«Я же поклялась, что приду на осенний праздник, чтобы выйти замуж за Иво!.. – подумалось ей. – И как у меня это получится, если с кухни слугам ходу нет? Я не приду – и здешнее волшебство накажет меня за отступничество! Двойной подлый обман! Йоссе-колдун – вот кто во всем виноват. Наверняка он придумал эту ловушку для меня и подговорил принцев… Ох, да что это я! Думаю о том, что может случиться через два года, а сама не знаю, продержусь ли хоть сколько-то в этом ужасном месте!».
И она, нетвердо ступая, направилась к грязным тарелкам, на которые ей указали – взгляды слуг становились все мрачнее и злее от того, что новая служанка медлила и упрямилась, а Эмме вовсе не хотела, чтобы собратья по несчастью ее сразу же возненавидели.
-Поторапливайся, - бросила ей вторая судомойка. – У господ праздники никогда не заканчиваются, а у нас никогда не заканчивается работа...
И, словно в подтверждение ее слов, двери распахнулись и на кухню ввалилось несколько слуг-нелюдей, приземистых, с зеленоватыми жабьими лицами и перепончатыми лапами. Одеты они были куда наряднее и чище кухонных работников, и держались едва ли не важнее придворных. Каждый торжественно нес перед собой поднос с невероятно высокой стопкой грязной посуды – блюда, блюдца, миски, тарелки, чашки, кубки и прочая столовая утварь, нагроможденная безо всякого смысла и порядка. Пожалуй, только волшебством можно было объяснить, как эти башни не рушились и не разбивались на сотни осколков!.. Жабы-слуги небрежно швыряли свои подносы на столы и сердито квакали: «Пошевеливайтесь, безродные лентяи!» - и вновь исчезали за дверями. Сразу же за ними появлялись другие – с пустыми подносами, - и кухонная челядь сбивалась с ног, заполняя их свежими кушаньями и напитками под грозные окрики старших. Были тут и другие двери, через которые на кухню вкатывали бочонки с крепким вином и ароматным маслом, вносили истекающую кровью дичь, только что добытую на охоте, связки рыбы, бесчисленные корзины с фруктами и овощами, увесистые мешки с лучшей белоснежной мукой... И вся эта бесконечная суета тонула в едком дыму очагов, в испарениях, поднимавшихся над огромными котлами и сковородами. Голова у Эмме шла кругом, она то и дело роняла тарелки, и вторая судомойка пригрозила, что нажалуется на новенькую.
-…Работай, как следует, принцесса! Здесь не держат ленивых и нерасторопных, не говоря уж о тех, кто приносит убыток!..
-Но когда же вы отдыхаете? – спросила Эммелин, растирая покрасневшие, зудящие от недосыпа глаза. – Я совсем выбилась из сил…
-Отдыхаем?! – вскричала тут судомойка, и мутные погасшие глаза ее блеснули. – Что ж, я скажу тебе, когда мы отдыхаем! Когда господа устают от веселья и праздников – вот когда!
-Но вы же говорили, что праздник наверху никогда не заканчивается…
-Так и есть, принцесса, так и есть! – зло рассмеялась судомойка, но тут же глаза ее вновь потухли, а плечи поникли: даже на издевку здесь ни у кого не доставало сил.
…Как и рассказывал сосед Флоссоп, слуги на волшебной кухне трудились до полного изнеможения, и порой падали без сил на том самом месте, где им полагалось выполнять свои обязанности. Кто-то, шатаясь, успевал отойти в сторону и оседал без сил у стены, но изредка несчастному удавалось улизнуть в один из темных чуланов поблизости, чтобы не путаться под ногами у остальных. Если же слишком много слуг-людей одновременно выбивались из сил, слуги-жабы безжалостно тормошили их, подсовывая зелья и порошки, от которых сон уходил бесследно, но мутилось в голове вдвое злее. Недаром бедняга Флоссоп ничего толком не помнил! Эммелин, пару раз вдохнув волшебную пыльцу, позабыла на время даже свое собственное имя – все равно на кухне ее называли, насмехаясь, «принцессой».
