… — Клара чувствительно стучит по моей макушке. — Глупое сердце — просто полый мешок, гоняющий кровь. Хорошо… — не дает возразить, — ещё источник магической силы, не более. Так что все эти ахи-охи, трепещущие декольте и прочая лирическая чушь к настоящим чувствам не имеет ни малейшего отношения.
— Ты — бессердечное чудовище! — констатирую я практически с восхищением.
— Нет, я сердечное, — самодовольно возражает Клара. — Очень сердечное. Иначе не стала бы возиться с этим… — она машет рукой с портретом. — Обещай, что не бросишься в омут с головой.
— Обещаю.
— Глупая, глупая, Мири! — подруга качает головой. — Да и я не лучше.
Клара доводит до экипажа, ждёт, пока я устроюсь на сидении, и торопливо суёт небольшую книгу в розовой обложке с цветочными завитками.
— Мне нужно время, — вздыхает, нервно разминая пальцы. — Я не знаю: может день, а может неделя. Прошу тебя, Мири, будь осторожнее. С любовным проклятием делай что хочешь, но паучье не трогай. Насколько я поняла, сейчас оно спит и ждёт своего часа. Если его разбудишь… — замолкает, хмурясь и кусая губы.
— Не переживай, до него я ещё не добралась.
— И слава богам! — облегченно выдыхает Клара и охлопывает себя по бокам, чтобы выудить из глубокого кармана халата пару крошечных пузырьков темного стекла. — Вот, из запасов отца. Три капли на стакан воды и будешь как новенькая. В книге немного теории, на всякий случай, только…
— Спрячу надёжно, — заверяю, быстро убирая подарки в ридикюль.
— Ты умница! А это… — мою ладонь перехватывают и на неё серебристой змейкой ложится тонкая цепочка. — Надевай её на рыжего, когда лечишь.
— Зачем?
— Я что, зря тебя похвалила? — фыркает Клара с загадочной усмешкой, обнимает крепко и отпускает, захлопывая дверцу. — Береги себя.
— И ты! — успеваю выкрикнуть, прежде чем та отскакивает от кареты и ныряет в дом. — Трогай, Бор! — Стучу концом зонтика в крышу и откидываюсь на изголовье.
Пора возвращаться. Лечение Клары отняло совсем немного сил, но откат накроет в любую минуту. Лихорадка, конечно, не проклятие, однако качественную головную боль способна обеспечить надолго. А мне ещё вечером с рыжим разбираться.
Клара настаивает, чтобы я не лезла к паучьему заклятию. Даже не собираюсь. Просто попробую осторожно разделить питающие потоки, ослабить тёмную паутину. Может тогда проклятие Эдварда удастся снять.
Весь оставшийся день безвылазно сижу в комнате, изучая Кларин фолиант. Рыжий не беспокоит, и это радует. Только Молли приносит подносы с едой, но они остаются нетронутыми: я слишком увлечена, чтобы отвлекаться на набивание живота.
Под легкомысленной обложкой, больше подходящей дамскому роману, оказалась занятная книга: «Краткая теория наложения тёмных проклятий».
И она только подтвердила мои опасения. Помимо магической энергии, чёрные маги не брезговали поживиться и жизненной. Да что там, практически любой человек мог использоваться ими в качестве бесперебойного источника силы.
Правда с небольшими оговорками. Все должно происходить незаметно и иметь естественный вид.
Книга сплошь и рядом пестрела поучительными историями о том, как некоторые глупые и жадные тёмные «дровосеки» топорно и резко обрубали эфирные и витальные потоки, одним махом пополняя собственный резерв. И горели на этом в отличии от «ювелиров».
О, те действовали не в пример осторожнее: аккуратно и нежно дырявили каналы и любовно формировали новые — тонкие, едва заметные ручейки-пуповины для своих артефактов.
Свежесозданные потоки крепко связывали с самыми яркими эмоциями для регулярной подпитки. Чёрные маги виртуозно доводили чувства проклятых до абсолютного максимума, раскачивая их на своеобразных «качелях».
На пике, когда человек не владел собой, уходя во все тяжкие — кормежка артефактов чистейшей силой или энергией, на спуске — короткий отдых, чтобы дать жертве собраться с духом. И так бесконечно… Точнее, до последнего вздоха жертвы.
