Я порядком замерз и перенервничал, сидя голым в каменной купели, и теперь не мог унять дрожи. Но холода от волнения почти не чувствовал, только подумал: "Я так совсем закоченею. Уж наполняли бы скорей, что ли".
Только теперь я понял, как боюсь неудачного превращения. Но тут вспомнил, что должен надышаться впрок перед погружением, и занялся делом.
Мохнатый все подкатывал и подкатывал новые бутыли, а Нукас лил и лил их на меня. Купель оказалось емкой, и я уж и ждать перестал, что это когда-нибудь закончится, как вдруг колдун и мохнатый одновременно выкрикнули короткое слово, указывая на обруч. Вода достигла его уровня.
Нукас отставил в сторону ополовиненную бутыль. Колдун подождал, пока я наберу воздуха, и махнул рукой. В другой он держал раскрытую черную книгу.
Я мысленно послал подальше все ожидающие меня неприятности и погрузился с головой в холодную плотную мертвую жидкость. Коленки сразу высунулись наружу. Эка незадача! Я попытался их как-то притопить. Холодная мерзость эта приникла в уши. Я открыл глаза и увидел сквозь серовато-желтую толщу с серебрящейся рябью две склонившиеся надо мной фигуры: черную - колдуна и светло-серую - из-за фартука - Нукаса. Сбоку кустом бурьяна торчала голова мохнатого помощника.
Нукас лапищей в каком-то серебристом пузыре опустил под воду и придавил мои колени, а другой прижал грудь. Я подумал, что напрасно они стерегутся. Я хорошо научился задерживать дыхание - на все время течения песка. Но время шло, и мне потребовалось глотнуть воздуха. Желание вдохнуть становилось все сильнее. Я помнил предупреждение колдуна, но глупое тело не желало ничего помнить. Оно стало брыкаться, рваться к поверхности из-под гнета Нукаса, я вдохнул-таки воду. Сразу понял, что напомнил мне ее запах - запах вина, которым меня обычно поили. А я-то уж грешным делом думал, что туда подмешивают кровь. Впрочем, у воды и был запах крови.
Все эти умозаключения складывались у меня в голове, пока тело тщетно боролось с Нукасом. Вдруг по кусочкам стало пропадать зрение. Какими-то запредельными остатками сознания я почувствовал мягкие лапки мохнатого на своей зажатой в обруч руке.
Тут Нукас за плечи вытащил меня из воды и поставил на пол. Вода лилась с меня потоками. Я кашлял и отплевывался. А потом начал дышать.
Я дышал! Какое же это счастье, а мы его обычно не замечаем! Я заполнял легкие до последнего кусочка, и, не успев выдохнуть, хватал воздух опять. Все, кроме воздуха, возможности дышать перестало существовать для меня.
К тому времени, как я опять стал вменяемым, тело обсохло, только с волос текли струйки. Это зелье вообще, видимо, испарялось очень быстро. Кожу стянула невидимая пленочка.
- Ну что, Анзор,- сказал колдун, - мы свою работу сделали. Теперь дело за тобой.
Он был бледен, только глаза горели, как невиданные голубые светильники. Держался на ногах он не лучше моего.
Я кивнул и внутренне сосредоточился. Мешал запах крови в носу.
Я уже кое-что умел. В превращении важно уловить самое начало. Я хорошо его помнил по превращениям руки, и теперь готовился поймать во всем теле.
Тут мягкие ручки уперлись мне в бок . Мохнатый протестующе лопотал и пытался сдвинуть меня с места.
. Я изумленно воззрился на помеху. Настрой был сбит.
- Не спеши, Анзор. Вот сюда, - пояснил колдун, и я увидел, куда меня толкают - к сквозному проходу на улицу.
Я ступил на холод и яркий свет осеннего дня и оказался в маленьком дворике, точнее в щели между глухими стенами близко стоящих домов.