Но и жабьим зельям не под силу было стереть воспоминания об Иво. «Он… он не мог отказаться от меня… - повторяла Эммелин, силясь собраться с мыслями. – Если бы он знал, что я попала в ловушку… что я здесь, в кухонном рабстве – и все из-за своей неосторожности!.. Иво бы помог мне! Он выручил соседа Флоссопа, он предупреждал меня об опасности… С принцем Вороньей Лапкой случилась какая-то беда, это все козни Йоссе… Йоссе-колдун… Чего же ты хочешь от меня, проклятый Йоссе? Зачем затащил сюда?!»
И, придворный колдун, словно расслышав этот вопрос среди сотен безмолвных жалоб и стонов, которыми полнились подземелья дворца, вскоре отправил за кухонной принцессой весьма надменную кривоногую жабу.
-Чародей Его Величества требует к себе Эммелин, крестьянскую дочь! – объявил посыльный, взобравшись для значительности на перевернутую кастрюлю. – Мне приказано доставить ее к светлейшему Йоссе без промедления!
-Вот это да! – воскликнула судомойка, выронив чашку, и торопливо подтолкнула шатающуюся, снулую Эмме вперед. – Впервые кто-то из господ пожелал видеть одну из нас! Кто знает – может, это к добру. Ну, принцесса, не оплошай – другой такой возможности тебе больше не представится. Падай королевскому колдуну в ноги, да проси, чтобы сжалился… Иначе никогда не выберешься из этой преисподней!..
Ах, зачем она оглянулась, зачем крикнула! Тотчас чары, охранявшие их обоих, распались. Захлопнулись тяжёлые ворота, Маттео и Мариучча стали тенями. Буря подхватила их и закружила, словно опавшие листья.
«Маттео и Мариучча», итальянская народная сказка
Путь к Йоссе из душных подземелий, где, не зная покоя и отдыха, трудилась челядь, оказался неблизким. Одурманенной Эмме едва хватало сил, чтобы взбираться по бесконечным ступенькам вслед за прыткой жабой – а та прикрикивала на нее и сердито квакала каждый раз, как девушка запиналась и замедляла шаг из-за приступов дурноты.
«Колдун желает мне зла, колдун опасен, как никто другой, - повторяла себе Эммелин, заставляя себя держаться за эту мысль, словно за единственную опору среди бескрайних мутных волн, среди липкого тумана. – Иво говорил, что мне нельзя встречаться с Йоссе, ведь он не остановится ни перед чем, доискиваясь правды. Ведьмы говорили, что чуют во мне какое-то колдовство, стало быть, и Йоссе почует…»
Отчаяние, захлестнувшее ее при этой мысли, было таким острым, что в голове у Эмме немного прояснилось. Тех, кто лишился чувств, приводят в себя пощечинами и щипками – вот и страх перед Йоссе-колдуном оказался сродни резкой боли где-то под сердцем. Эммелин вспомнилось, как Иво говорил, что никто Под Холмом не может ее ни к чему принудить волшебством – даже принцы прибегли к уловке, чтобы увести с собой! – да и при первой встрече колдун ничего не заподозрил, пока она сама не привлекла к себе его недоброе внимание. Ох, решилась бы она тогда вступиться за Иво, знай, с кем имеет дело?.. От этой подлой, вкрадчивой мысли щеки Эмме загорелись – теперь она не побоялась бы рискнуть жизнью, только бы увидеть принца Воронью Лапку, узнать, что он жив!..
«…А ведьмы… Я сама просила их взглянуть на меня! Я разрешила им копаться в колдовстве, сидящем внутри меня – только оно все равно обожгло и искололо им пальцы. Кто знает, увидели бы они его, если бы на то не было моей воли? Эта магия с рождения спрятана во мне – быть может, я могу ею хоть самую малость управлять? Тайные чары, вы слышите меня?.. Спрячьтесь так, чтобы колдун Йоссе вас не нашел – ведь вы, кажется, созданы для того, чтобы скрываться и скрывать! Прячьтесь, прячьтесь! Злой колдун близко!..» - и она сжала подрагивающие руки в кулаки, не зная, как еще помочь своему заклятию.