А там уже новая не за горами.
Нет? То есть да! Послушно мотаю головой.
— То-то же! Ты — моя гарантия на будущее, — важно кивает Клара и вскидывает ладони, вставая: — Не питай иллюзий, дитя. Придет день, и я призову тебя…
Кхе-кхе… Что?!
— Не веришь? — Хитро щурится и беззаботно отмахивается. — Ну и ладно. Потом не говори, что я не предупреждала. Но вернёмся к нашим баранам. Ох, прости, проклятиям, — спохватывается «актриса», по достоинству оценив высоту, на которую взлетели мои брови. — Отдай, мне нужно подумать…
Она деловито выхватывает портрет у меня из рук и снова плюхается рядом. Посидев минутку, резво вскакивает и начинает кружить по комнате.
И пока Клара расхаживает по гостиной что-то монотонно бубня под нос, я, сама того не желая, прикрываю глаза, оживляя в памяти рисунок.
Эдвард вышел на удивление чудно: волшебное перо передало не только проклятия, но и тёплый блеск синих глаз, и рыжие задорные завитки, и легкую добрую улыбку на губах. Он улыбался как раньше: светло, открыто, искренне.
Ох, рыжий, рыжий…
Кто же ты? Неисправимый повеса, бесчестный распутник или человек, совершивший ошибку.
«А если я скажу, что раскаялся…»
***
Два года назад
— Лэд Тьер, посмотрите, это же… — Я самым неприличным образом подпрыгиваю на месте и тяну Эдварда за рукав.
Наша короткая прогулка по Дареву подходит к концу, когда я вижу вывеску и, забыв обо всем на свете, едва ли не силком затаскиваю рыжего в передвижной зоопарк.
— Да-да, лэди Сиал, это тот самый синейский медведь. Ну что, похож он на картинку в вашей книжке?
— Да. Боги, он огромный! И лохматый, и голубой… и-и такой милый…
— Это ещё маленький детеныш, — криво усмехается Эдвард, глядя, как я пританцовываю у магической сферы, внутри которой лениво развалился мохнатый представитель редкой живности.
Двадцать лет назад синейцы окончательно закрыли доступ на свои земли, прервав практически все связи с другими королевствами. И если раньше можно было спокойно путешествовать по замёрзшим топазово-голубым равнинам, изучать удивительные растения и животных, поражаться великолепию ледяных творений природы и купаться в знаменитых горячих источниках у горы Шуми, то сейчас всё, что осталось — картинки в детских сказках и малочисленные опусы первооткрывателей ледяного королевства.
И вот здесь, в Дареве, за тысячи миль от Синея, я вижу своими глазами настоящее воплощение зимнего чуда.
— Ма-аленький? Да он с меня ростом! — ахаю я, пожирая взглядом диковинку.
Ох, надеюсь ему там не холодно?
— Нет, — сухо смеётся Эдвард, — скорее, ему жарко.
Ой, я что вслух? Боги, стыдно-то как! Вроде почти семнадцатилетняя девица и свадьба на носу, а веду себя как маленький ребенок.
— А вот кое-кому следует укутаться получше, а то уже щёки покраснели от ветра, — мой шарф заботливо затягивают плотнее вокруг шеи и легонько касаются пальцем кончика носа.
— Ужас! — восклицаю я, хватаясь за лицо, и тут же исправляюсь: — Ой, то есть спасибо!
Сегодня у Эдварда свободный день, и я едва не лопаюсь от счастья от того, что мы гуляем вдвоем несколько часов подряд.
Мы видимся до обидного редко, урывками. Он возвращается очень поздно, когда я уже сплю. Хотя я мужественно караулю его в бордовой гостиной: из неё лучше всего видно главную дорогу к дому Тьер — я ведь живу там почти два месяца, готовясь к свадьбе.
Я сижу каждый вечер на уютном диванчике, попивая чай и выглядывая Эдварда, отчаянно борясь с дремотой и скукой, лениво пролистывая книги из обширной библиотеки лэда Эмиля. Но всё чаще засыпаю прямо там, подложив толстый том вместо подушки и даже не чувствую, когда рыжий уносит меня в комнату на втором этаже.
