- У неё не туфли, а балетки, - попалась на удочку Ира.
- Значит, оценила её… по пояс. И зачем вы только друг дружку оцениваете, уничтожая взглядом. Поиск зависти? Или своего превосходства? Брось, Ира, это глупо, - я смягчил тон. – Она хороша, конечно, но ты – совсем другого сорта девушка. Тебе же конкуренцию составить может только Клаудия Кардинале образца пятидесятилетней давности. И Катрин Денёв. И…
- Хватит, прервала Ира, - хватит. Спасибо, что не Алла Пугачёва, - при этом она уставилась на меня с таким прищуром, который может означать что угодно, кроме всего хорошего. Но я же не просто так заметил про её сорт: в её глазах явно читалась работа мысли по поиску выхода из затеянной словесной дуэли. Словом «хватит» она пошла на мировую. Значит, я не проиграл. Но и не победил. Но испытание выдержал. Вроде как…
Неизвестно чем бы дело кончилось, но «причина дуэли» принесла пиво. Четыре бокала сразу. Четыре старых советских кружки я бы тоже взял, но как, чёрт возьми, удержать пальцами четыре высоких стакана? Как? Хотя, иногда, надо заметить, женских секретов лучше и не знать. Всё та же Анастасия Андреевна рассказывала о шести мужиках одновременно. При всей воспалённости воображения, больше пяти пристроить к ней, да и ни к кому другому, я не мог. Но узнать было интересно. Но тонкостей мастерства она не поведала, сославшись на профессиональную тайну.
Взяв бокал и держа его в вытянутой руке, я тостовал.
- Давай чокнемся, как это делал мой друг: сначала я ударю горлышком своего стакана по донышку твоего, а потом ты точно так же по моему, - мы чокнулись, - и выпьем за встречу, ведь не расставаться мы не сможем, и чтобы она повторилась так же неожиданно и ярко, и чтобы ожидание в разлуке било не очень сильно, и за наше возвращение, уж больно я по дому соскучился. А теперь давай, как положено, одним глотком полстакана.
Мы выпили, как и было уговорено. Не думал, что у неё получится, но опыт не пропьёшь, да и знакомый с её аппетитом, я уже ничему подобному не удивлялся. Спросил:
- Ты, кстати, когда обратно, а то я всё спросить забываю?
- Через два дня, - сухо, отрывисто, бросила она.
- Да что ж такое-то! Что ж вы все разъезжаетесь-то, а?! – вспылил я и вторым глотком осушил бокал.
- Кто – мы?
- Вы – это питерские, которых я тут встречаю.
- Ну не стоит так переживать. У нас ещё два дня есть,- как ребёнка, взялась успокаивать меня Ира. – Завтра на Рицу съездим, ты обещал. Следующий день тоже проведём вместе. И потом, я же тебе говорила, что мы можем уехать вместе.
- Можем, только не уедем. Тебе со мной лучше не показываться в России, пока я сам не разберусь со своим прошлым. Это вопрос твоей безопасности.
- Ты преступник?
- Нет.
- Но тебя ищут?
- Вероятно.
- Если поймают – посадят?
- Только если в дурку.
Мне показалось, что Ирка не воспринимает такой разговор всерьёз. «Что ж, может оно и к лучшему, - подумал я». Выдав кусок своей тайны, мне сразу стало легче. Вот прямо физически легче: чувствовалось, как с души отхлынуло, будто морской отлив случился, обнажив скрытые прежде от посторонних глаз отмели.
Я закурил. Ира смотрела на меня и молчала. Не покидало ощущение, что я в чём-то провинился. Задумчивая морщинка на её лбу явно заявляла, что в светлой голове идёт напряжённая работа мысли. Пауза в разговоре, столь типичная для влюблённых, не была неловкой, но сам я ловил себя на том, что мне тяжело сидеть перед ней. Лёгкость бытия испарялась. Давила душная недосказанность. Будь у диванчика высокая спинка, я бы с удовольствием на неё откинулся, но она была низкая и жёсткая, и мне пришлось опереться локтями на стол. Скрестив ладони, я оттопырил большие пальцы и положил на них подбородок; зажатая меж средним и указательным сигарета нещадно дымила, вынуждая щурить левый глаз. Время шло, и надо было что-то сказать.