Лестницы, по которым она шла, тем временем, становились все наряднее, шире и причудливее – в полированном камне поблескивали золотые и серебряные жилки, чуть заметно трепетала золотая бахрома гобеленов, где были изображены события из веселой жизни королевского двора – танцы, пиры, охота, яркие костры в ночном лесу, вздымавшиеся до самого звездного неба. Галереи и коридоры освещались бесчисленными свечами и лампами, свет которых отражался в зеркально-гладких каменных плитах пола, да и сам воздух, казалось, светился, как будто был наполнен мельчайшими сияющими частичками. Над драгоценными курильницами с благовониями медленно извивались и сплетались в странные узоры тонкие струйки ароматного дыма, от которого голова кружилась вдвое сильнее, а перед глазами все плыло и танцевало.
Потолки в королевском дворце были так высоки, что Эммелин запрокидывала голову, чтобы разглядеть узорчатые своды, но искусный рисунок прятался в мерцающей дымке, и казалось, что даже величайший холм в мире не смог бы вместить все эти залы, галереи и лестницы – отчего-то тихие и пустынные, словно здесь не осталось ни единой живой души, кроме торопливо ковыляющей жабы и неловко ступающей вслед за ней босой девушки в грязном платье. «Наверняка это все колдовской морок! – решила Эмме, голова которой теперь кружилась не столько от зелий и дыма, сколько от здешнего неправдоподобного великолепия. – Не может быть, чтобы дворец был так огромен! Ничему и никому здесь нельзя верить».
-…Покои светлейшего господина Йоссе! – квакнула тут жаба, остановившись в темном углу у неприглядных деревянных дверей, которые, казалось, не слишком-то отличались от кухонных – грубые, почерневшие от времени, сработанные без единого железного гвоздя. Эмме вздрогнула, моргнула и поняла, что весь путь к комнатам придворного колдуна теперь кажется ей путанным и туманным, словно горячечный сон.
-Это точно его жилье? – с опаской спросила Эммелин, осматриваясь вокруг и удивляясь, куда подевались золотые узоры, гобелены и зеркальный камень.
Жаба ответила ей презрительным взглядом, очевидно, сочтя новую служанку не слишком-то сообразительной даже по меркам человеческого племени, и взмахнула несколько раз перепончатой лапкой, поторапливая девушку. Эммелин не оставалось ничего иного, как покориться – и она шагнула вперед, в распахнутую слугой дверь.
-Невеста младшего принца!.. – тихо, певуче прозвучал голос Йоссе, невидимого в сумраке комнаты. – Наконец-то мы снова повидались...
С трудом Эмме рассмотрела его, сидящего в кресле у камина, где догорала горстка углей. Покои колдуна освещал лишь один жалкий свечной огарок, и глаза девушки не сразу привыкли к темноте, которая, видимо, была по сердцу придворному чародею, происходившему из рода ночных созданий.
-Подойди поближе, - приказал Йоссе, уставившись на нее своими хищными светящимися глазами. – Мне недавно посоветовали присмотреться к тебе, как следует!..
Эммелин, в последний раз призвав свое заклятие спрятаться так хорошо, как только оно это умеет, покорно шагнула вперед, стараясь не встречаться взглядом с Йоссе. Колдун же, вопреки своим собственным словам, смотрел вовсе не на нее, а куда-то вдаль, словно самое интересное в этой комнате происходило за спиной Эмме.
-Сегодня ты не так дерзка, как при первой нашей встрече, - заметил он мимоходом. – Что ж, ты больше не желаешь поучать меня? Не заступаешься за своего жениха?..
-Что с Иво? – воскликнула Эмме, от волнения на миг позабыв о страхе и о том, что не стоит смотреть в глаза колдуну. – Он попал в беду? Вы… вы…
-Мальчишке следует поразмыслить о своем поведении, - холодно и отстраненно ответил Йоссе, казалось, полностью сосредоточившись на том, как нервно сплетаются и расплетаются его тонкие пальцы. – Он возомнил себя слишком хитрым, и в том, как мне кажется, есть твоя вина. Ты дурно влияешь на него. Ближе, ближе, крестьянская дочь!.. Я желаю наконец-то узнать, в чем твоя сила!..