А утром Эдварда не застать. Его служба в королевском дворце начинается рано, и он уезжает ещё до рассвета. Каждый день я просыпаюсь в своей постели рывком, в надежде успеть, но глотаю лишь серую влажную пыль, что неспешно оседает в глубоких следах от подков на песчаной дорожке.
Тот год выдался для нас очень тяжёлым: сразу после помолвки Эдварда безвылазно заперли в четырёх стенах военной академии на целых полгода, готовя к защите, а потом ещё на три месяца отправили на учения, но зато он стал самым молодым капитаном королевской стражи. Я так им гордилась, прямо очень-очень.
В самом начале нашей разлуки я писала ему каждый день, и, наверное, зря. Отвлекала своей болтовней, судя по нечастым коротким письмам-запискам, в одной из которых он однажды попросил об отсрочке свадьбы.
«Глупая, надоедливая Мири! Довела-таки Эдварда своей назойливостью!» — рыдала я беззвучно, стараясь, чтобы слёзы не капали на бумагу.
Я, конечно же, согласилась. И терпеливо ждала Новогодья, когда у рыжего будут каникулы. Мы встретились в праздники и договорились… перенести дату свадьбы ещё на полгода, потому что манёвры, защита и новая должность.
Неожиданно папу выбрали главой городского совета в Агре, и он вернулся в родовое поместье вместе с мамой.
А я осталась в доме Тьеров на правах невесты. И прожив там всего неделю, взвыла от тоски. Находиться в Дареве без Эдварда было невыносимо, даже несмотря на трогательную заботу лэда Эмиля.
Я уехала на север вслед за родителями и не пожалела.
Помощь маме в обустройстве, забота о сёстрах, об огромном дико заросшем, но чудесном саде, учёба аптекарскому ремеслу у мэтра Лурье, совершенствование лекарского дара — спасали от чёрной хандры.
Эдвард навестил один только раз, в начале весны, чтобы забрать меня обратно в столицу, готовиться к церемонии. К несчастью, Агата — и так не отличавшаяся особым здоровьем — умудрилась серьёзно простыть, и мама осталась с ней, искренне печалясь, что не сможет помочь с приготовлениями.
Но Эдвард заверил: его троюродная кузина лэди Беатрис Лиаль и её мать горят желанием составить мне компанию и на правах единственных близких родственниц женского пола со стороны Тьеров взвалить на себя тяжкое бремя предстоящих хлопот и предсвадебной суеты.
«К тому же, Трис — завзятая модница, так что наша Мири будет самой красивой невестой».
Боги! Он назвал меня по имени в первый раз… Я летела в столицу как на крыльях, уже зная заранее — всё будет безупречно.
Мама справится, Агата выздоровеет, и вся моя семья сможет гордиться, когда увидит какую чудесную свадьбу я организую.
Какая-то пара месяцев, может чуть больше, и я стану лэди Мирандой Тьер! Наконец-то!
Но в городе меня ожидало горькое разочарование.
По приезду Эдвард пропадал целыми днями на службе, а вместо двух лэди Лиаль меня встречала одна — Беатрис. Она была ровесницей Эдварда, может чуть младше, и очень… очень красивая. Неприлично красивая.
Боги, как жаль, что её мать, лэди Тина, не смогла приехать.
Милая и приветливая поначалу, лэди Беатрис впоследствии оказалась на редкость неприятной особой.
Правда, нужно признать, со свадьбой она действительно помогала. Если, конечно, считать за помощь бесконечные примерки под ворчание портних, что кому-то стоит меньше пробовать сладости, а то платье порвётся по шву в самый ответственный момент, выматывающие походы по цветочным лавкам в поисках экзотических растений, от запаха которых кружилась голова и нещадно свербело в носу, бесконечная суета по поводу многочисленных приглашений, составления меню, свадебного путешествия.
Иногда мне казалось, что лэди Лиаль организует не мою, а свою собственную свадьбу.
Но не только это выводило меня из себя. О, нет...