- Я…
- Я знаю, - утвердила Ира.
- Не знаешь, - настоял я, - поэтому…
- Как раз, поэтому и не надо, - прервала она. – Разве об этом говорят в подобных местах?
- Ну, я как-то слышал разок…
- Глупо. Давай лучше о будущем. Чем ты планируешь заниматься, когда домой вернёшься?
Толковых, реалистичных мыслей по данной теме у меня не было. Пришлось сочинять на ходу.
- Обживусь, привыкну. Это если всё нормально пойдёт и не будут докучать. С людьми повстречаюсь, новости за год узнаю, на счёт работы порасспрашиваю. Сам попытаюсь найти что-нибудь по профилю. Мне, правда, грозились все пути перекрыть, но посмотрим. А дальше уж куда кривая выведет.
- Вот как раз об этом я и хотела бы с тобой поговорить…
Предмет разговора оказался простым и сложным одновременно. Оказалось, что она справлялась обо мне у общих знакомых каждый раз после наших встреч на Родине. То есть целых два. Я об этом не догадывался, а узнав, был тронут. Это говорило о многом. Короче, она знала и о моей журналистике и про рекламу. Удивительно, но мы оказались почти коллегами: перебравшись в Москву, она тоже занималась рекламой, причём в известном журнале, имени которого называть не буду, ибо мне он очень даже не симпатичен. Только она рекламу не сочиняла, а размещала. Дело это тонкое, но не всегда доходное. Тут от должности зависит. Но коли полномочия позволяют, если постараться и проявить инициативу, если самостоятельно отбирать рекламодателей, сиречь инвесторов, и договариваться с ними, то помимо оклада с премиями, можно и на откатах приподняться неплохо. В этом деле многое решает личное обаяние и профессиональная жадность. Ирка не жадная, а обаяния в ней столько, что ведром не вычерпать. Конечно, этим многие хотели воспользоваться. Не давала. Но дело шло, причём давалось легко, с её-то внешностью: тупых, похотливых мужичков она ловко водила за нос, или за какое другое место, покрывая свою сексуальность безмерно авантюрным кокетством, кормила их «завтраками» и обещаниями подумать, получала своё и исчезала навсегда. Лёгкий успех, несмотря на лёгкие деньги, ей претил. Она хотела большего. Больше размаха, больше самостоятельности, меньше ограничений, больше власти, и чтобы что-то строить, развивать, выводить на новый уровень; чтобы больше новых знакомств, больше перемещений в пространстве и подчинённых «подай-принеси». Находясь внутри империи, она хотела строить империю свою собственную. И таки быстро своего добилась, став менеджером, а вскоре и директором, по региональному развитию. Но суеты оказалось и впрямь много, а личного толку от этого мало: невероятно дутый штат «подай-принеси-кушать подано» заполонил собой всё на свете, а её работа сводилась лишь к общему контролю и принятию решений.
Этого её не устраивало. Не знаю, да и знать не хочу, каким образом, но через полгода она снова стала директором, причём опять по развитию. И снова в рекламе. Только на этот раз в агентстве. Что особенно удивительно – у молодого конкурента шарашки, в которой корпел я, о чём она, к счастью (а к счастью ли?) не знала. Её контора стремительно набирала обороты. Росли филиалы в городах-миллионниках. Работники конкурентных организаций бежали к ним с поднятыми лапками, привлечённые зарплатой выше рынка, и сливая всех и всё, наспех вываливая все известные им секреты. Дешёвые продажные шкуры, ничего не скажешь, но это нормально, по законам жанра. Одна, она же главная, загвоздка была в Питере: здесь им не удавалось ничего. Ну, тупые они, москвичи, не понимают, что людей, которым мозги балтийским бризом продуло наглухо, деньгами не купить. Ну, почти (понаехавших с ипотеками, кредитами, детьми – не считаем - это уже не люди). В аристократичной «провинции» людей надо покупать привилегиями, исполнением желаний, потаканием их нематериальным слабостям; или брать на принцип, что тоже верно, но лишь в определённых ситуациях. Но Ирка некоренная петербурженка, и поняла это слишком поздно. Тут уж действительно к счастью, когда это «поздно» настало, я уже был не удел.