И Эмме, остановившись на расстоянии вытянутой руки от колдуна, почувствовала, как ее бросило в жар, а затем и в холод – ничего похожего раньше ей переживать не доводилось, и она поняла, что ее души касается чужая недобрая магия.
«Уходи! – мысленно крикнула она, не зная, имеет ли право обращаться к этой силе, слышит ли она ее. – Убирайся! Я тебя не желаю! И не разрешаю шарить в моей голове, в моем сердце!».
Пальцы Йоссе забарабанили друг о друга еще быстрее, голова склонилась еще ниже, лицо полностью скрылось в тени.
«Прочь, прочь! – Эмме вложила весь свой гнев, всю ненависть в эту яростную мысль. – Здесь нет никого и ничего для тебя, колдун!».
И чародей как будто услышал ее – или же его магия, вернувшись, передала это послание своему создателю. Он разомкнул пальцы, вздохнул и заговорил - чуть разочарованно, чуть удовлетворенно; с сожалением о впустую потраченном времени, с довольством от того, что его догадки подтвердились.
-Ровным счетом ничего интересного, как я и думал. Лесная ведьма выжила из ума, а затем заморочила мне голову своими бреднями… - и, повысив голос, раздраженно обратился к самой Эмме, как будто только что заметив, что она все еще здесь. – Все из-за вашей глупейшей затеи с шабашем!..
-С шабашем?.. – нерешительно переспросила Эммелин.
-Разве не ты, крестьянская дочь, приходила со своим хромым женихом на весенний ведьминский шабаш? – Йоссе нахмурился, взмахнул рукой и в комнатушке стало куда светлее – вспыхнуло пламя десятка свечей, затрещал огонь в камине. – Не ты ли спрашивала о волшебстве, которое якобы спрятано в тебе? Глупые дети! От моих глаз и ушей вам нигде не скрыться. Та старая ведьма со всех ног бежала ко мне, чтобы рассказать, что ей привиделось… Впрочем, я ей не поверил, уж мне ли не знать, что Иво – совершенное ничтожество, в нем почти нет колдовских способностей. Жизнь ему отмерена жалкая и короткая – я много раз читал его судьбу. Если ведьме показалось, что хромой принц отмечен знаком величия и предназначен для иного будущего… - тут он тряхнул головой. - Полная чушь! Как и все то, что она якобы увидела в твоем лице. Я помню, что ты пришла на осенний праздник неузнанной – тогда мне показалось, что тебе в этом помогла какая-то магия. Но теперь вижу, что ошибся. Ты грязный низкородный человек, да и только!..
Теперь его красивое лицо было хорошо видно, и Эммелин подумала, что внешность колдуна неуловимо переменилась – или же она не так уж хорошо запомнила его облик?.. Йоссе и вправду был хорош собой – ничуть не хуже старших принцев, как ей и показалось на осеннем празднике,- но в красоте этой ощущалась некая фальшь, избыточная любовь к себе, словно начав себя прихорашивать колдовством, он однажды не сумел вовремя остановиться. Особенно чудесны были его черные, бархатные глаза, похожие более на оленьи, чем на людские. Но даже их мягкий блеск не мог придать сколько-нибудь тепла дикому, злому взгляду, от которого у Эмме прошел холодок по спине. При всем том Йоссе с изрядной долей самолюбования перебирал холеными белыми пальцами свои длинные рыжие волосы, победно усмехался, показывая ровные белые зубы, и она поняла, что на этот раз спасена.
-Должно быть, вы правы, ваша светлость, - прошептала Эмме, склонив голову, чтобы не выдать свою радость. – Я ничего из себя не представляю.
-Разумеется, я прав! – воскликнул Йоссе, напротив, гордо вскидывая подбородок кверху. – Будь в тебе хоть крупица волшебства – я бы ее нашел! Теперь досадно думать, что я снисходил до того, чтобы столько раз вспоминать о тебе. Хотя нельзя отрицать, что ты оказалась самую малость мне полезна… Кто знает, удалось бы мне так быстро отделаться от хромого принца, не помоги в этом он сам?.. Начал якшаться с людьми, сбегать из Холма без спросу – и все из-за тебя, как я полагаю. Что ж, теперь ему не скоро удастся вымолить прощение у короля – уж я об этом позабочусь.