Вопреки всем усердным стараниям близкой родственницы Тьеров угодить «капризной и взбалмошной невесте», мне с трудом, но удавалось отстаивать свою точку зрения. За что я регулярно получала изрядную порцию гадостей под соусом «бескорыстной» заботы о несмышлёной провинциалке. Правда делалось это исключительно наедине, в присутствие Тьеров мне улыбались мило и пели дифирамбы каждому слову.
С таким вопиющим лицемерием в близком кругу я раньше не сталкивалась и порой просто не знала, как себя вести.
Но ещё больше меня потрясло иное: когда лэди Беатрис думала, что никто не видит, она буквально ела Эдварда взглядом, облизывала с головы до ног без стеснения, словно самое сладкое в мире лакомство и это было… противно и мерзко.
Я негодовала, кипела от злости. И однажды не выдержала — пожаловалась рыжему на неподобающее поведение его родственницы. Но получив довольно прохладную отповедь и пожелание «поменьше придумывать и не выискивать поводов для ссоры, тем более Трис старается изо всех сил, устраивая нашу свадьбу», отступила, не желая провоцировать скандал и начала всячески избегать лэди Лиаль.
Слава богам, лэд Эмиль стал моим спасением и, по сути, единственным человеком, с которым было приятно общаться.
Но не только поступки Беатрис выводили из себя.
После нескольких приемов, к своему ужасу и стыду, я узнала, что в даревском высшем свете меня давно считают легкомысленной вертихвосткой, которая без зазрения совести морочит голову «бедном лэду Тьеру, то и дело оттягивая светлый миг законного единения сердец под сенью храма Всех Богов, и оттого милый Эдвард так печален и редко навещает прекрасных дам в последнее время».
«Милый Эдвард» редко навещал не только прекрасных дам, но и собственную невесту. А она еженощно обильно смачивала слезами подушку, не понимая и не принимая перемен, что в нём происходили.
Ведь на первый взгляд рыжий оставался таким же любезным и вежливым как всегда, но что-то тёплое, доброе, близкое ушло, растворилось в даревском тумане. И всё чаще между нами в воздухе повисала сухость формальных фраз, отстранённость и странная недоговоренность.
Демоны! Я даже подумывала порой, что милый и любящий Эдвард мне приснился, а утром он растаял вместе с остатками дрёмы. Но я упорно гнала эти мысли, в глубине души страшась, что они станут явью.
Но бывали дни, когда горькая пелена тумана рассевалась, пронизанный тонкими золотыми лучами, и тогда рыжий становился моим личным солнцем, согревая теплотой и нежностью. Жаль, это случалось также редко, как и в настоящей жизни.
Я ждала нашей свадьбы, считая часы и минуты, твёрдо уверенная — после всё обязательно наладится. Мы уедем и будем счастливы. Только вдвоём. Я и Эдвард.
И за три дня до церемонии, мне улыбнулась удача: я нагло и беспринципно украла своё светило, чтобы греться в его лучах единолично.
Мы гуляли по столице, лакомились пирожными в уютном кафе, катались на лодке по каналам, и вот сейчас он нежно обнимает меня, поправляет шарф и, несмотря на промозглый холод затяжной весны, я таю, как льдинка на солнце… Таю, чувствуя ласковое прикосновение его губ к щеке… к губам… м-м-м…
***
Настоящее время
— Ты вообще меня слушаешь? — возмущенное фырканье над ухом выдёргивает в реальность.
— Д-да…
— Ви-ижу, — злится Клара. — Опять витаешь в облаках. Думаешь, рыжий проникнется твоей великой жертвой и оценит?
— Не знаю…
Действительно не знаю. Он требовал прекратить лечение, а я не могу отступить. Не сейчас. Главное, не оставаться наедине. Больше не хочу, чтобы он обнимал меня, целовал...
Или хочу?
Задумчиво трогаю лицо. Забыв, что не одна, скольжу подушечками пальцев по губам, вспоминая его прикосновения. Лёгкие, невесомые, нежные.
— Безнадёжно…
Вздрогнув, поднимаю глаза.
— Мири, любят не сердцем, а этим… — Клара чувствительно стучит по моей макушке. — Глупое сердце — просто полый мешок, гоняющий кровь. Хорошо… — не дает возразить, — ещё источник магической силы, не более. Так что все эти ахи-охи, трепещущие декольте и прочая лирическая чушь к настоящим чувствам не имеет ни малейшего отношения.