Теперь же она предлагала мне самому стать директором филиала, полностью собрать команду из проверенных людей и задавить наглухо бывших коллег. При этом суммы на проведение операции рисовались такие, что настала моя очередь усомниться в серьёзности данного разговора.
За этой увлекательной беседой прошло минут сорок. Мы умяли свой заказ, допили пиво. Ирка заказала ещё мяса, я поддержал её парой пива и сыром, уж очень мне нравился этот пересоленный жареный «Сулугуни». Я снова закурил. Ирка тоже взяла сигаретку.
- План, конечно, увлекательный, - протянул я, - авантюрный. И верные люди у меня есть, и шарагу бывшую наказать я не прочь. Но директором становиться я не собираюсь, не по мне административная деятельность. У меня мозг живой, рабочий, ему действовать надо творчески, а не стратегически. Кроме того, у меня есть одно условие.
- И какое же, позволь узнать? – изумилась Ира, явно не готовая к тому, что какой-либо чудак откажется стать большим начальником.
- Ты возвращаешься в Питер и сама становишься директором. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.
Это мне терять нечего, ничего не имея, а ей надо было решиться. Потупясь в стол и покусывая губу, она задумалась. Время давило. Ответа не было. Сигарета быстро тлела, и пепел упал на бамбуковую тарелочную подстилку. Заметив это, она зажала цигарку уголком рта, и чисто мужским движением, будто крошки, смахнула пепел на пол и потёрла ладони. Святая простота моего предложения и признания её обескуражили. Но она старалась держаться. Флёр задумчивой молчаливости витал над ней и таял вместе с табачным дымом. Я опять посмотрел в раскрытое окно. Отряд любителей рыбной ловли всё ещё был на месте в полном составе. Они по-прежнему тягали мелочь, курили, молчали, покашливали. Некоторые бросали рыбёшек паре тощих котов. Коты брали угощение, но не ели его: оттопырив стрелой хвосты, они куда-то уносили добычу, скрываясь из вида, и тут же возвращались обратно, в ожидании садясь на прежнее место.
Отвернувшись от окна, я увидел, что Ирка, склонясь над столом, исподлобья разглядывает меня, будто задавая немой вопрос: «Ну как там, интереснее, чем здесь?». Я ухмыльнулся, левой рукой выманил у неё дотлевающий бычок; растопырив пальцы пистолетами, затянулся сразу с двух. С глупой гримасой на лице, выдохнул носом и уголками рта одновременно. Ирка сочувственно улыбнулась. Мне думалось, что так я похожу на дьявола, но судя по её реакции – не более чем на курящего ребёнка.
- Ну, что скажешь? - спросил я.
- Ничего. Так сразу – ничего. Тебе или кому другому всё равно придётся быть ВРИО, и только тогда я смогу к вам присоединиться. А так, пока ничего не готово… меня никто не отпустит просто-напросто.
- Так и я ещё ничего не обещал, тем более – не сделал. Люди – явление временное, сама понимаешь, может так статься, что я в них уверен абсолютно безосновательно. Но даже в лучшем случае их хватит только на основные должности, и то не на все. А там уж пока остальных подберём, времени ещё много пройдёт. Тебе будет, когда подумать.
- Так-то оно так, ты прав,- заключила Ира, - только много времени у нас нет. Через две-три недели я должна буду представить хоть какие-то реальные наработки.
Я не успел ничего ответить. Принесли наш второй заказ, только не та девочка принесла, а женщина в бежевом костюме, больше походящая на администратора или владелицу сего заведения. Она была русская, лет так без малого сорока на вид, в дневном макияже, с укладкой, тонким браслетом на правом запястье и обручальным кольцом на безымянном пальце левой руки. «И почему я всё это замечаю? – пронеслось у меня в голове. – Зачем?»