И она, нетвердо ступая, направилась к грязным тарелкам, на которые ей указали – взгляды слуг становились все мрачнее и злее от того, что новая служанка медлила и упрямилась, а Эмме вовсе не хотела, чтобы собратья по несчастью ее сразу же возненавидели.
-Поторапливайся, - бросила ей вторая судомойка. – У господ праздники никогда не заканчиваются, а у нас никогда не заканчивается работа...
И, словно в подтверждение ее слов, двери распахнулись и на кухню ввалилось несколько слуг-нелюдей, приземистых, с зеленоватыми жабьими лицами и перепончатыми лапами. Одеты они были куда наряднее и чище кухонных работников, и держались едва ли не важнее придворных. Каждый торжественно нес перед собой поднос с невероятно высокой стопкой грязной посуды – блюда, блюдца, миски, тарелки, чашки, кубки и прочая столовая утварь, нагроможденная безо всякого смысла и порядка. Пожалуй, только волшебством можно было объяснить, как эти башни не рушились и не разбивались на сотни осколков!.. Жабы-слуги небрежно швыряли свои подносы на столы и сердито квакали: «Пошевеливайтесь, безродные лентяи!» - и вновь исчезали за дверями. Сразу же за ними появлялись другие – с пустыми подносами, - и кухонная челядь сбивалась с ног, заполняя их свежими кушаньями и напитками под грозные окрики старших. Были тут и другие двери, через которые на кухню вкатывали бочонки с крепким вином и ароматным маслом, вносили истекающую кровью дичь, только что добытую на охоте, связки рыбы, бесчисленные корзины с фруктами и овощами, увесистые мешки с лучшей белоснежной мукой... И вся эта бесконечная суета тонула в едком дыму очагов, в испарениях, поднимавшихся над огромными котлами и сковородами. Голова у Эмме шла кругом, она то и дело роняла тарелки, и вторая судомойка пригрозила, что нажалуется на новенькую.
-…Работай, как следует, принцесса! Здесь не держат ленивых и нерасторопных, не говоря уж о тех, кто приносит убыток!..
-Но когда же вы отдыхаете? – спросила Эммелин, растирая покрасневшие, зудящие от недосыпа глаза. – Я совсем выбилась из сил…
-Отдыхаем?! – вскричала тут судомойка, и мутные погасшие глаза ее блеснули. – Что ж, я скажу тебе, когда мы отдыхаем! Когда господа устают от веселья и праздников – вот когда!
-Но вы же говорили, что праздник наверху никогда не заканчивается…
-Так и есть, принцесса, так и есть! – зло рассмеялась судомойка, но тут же глаза ее вновь потухли, а плечи поникли: даже на издевку здесь ни у кого не доставало сил.
…Как и рассказывал сосед Флоссоп, слуги на волшебной кухне трудились до полного изнеможения, и порой падали без сил на том самом месте, где им полагалось выполнять свои обязанности. Кто-то, шатаясь, успевал отойти в сторону и оседал без сил у стены, но изредка несчастному удавалось улизнуть в один из темных чуланов поблизости, чтобы не путаться под ногами у остальных. Если же слишком много слуг-людей одновременно выбивались из сил, слуги-жабы безжалостно тормошили их, подсовывая зелья и порошки, от которых сон уходил бесследно, но мутилось в голове вдвое злее. Недаром бедняга Флоссоп ничего толком не помнил! Эммелин, пару раз вдохнув волшебную пыльцу, позабыла на время даже свое собственное имя – все равно на кухне ее называли, насмехаясь, «принцессой».
Но и жабьим зельям не под силу было стереть воспоминания об Иво. «Он… он не мог отказаться от меня… - повторяла Эммелин, силясь собраться с мыслями. – Если бы он знал, что я попала в ловушку… что я здесь, в кухонном рабстве – и все из-за своей неосторожности!.. Иво бы помог мне! Он выручил соседа Флоссопа, он предупреждал меня об опасности… С принцем Вороньей Лапкой случилась какая-то беда, это все козни Йоссе… Йоссе-колдун… Чего же ты хочешь от меня, проклятый Йоссе? Зачем затащил сюда?!»