— Ты — бессердечное чудовище! — констатирую я практически с восхищением.
— Нет, я сердечное, — самодовольно возражает Клара. — Очень сердечное. Иначе не стала бы возиться с этим… — она машет рукой с портретом. — Обещай, что не бросишься в омут с головой.
— Обещаю.
— Глупая, глупая, Мири! — подруга качает головой. — Да и я не лучше.
Глава 5
Клара доводит до экипажа, ждёт, пока я устроюсь на сидении, и торопливо суёт небольшую книгу в розовой обложке с цветочными завитками.
— Мне нужно время, — вздыхает, нервно разминая пальцы. — Я не знаю: может день, а может неделя. Прошу тебя, Мири, будь осторожнее. С любовным проклятием делай что хочешь, но паучье не трогай. Насколько я поняла, сейчас оно спит и ждёт своего часа. Если его разбудишь… — замолкает, хмурясь и кусая губы.
— Не переживай, до него я ещё не добралась.
— И слава богам! — облегченно выдыхает Клара и охлопывает себя по бокам, чтобы выудить из глубокого кармана халата пару крошечных пузырьков темного стекла. — Вот, из запасов отца. Три капли на стакан воды и будешь как новенькая. В книге немного теории, на всякий случай, только…
— Спрячу надёжно, — заверяю, быстро убирая подарки в ридикюль.
— Ты умница! А это… — мою ладонь перехватывают и на неё серебристой змейкой ложится тонкая цепочка. — Надевай её на рыжего, когда лечишь.
— Зачем?
— Я что, зря тебя похвалила? — фыркает Клара с загадочной усмешкой, обнимает крепко и отпускает, захлопывая дверцу. — Береги себя.
— И ты! — успеваю выкрикнуть, прежде чем та отскакивает от кареты и ныряет в дом. — Трогай, Бор! — Стучу концом зонтика в крышу и откидываюсь на изголовье.
Пора возвращаться. Лечение Клары отняло совсем немного сил, но откат накроет в любую минуту. Лихорадка, конечно, не проклятие, однако качественную головную боль способна обеспечить надолго. А мне ещё вечером с рыжим разбираться.
Клара настаивает, чтобы я не лезла к паучьему заклятию. Даже не собираюсь. Просто попробую осторожно разделить питающие потоки, ослабить тёмную паутину. Может тогда проклятие Эдварда удастся снять.
***
Весь оставшийся день безвылазно сижу в комнате, изучая Кларин фолиант. Рыжий не беспокоит, и это радует. Только Молли приносит подносы с едой, но они остаются нетронутыми: я слишком увлечена, чтобы отвлекаться на набивание живота.
Под легкомысленной обложкой, больше подходящей дамскому роману, оказалась занятная книга: «Краткая теория наложения тёмных проклятий».
И она только подтвердила мои опасения. Помимо магической энергии, чёрные маги не брезговали поживиться и жизненной. Да что там, практически любой человек мог использоваться ими в качестве бесперебойного источника силы.
Правда с небольшими оговорками. Все должно происходить незаметно и иметь естественный вид.
Книга сплошь и рядом пестрела поучительными историями о том, как некоторые глупые и жадные тёмные «дровосеки» топорно и резко обрубали эфирные и витальные потоки, одним махом пополняя собственный резерв. И горели на этом в отличии от «ювелиров».
О, те действовали не в пример осторожнее: аккуратно и нежно дырявили каналы и любовно формировали новые — тонкие, едва заметные ручейки-пуповины для своих артефактов.
Свежесозданные потоки крепко связывали с самыми яркими эмоциями для регулярной подпитки. Чёрные маги виртуозно доводили чувства проклятых до абсолютного максимума, раскачивая их на своеобразных «качелях».
На пике, когда человек не владел собой, уходя во все тяжкие — кормежка артефактов чистейшей силой или энергией, на спуске — короткий отдых, чтобы дать жертве собраться с духом. И так бесконечно… Точнее, до последнего вздоха жертвы.
А там уже новая не за горами.