Она всё перепутала, поставив мне мясо, Ирке сыр, и по пиву каждому. Вообще-то, я оба заказывал для себя. Женщина цвета беж посмотрела на Иру, на меня, снова на Иру, затем окинула взглядом стол. Я не понимал что происходит, и сказал:
- Мы ещё посидим, но счёт подайте сейчас, пожалуйста.
- Непременно, - ответила женщина, кивнула и поспешно удалилась.
- Странно, - обратился я к Ире. – Как думаешь, чего она хотела?
- Хотела побыть рядом с мужчиной, который раздевает и пожирает женщин глазами. Одну уже настолько засмотрел, что она теперь подходить боится, вон, за стойкой мелькает. А эту на испуг не взять – вдова, или в разводе, но очень хочет.
- Ир, ты опять?
- Нет, просто я понять не могу, почему ты на меня так не пялишься?
Почему, почему… Как было кратко и соответствующе моменту объяснить ей разницу между теми на кого пялятся, и теми, к кому испытывают чувства? Вот как? Но надо было что-то делать, как-то выкручиваться. Лёгкость бытия в Иркином присутствии вообще была тяжела: всё время надо было что-то решать, говорить, делать, думать…
И я решил пойти ва-банк, сыграть против собственных правил и принципов, не говорить о чувствах, не транслировать их мозжечком во вселенную, а просто взять и сделать. Сделать то, что уже неоднократно срабатывало с дамами, которых я не любил, но к которым не был эмоционально холоден.
Нелепая, роковая ошибка.
- Сними босоножку, - наклонившись вперёд, тихо прошептал я, и сделал большой глоток пива.
Её взметнувшаяся бровь сказала больше любых слов. В этом мимической колебании было всё: игривое недоверие, немой вопрос, удивление, ожидание отхлынувшей решительности, мольба о поддержке. Двумя лёгкими кивками, я поддержал её, как мог, подтвердив своё не то предложение, не то приказ. Кинув взгляд по сторонам, Ира коротко взглянула на меня, а затем, смотря в стол, пригнулась к нему, опустив правую руку вниз. Казалось, будто я слышу лязг застёжки и скрип лакированной кожи, слышу её глубокий, полный неуверенности, выдох и стук опущенного на пол каблука. Она выпрямилась и положила на столешницу, аккурат по краям бамбуковой подстилки, без силы сжатые кулачки. Снова взглянув на соседей справа, Ира опять пробежалась глазами по мне, снизу вверх и обратно. Я прекрасно видел, как она сломалась: исчезли напористость и прямота, сдулась деловая хватка, и на поверхность, склизкими червями, полезли застарелые комплексы.
…Таким девчонкам, как она, всегда тяжело, и начинается это ещё в школьные годы, в не самых старших классах. Девочки развиваются быстрее не только психологически, но и физически. Я уверен, что уже в восьмом классе, Ира была выше большинства одноклассников. Не вызывает сомнений, что эти недоумки искоса пялились на неё во все глаза, на говно исходили своими липкими мыслями и втихаря, зажмурившись, в одиночестве, стирали ладошки, пытаясь умерить свой необузданный пыл. Но в её присутствии решались лишь на словесные глупости, неумело завуалированные пошлости, а то и вовсе обходили вниманием, демонстративно наделяя любезностями кого похуже, а в перспективе – доступнее. Я не видел её школьного альбома, и никогда об этом не спрашивал, но точно знаю, что на последнем звонке и выпуском вечере она шла под ручку с самым рослым парнем, изогнутым и худым, как знак вопроса, или мягким и бесформенным, как переваренный пельмень. Наверняка можно сказать, что девочек в классе было чуть больше, а может вовсе даже и многим больше, и они ожесточённо делили мальчиков промеж собой. А тот, которому она действительно нравилась, робел, и сразу согласился на первое же поступившее предложение.