И, придворный колдун, словно расслышав этот вопрос среди сотен безмолвных жалоб и стонов, которыми полнились подземелья дворца, вскоре отправил за кухонной принцессой весьма надменную кривоногую жабу.
-Чародей Его Величества требует к себе Эммелин, крестьянскую дочь! – объявил посыльный, взобравшись для значительности на перевернутую кастрюлю. – Мне приказано доставить ее к светлейшему Йоссе без промедления!
-Вот это да! – воскликнула судомойка, выронив чашку, и торопливо подтолкнула шатающуюся, снулую Эмме вперед. – Впервые кто-то из господ пожелал видеть одну из нас! Кто знает – может, это к добру. Ну, принцесса, не оплошай – другой такой возможности тебе больше не представится. Падай королевскому колдуну в ноги, да проси, чтобы сжалился… Иначе никогда не выберешься из этой преисподней!..
Глава 17
Ах, зачем она оглянулась, зачем крикнула! Тотчас чары, охранявшие их обоих, распались. Захлопнулись тяжёлые ворота, Маттео и Мариучча стали тенями. Буря подхватила их и закружила, словно опавшие листья.
«Маттео и Мариучча», итальянская народная сказка
Путь к Йоссе из душных подземелий, где, не зная покоя и отдыха, трудилась челядь, оказался неблизким. Одурманенной Эмме едва хватало сил, чтобы взбираться по бесконечным ступенькам вслед за прыткой жабой – а та прикрикивала на нее и сердито квакала каждый раз, как девушка запиналась и замедляла шаг из-за приступов дурноты.
«Колдун желает мне зла, колдун опасен, как никто другой, - повторяла себе Эммелин, заставляя себя держаться за эту мысль, словно за единственную опору среди бескрайних мутных волн, среди липкого тумана. – Иво говорил, что мне нельзя встречаться с Йоссе, ведь он не остановится ни перед чем, доискиваясь правды. Ведьмы говорили, что чуют во мне какое-то колдовство, стало быть, и Йоссе почует…»
Отчаяние, захлестнувшее ее при этой мысли, было таким острым, что в голове у Эмме немного прояснилось. Тех, кто лишился чувств, приводят в себя пощечинами и щипками – вот и страх перед Йоссе-колдуном оказался сродни резкой боли где-то под сердцем. Эммелин вспомнилось, как Иво говорил, что никто Под Холмом не может ее ни к чему принудить волшебством – даже принцы прибегли к уловке, чтобы увести с собой! – да и при первой встрече колдун ничего не заподозрил, пока она сама не привлекла к себе его недоброе внимание. Ох, решилась бы она тогда вступиться за Иво, знай, с кем имеет дело?.. От этой подлой, вкрадчивой мысли щеки Эмме загорелись – теперь она не побоялась бы рискнуть жизнью, только бы увидеть принца Воронью Лапку, узнать, что он жив!..
«…А ведьмы… Я сама просила их взглянуть на меня! Я разрешила им копаться в колдовстве, сидящем внутри меня – только оно все равно обожгло и искололо им пальцы. Кто знает, увидели бы они его, если бы на то не было моей воли? Эта магия с рождения спрятана во мне – быть может, я могу ею хоть самую малость управлять? Тайные чары, вы слышите меня?.. Спрячьтесь так, чтобы колдун Йоссе вас не нашел – ведь вы, кажется, созданы для того, чтобы скрываться и скрывать! Прячьтесь, прячьтесь! Злой колдун близко!..» - и она сжала подрагивающие руки в кулаки, не зная, как еще помочь своему заклятию.