- Значит, оценила её… по пояс. И зачем вы только друг дружку оцениваете, уничтожая взглядом. Поиск зависти? Или своего превосходства? Брось, Ира, это глупо, - я смягчил тон. – Она хороша, конечно, но ты – совсем другого сорта девушка. Тебе же конкуренцию составить может только Клаудия Кардинале образца пятидесятилетней давности. И Катрин Денёв. И…
- Хватит, прервала Ира, - хватит. Спасибо, что не Алла Пугачёва, - при этом она уставилась на меня с таким прищуром, который может означать что угодно, кроме всего хорошего. Но я же не просто так заметил про её сорт: в её глазах явно читалась работа мысли по поиску выхода из затеянной словесной дуэли. Словом «хватит» она пошла на мировую. Значит, я не проиграл. Но и не победил. Но испытание выдержал. Вроде как…
Неизвестно чем бы дело кончилось, но «причина дуэли» принесла пиво. Четыре бокала сразу. Четыре старых советских кружки я бы тоже взял, но как, чёрт возьми, удержать пальцами четыре высоких стакана? Как? Хотя, иногда, надо заметить, женских секретов лучше и не знать. Всё та же Анастасия Андреевна рассказывала о шести мужиках одновременно. При всей воспалённости воображения, больше пяти пристроить к ней, да и ни к кому другому, я не мог. Но узнать было интересно. Но тонкостей мастерства она не поведала, сославшись на профессиональную тайну.
Взяв бокал и держа его в вытянутой руке, я тостовал.
- Давай чокнемся, как это делал мой друг: сначала я ударю горлышком своего стакана по донышку твоего, а потом ты точно так же по моему, - мы чокнулись, - и выпьем за встречу, ведь не расставаться мы не сможем, и чтобы она повторилась так же неожиданно и ярко, и чтобы ожидание в разлуке било не очень сильно, и за наше возвращение, уж больно я по дому соскучился. А теперь давай, как положено, одним глотком полстакана.
Мы выпили, как и было уговорено. Не думал, что у неё получится, но опыт не пропьёшь, да и знакомый с её аппетитом, я уже ничему подобному не удивлялся. Спросил:
- Ты, кстати, когда обратно, а то я всё спросить забываю?
- Через два дня, - сухо, отрывисто, бросила она.
- Да что ж такое-то! Что ж вы все разъезжаетесь-то, а?! – вспылил я и вторым глотком осушил бокал.
- Кто – мы?
- Вы – это питерские, которых я тут встречаю.
- Ну не стоит так переживать. У нас ещё два дня есть,- как ребёнка, взялась успокаивать меня Ира. – Завтра на Рицу съездим, ты обещал. Следующий день тоже проведём вместе. И потом, я же тебе говорила, что мы можем уехать вместе.
- Можем, только не уедем. Тебе со мной лучше не показываться в России, пока я сам не разберусь со своим прошлым. Это вопрос твоей безопасности.
- Ты преступник?
- Нет.
- Но тебя ищут?
- Вероятно.
- Если поймают – посадят?
- Только если в дурку.
Мне показалось, что Ирка не воспринимает такой разговор всерьёз. «Что ж, может оно и к лучшему, - подумал я». Выдав кусок своей тайны, мне сразу стало легче. Вот прямо физически легче: чувствовалось, как с души отхлынуло, будто морской отлив случился, обнажив скрытые прежде от посторонних глаз отмели.
Я закурил. Ира смотрела на меня и молчала. Не покидало ощущение, что я в чём-то провинился. Задумчивая морщинка на её лбу явно заявляла, что в светлой голове идёт напряжённая работа мысли. Пауза в разговоре, столь типичная для влюблённых, не была неловкой, но сам я ловил себя на том, что мне тяжело сидеть перед ней. Лёгкость бытия испарялась. Давила душная недосказанность. Будь у диванчика высокая спинка, я бы с удовольствием на неё откинулся, но она была низкая и жёсткая, и мне пришлось опереться локтями на стол. Скрестив ладони, я оттопырил большие пальцы и положил на них подбородок; зажатая меж средним и указательным сигарета нещадно дымила, вынуждая щурить левый глаз. Время шло, и надо было что-то сказать.
- Я…
- Я знаю, - утвердила Ира.
- Не знаешь, - настоял я, - поэтому…
- Как раз, поэтому и не надо, - прервала она. – Разве об этом говорят в подобных местах?
- Ну, я как-то слышал разок…
- Глупо. Давай лучше о будущем. Чем ты планируешь заниматься, когда домой вернёшься?
Толковых, реалистичных мыслей по данной теме у меня не было. Пришлось сочинять на ходу.
- Обживусь, привыкну. Это если всё нормально пойдёт и не будут докучать. С людьми повстречаюсь, новости за год узнаю, на счёт работы порасспрашиваю. Сам попытаюсь найти что-нибудь по профилю. Мне, правда, грозились все пути перекрыть, но посмотрим. А дальше уж куда кривая выведет.
- Вот как раз об этом я и хотела бы с тобой поговорить…
Предмет разговора оказался простым и сложным одновременно. Оказалось, что она справлялась обо мне у общих знакомых каждый раз после наших встреч на Родине. То есть целых два. Я об этом не догадывался, а узнав, был тронут. Это говорило о многом. Короче, она знала и о моей журналистике и про рекламу. Удивительно, но мы оказались почти коллегами: перебравшись в Москву, она тоже занималась рекламой, причём в известном журнале, имени которого называть не буду, ибо мне он очень даже не симпатичен. Только она рекламу не сочиняла, а размещала. Дело это тонкое, но не всегда доходное. Тут от должности зависит. Но коли полномочия позволяют, если постараться и проявить инициативу, если самостоятельно отбирать рекламодателей, сиречь инвесторов, и договариваться с ними, то помимо оклада с премиями, можно и на откатах приподняться неплохо. В этом деле многое решает личное обаяние и профессиональная жадность. Ирка не жадная, а обаяния в ней столько, что ведром не вычерпать. Конечно, этим многие хотели воспользоваться. Не давала. Но дело шло, причём давалось легко, с её-то внешностью: тупых, похотливых мужичков она ловко водила за нос, или за какое другое место, покрывая свою сексуальность безмерно авантюрным кокетством, кормила их «завтраками» и обещаниями подумать, получала своё и исчезала навсегда. Лёгкий успех, несмотря на лёгкие деньги, ей претил. Она хотела большего. Больше размаха, больше самостоятельности, меньше ограничений, больше власти, и чтобы что-то строить, развивать, выводить на новый уровень; чтобы больше новых знакомств, больше перемещений в пространстве и подчинённых «подай-принеси». Находясь внутри империи, она хотела строить империю свою собственную. И таки быстро своего добилась, став менеджером, а вскоре и директором, по региональному развитию. Но суеты оказалось и впрямь много, а личного толку от этого мало: невероятно дутый штат «подай-принеси-кушать подано» заполонил собой всё на свете, а её работа сводилась лишь к общему контролю и принятию решений.
Этого её не устраивало. Не знаю, да и знать не хочу, каким образом, но через полгода она снова стала директором, причём опять по развитию. И снова в рекламе. Только на этот раз в агентстве. Что особенно удивительно – у молодого конкурента шарашки, в которой корпел я, о чём она, к счастью (а к счастью ли?) не знала. Её контора стремительно набирала обороты. Росли филиалы в городах-миллионниках. Работники конкурентных организаций бежали к ним с поднятыми лапками, привлечённые зарплатой выше рынка, и сливая всех и всё, наспех вываливая все известные им секреты. Дешёвые продажные шкуры, ничего не скажешь, но это нормально, по законам жанра. Одна, она же главная, загвоздка была в Питере: здесь им не удавалось ничего. Ну, тупые они, москвичи, не понимают, что людей, которым мозги балтийским бризом продуло наглухо, деньгами не купить. Ну, почти (понаехавших с ипотеками, кредитами, детьми – не считаем - это уже не люди). В аристократичной «провинции» людей надо покупать привилегиями, исполнением желаний, потаканием их нематериальным слабостям; или брать на принцип, что тоже верно, но лишь в определённых ситуациях. Но Ирка некоренная петербурженка, и поняла это слишком поздно. Тут уж действительно к счастью, когда это «поздно» настало, я уже был не удел.