Лестницы, по которым она шла, тем временем, становились все наряднее, шире и причудливее – в полированном камне поблескивали золотые и серебряные жилки, чуть заметно трепетала золотая бахрома гобеленов, где были изображены события из веселой жизни королевского двора – танцы, пиры, охота, яркие костры в ночном лесу, вздымавшиеся до самого звездного неба. Галереи и коридоры освещались бесчисленными свечами и лампами, свет которых отражался в зеркально-гладких каменных плитах пола, да и сам воздух, казалось, светился, как будто был наполнен мельчайшими сияющими частичками. Над драгоценными курильницами с благовониями медленно извивались и сплетались в странные узоры тонкие струйки ароматного дыма, от которого голова кружилась вдвое сильнее, а перед глазами все плыло и танцевало.
Потолки в королевском дворце были так высоки, что Эммелин запрокидывала голову, чтобы разглядеть узорчатые своды, но искусный рисунок прятался в мерцающей дымке, и казалось, что даже величайший холм в мире не смог бы вместить все эти залы, галереи и лестницы – отчего-то тихие и пустынные, словно здесь не осталось ни единой живой души, кроме торопливо ковыляющей жабы и неловко ступающей вслед за ней босой девушки в грязном платье. «Наверняка это все колдовской морок! – решила Эмме, голова которой теперь кружилась не столько от зелий и дыма, сколько от здешнего неправдоподобного великолепия. – Не может быть, чтобы дворец был так огромен! Ничему и никому здесь нельзя верить».
-…Покои светлейшего господина Йоссе! – квакнула тут жаба, остановившись в темном углу у неприглядных деревянных дверей, которые, казалось, не слишком-то отличались от кухонных – грубые, почерневшие от времени, сработанные без единого железного гвоздя. Эмме вздрогнула, моргнула и поняла, что весь путь к комнатам придворного колдуна теперь кажется ей путанным и туманным, словно горячечный сон.
-Это точно его жилье? – с опаской спросила Эммелин, осматриваясь вокруг и удивляясь, куда подевались золотые узоры, гобелены и зеркальный камень.
Жаба ответила ей презрительным взглядом, очевидно, сочтя новую служанку не слишком-то сообразительной даже по меркам человеческого племени, и взмахнула несколько раз перепончатой лапкой, поторапливая девушку. Эммелин не оставалось ничего иного, как покориться – и она шагнула вперед, в распахнутую слугой дверь.
-Невеста младшего принца!.. – тихо, певуче прозвучал голос Йоссе, невидимого в сумраке комнаты. – Наконец-то мы снова повидались...
С трудом Эмме рассмотрела его, сидящего в кресле у камина, где догорала горстка углей. Покои колдуна освещал лишь один жалкий свечной огарок, и глаза девушки не сразу привыкли к темноте, которая, видимо, была по сердцу придворному чародею, происходившему из рода ночных созданий.
-Подойди поближе, - приказал Йоссе, уставившись на нее своими хищными светящимися глазами. – Мне недавно посоветовали присмотреться к тебе, как следует!..
Эммелин, в последний раз призвав свое заклятие спрятаться так хорошо, как только оно это умеет, покорно шагнула вперед, стараясь не встречаться взглядом с Йоссе. Колдун же, вопреки своим собственным словам, смотрел вовсе не на нее, а куда-то вдаль, словно самое интересное в этой комнате происходило за спиной Эмме.
-Сегодня ты не так дерзка, как при первой нашей встрече, - заметил он мимоходом. – Что ж, ты больше не желаешь поучать меня? Не заступаешься за своего жениха?..
-Что с Иво? – воскликнула Эмме, от волнения на миг позабыв о страхе и о том, что не стоит смотреть в глаза колдуну. – Он попал в беду? Вы… вы…
-Мальчишке следует поразмыслить о своем поведении, - холодно и отстраненно ответил Йоссе, казалось, полностью сосредоточившись на том, как нервно сплетаются и расплетаются его тонкие пальцы. – Он возомнил себя слишком хитрым, и в том, как мне кажется, есть твоя вина. Ты дурно влияешь на него. Ближе, ближе, крестьянская дочь!.. Я желаю наконец-то узнать, в чем твоя сила!..
И Эмме, остановившись на расстоянии вытянутой руки от колдуна, почувствовала, как ее бросило в жар, а затем и в холод – ничего похожего раньше ей переживать не доводилось, и она поняла, что ее души касается чужая недобрая магия.