Теперь же она предлагала мне самому стать директором филиала, полностью собрать команду из проверенных людей и задавить наглухо бывших коллег. При этом суммы на проведение операции рисовались такие, что настала моя очередь усомниться в серьёзности данного разговора.
За этой увлекательной беседой прошло минут сорок. Мы умяли свой заказ, допили пиво. Ирка заказала ещё мяса, я поддержал её парой пива и сыром, уж очень мне нравился этот пересоленный жареный «Сулугуни». Я снова закурил. Ирка тоже взяла сигаретку.
- План, конечно, увлекательный, - протянул я, - авантюрный. И верные люди у меня есть, и шарагу бывшую наказать я не прочь. Но директором становиться я не собираюсь, не по мне административная деятельность. У меня мозг живой, рабочий, ему действовать надо творчески, а не стратегически. Кроме того, у меня есть одно условие.
- И какое же, позволь узнать? – изумилась Ира, явно не готовая к тому, что какой-либо чудак откажется стать большим начальником.
- Ты возвращаешься в Питер и сама становишься директором. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.
Это мне терять нечего, ничего не имея, а ей надо было решиться. Потупясь в стол и покусывая губу, она задумалась. Время давило. Ответа не было. Сигарета быстро тлела, и пепел упал на бамбуковую тарелочную подстилку. Заметив это, она зажала цигарку уголком рта, и чисто мужским движением, будто крошки, смахнула пепел на пол и потёрла ладони. Святая простота моего предложения и признания её обескуражили. Но она старалась держаться. Флёр задумчивой молчаливости витал над ней и таял вместе с табачным дымом. Я опять посмотрел в раскрытое окно. Отряд любителей рыбной ловли всё ещё был на месте в полном составе. Они по-прежнему тягали мелочь, курили, молчали, покашливали. Некоторые бросали рыбёшек паре тощих котов. Коты брали угощение, но не ели его: оттопырив стрелой хвосты, они куда-то уносили добычу, скрываясь из вида, и тут же возвращались обратно, в ожидании садясь на прежнее место.
Отвернувшись от окна, я увидел, что Ирка, склонясь над столом, исподлобья разглядывает меня, будто задавая немой вопрос: «Ну как там, интереснее, чем здесь?». Я ухмыльнулся, левой рукой выманил у неё дотлевающий бычок; растопырив пальцы пистолетами, затянулся сразу с двух. С глупой гримасой на лице, выдохнул носом и уголками рта одновременно. Ирка сочувственно улыбнулась. Мне думалось, что так я похожу на дьявола, но судя по её реакции – не более чем на курящего ребёнка.
- Ну, что скажешь? - спросил я.
- Ничего. Так сразу – ничего. Тебе или кому другому всё равно придётся быть ВРИО, и только тогда я смогу к вам присоединиться. А так, пока ничего не готово… меня никто не отпустит просто-напросто.
- Так и я ещё ничего не обещал, тем более – не сделал. Люди – явление временное, сама понимаешь, может так статься, что я в них уверен абсолютно безосновательно. Но даже в лучшем случае их хватит только на основные должности, и то не на все. А там уж пока остальных подберём, времени ещё много пройдёт. Тебе будет, когда подумать.
- Так-то оно так, ты прав,- заключила Ира, - только много времени у нас нет. Через две-три недели я должна буду представить хоть какие-то реальные наработки.
Я не успел ничего ответить. Принесли наш второй заказ, только не та девочка принесла, а женщина в бежевом костюме, больше походящая на администратора или владелицу сего заведения. Она была русская, лет так без малого сорока на вид, в дневном макияже, с укладкой, тонким браслетом на правом запястье и обручальным кольцом на безымянном пальце левой руки. «И почему я всё это замечаю? – пронеслось у меня в голове. – Зачем?»
Она всё перепутала, поставив мне мясо, Ирке сыр, и по пиву каждому. Вообще-то, я оба заказывал для себя. Женщина цвета беж посмотрела на Иру, на меня, снова на Иру, затем окинула взглядом стол. Я не понимал что происходит, и сказал:
- Мы ещё посидим, но счёт подайте сейчас, пожалуйста.
- Непременно, - ответила женщина, кивнула и поспешно удалилась.
- Странно, - обратился я к Ире. – Как думаешь, чего она хотела?
- Хотела побыть рядом с мужчиной, который раздевает и пожирает женщин глазами. Одну уже настолько засмотрел, что она теперь подходить боится, вон, за стойкой мелькает. А эту на испуг не взять – вдова, или в разводе, но очень хочет.
- Ир, ты опять?
- Нет, просто я понять не могу, почему ты на меня так не пялишься?
Почему, почему… Как было кратко и соответствующе моменту объяснить ей разницу между теми на кого пялятся, и теми, к кому испытывают чувства? Вот как? Но надо было что-то делать, как-то выкручиваться. Лёгкость бытия в Иркином присутствии вообще была тяжела: всё время надо было что-то решать, говорить, делать, думать…
И я решил пойти ва-банк, сыграть против собственных правил и принципов, не говорить о чувствах, не транслировать их мозжечком во вселенную, а просто взять и сделать. Сделать то, что уже неоднократно срабатывало с дамами, которых я не любил, но к которым не был эмоционально холоден.
Нелепая, роковая ошибка.
- Сними босоножку, - наклонившись вперёд, тихо прошептал я, и сделал большой глоток пива.
Её взметнувшаяся бровь сказала больше любых слов. В этом мимической колебании было всё: игривое недоверие, немой вопрос, удивление, ожидание отхлынувшей решительности, мольба о поддержке. Двумя лёгкими кивками, я поддержал её, как мог, подтвердив своё не то предложение, не то приказ. Кинув взгляд по сторонам, Ира коротко взглянула на меня, а затем, смотря в стол, пригнулась к нему, опустив правую руку вниз. Казалось, будто я слышу лязг застёжки и скрип лакированной кожи, слышу её глубокий, полный неуверенности, выдох и стук опущенного на пол каблука. Она выпрямилась и положила на столешницу, аккурат по краям бамбуковой подстилки, без силы сжатые кулачки. Снова взглянув на соседей справа, Ира опять пробежалась глазами по мне, снизу вверх и обратно. Я прекрасно видел, как она сломалась: исчезли напористость и прямота, сдулась деловая хватка, и на поверхность, склизкими червями, полезли застарелые комплексы.
…Таким девчонкам, как она, всегда тяжело, и начинается это ещё в школьные годы, в не самых старших классах. Девочки развиваются быстрее не только психологически, но и физически. Я уверен, что уже в восьмом классе, Ира была выше большинства одноклассников. Не вызывает сомнений, что эти недоумки искоса пялились на неё во все глаза, на говно исходили своими липкими мыслями и втихаря, зажмурившись, в одиночестве, стирали ладошки, пытаясь умерить свой необузданный пыл. Но в её присутствии решались лишь на словесные глупости, неумело завуалированные пошлости, а то и вовсе обходили вниманием, демонстративно наделяя любезностями кого похуже, а в перспективе – доступнее. Я не видел её школьного альбома, и никогда об этом не спрашивал, но точно знаю, что на последнем звонке и выпуском вечере она шла под ручку с самым рослым парнем, изогнутым и худым, как знак вопроса, или мягким и бесформенным, как переваренный пельмень. Наверняка можно сказать, что девочек в классе было чуть больше, а может вовсе даже и многим больше, и они ожесточённо делили мальчиков промеж собой. А тот, которому она действительно нравилась, робел, и сразу согласился на первое же поступившее предложение.