«Уходи! – мысленно крикнула она, не зная, имеет ли право обращаться к этой силе, слышит ли она ее. – Убирайся! Я тебя не желаю! И не разрешаю шарить в моей голове, в моем сердце!».
Пальцы Йоссе забарабанили друг о друга еще быстрее, голова склонилась еще ниже, лицо полностью скрылось в тени.
«Прочь, прочь! – Эмме вложила весь свой гнев, всю ненависть в эту яростную мысль. – Здесь нет никого и ничего для тебя, колдун!».
И чародей как будто услышал ее – или же его магия, вернувшись, передала это послание своему создателю. Он разомкнул пальцы, вздохнул и заговорил - чуть разочарованно, чуть удовлетворенно; с сожалением о впустую потраченном времени, с довольством от того, что его догадки подтвердились.
-Ровным счетом ничего интересного, как я и думал. Лесная ведьма выжила из ума, а затем заморочила мне голову своими бреднями… - и, повысив голос, раздраженно обратился к самой Эмме, как будто только что заметив, что она все еще здесь. – Все из-за вашей глупейшей затеи с шабашем!..
-С шабашем?.. – нерешительно переспросила Эммелин.
-Разве не ты, крестьянская дочь, приходила со своим хромым женихом на весенний ведьминский шабаш? – Йоссе нахмурился, взмахнул рукой и в комнатушке стало куда светлее – вспыхнуло пламя десятка свечей, затрещал огонь в камине. – Не ты ли спрашивала о волшебстве, которое якобы спрятано в тебе? Глупые дети! От моих глаз и ушей вам нигде не скрыться. Та старая ведьма со всех ног бежала ко мне, чтобы рассказать, что ей привиделось… Впрочем, я ей не поверил, уж мне ли не знать, что Иво – совершенное ничтожество, в нем почти нет колдовских способностей. Жизнь ему отмерена жалкая и короткая – я много раз читал его судьбу. Если ведьме показалось, что хромой принц отмечен знаком величия и предназначен для иного будущего… - тут он тряхнул головой. - Полная чушь! Как и все то, что она якобы увидела в твоем лице. Я помню, что ты пришла на осенний праздник неузнанной – тогда мне показалось, что тебе в этом помогла какая-то магия. Но теперь вижу, что ошибся. Ты грязный низкородный человек, да и только!..
Теперь его красивое лицо было хорошо видно, и Эммелин подумала, что внешность колдуна неуловимо переменилась – или же она не так уж хорошо запомнила его облик?.. Йоссе и вправду был хорош собой – ничуть не хуже старших принцев, как ей и показалось на осеннем празднике,- но в красоте этой ощущалась некая фальшь, избыточная любовь к себе, словно начав себя прихорашивать колдовством, он однажды не сумел вовремя остановиться. Особенно чудесны были его черные, бархатные глаза, похожие более на оленьи, чем на людские. Но даже их мягкий блеск не мог придать сколько-нибудь тепла дикому, злому взгляду, от которого у Эмме прошел холодок по спине. При всем том Йоссе с изрядной долей самолюбования перебирал холеными белыми пальцами свои длинные рыжие волосы, победно усмехался, показывая ровные белые зубы, и она поняла, что на этот раз спасена.
-Должно быть, вы правы, ваша светлость, - прошептала Эмме, склонив голову, чтобы не выдать свою радость. – Я ничего из себя не представляю.
-Разумеется, я прав! – воскликнул Йоссе, напротив, гордо вскидывая подбородок кверху. – Будь в тебе хоть крупица волшебства – я бы ее нашел! Теперь досадно думать, что я снисходил до того, чтобы столько раз вспоминать о тебе. Хотя нельзя отрицать, что ты оказалась самую малость мне полезна… Кто знает, удалось бы мне так быстро отделаться от хромого принца, не помоги в этом он сам?.. Начал якшаться с людьми, сбегать из Холма без спросу – и все из-за тебя, как я полагаю. Что ж, теперь ему не скоро удастся вымолить прощение у короля – уж я об этом позабочусь.