Узкую полоску неба закрывала сеть из довольно солидных цепей. По одной из них прыгала синичка и косила вниз то одним, то другим глазом. Ага, стережется колдун! Интересно, сеть повесили до попытки Йоханеса улететь в облике дракона или после? Если до, то едва ли он смог взлететь сквозь нее, и колдун врет. Впрочем, сейчас это неважно. Сейчас главное - хорошо превратиться.
Раздался металлический лязг и удар. За моей спиной упала решетка, мощью под стать цепям, с шипами на каждом перекрестье. Эдакая богатырская борона.
С той стороны к "бороне" приникли колдун с мохнатым помощником, за их спинами маялся Нукас - рыл босой ногой пол, как конь копытом.
Каким же чудовищем я стану, раз они так опасаются!
В некотором смятении я взглянул в глаза колдуну и встретил уже знакомый бесконечно терпеливый взгляд - взгляд кошки у мышиной норки. Он мог ждать вечно.
А я не мог. Иначе раньше, чем в волка, превращусь в мерзлую тушу.
Я закрыл глаза, постарался отвлечься от суеты, несколько раз вдохнул и начал со знакомого: превратил руку в лапу. Старательно следил, что бы все шерстинки росли по своим каналам. Это в первый раз я допустил их прорастать дуроломом и чуть на стенку не влез от боли. В ответ, словно за вожаком, из всех пор тела полезли, распирая их, совсем новенькие шерстинки, и движение их сопровождалось жаром, приятно разогревало меня всего. Кто-то незримый и могучий, вроде Нукаса, мягко вдавил мой живот невидимым кулаком, сгибая, как надо, ставя на четвереньки, что вышло очень ладно, потому что руки и ноги сделались одинаковой длины.
"Все идет нормально", - украдкой подумал я, задвинутый в самый дальний угол собственного существа. Я еще не определился, где мне надлежало быть. Казалось, все в мире тронулось со своих мест и поползло в разные стороны. Ну, для меня, в некотором роде, так оно и было. Среди творящихся грандиозных перемен я должен был все время отыскивать себе место в расползающемся теле, следя, что б новое неведомое пока существо сложилось правильно. При этом я не очень представлял, что и как должно лечь. Я понимал, что рождающееся создание крайне уязвимо сейчас. Даже случайная неосторожная мысль могла изуродовать, даже убить его. Нас обоих.
"Вот Аше этого так и не смогла, - подумал я. - Интересно, когда она испугалась? А что если и я...!"
Я даже не отвлекся, просто одновременно подумал о другом. Но невидимый кулак разжался, и, рванувшись внутрь моего тела, вцепился изнутри в горло и дернул, выворачивая наизнанку! Я услышал предостерегающий крик колдуна, тут же заглушенный жутким ревом. Моим? Нет, не моим! Это сплющенное, перекореженное, проросшее серой шерстью и какими-то щупальцами чудище не могло быть мной! Оно жутко ревело и дергалось.
Наверное, в голове у меня тоже что-то сдвинулось и спуталось, иначе я испугался бы гораздо сильнее.
Больше всего меня заботило, что я оказался худшим в колдуновской коллекции уродов. И что я сам все испортил.
Потом дошло, что это навсегда.
Я лежал на боку (если это можно назвать боком). Какая-то дрянь, заменяющая то ли слезы, то ли сопли, то ли кровь, сочилась из меня на каменный пол.
Лязгнула решетка. Сапоги с железным рантом встали у самых моих глаз. (Или чем это я теперь вижу?)
- Вставай, Анзор.
Он, что, издевается, гад? На какое, интересно, место? Как может встать перепутанный клубок шерсти, каких-то щупалец и внутренностей?!
Внутренностей?! О, Великий Змей!
Вот тут-то я испугался по-настоящему. Потерял голову, если можно так сказать. Провалился в бездну отчаяния.
Легкий толчок сапога спас меня от бесконечного полета в пустоту, вернув к действительности.
- Вставай. Не встают только мертвые.
Смахивает на мудрость темнолунных. Похожие слова говорил старик-лицедей в темнице. Это, пробудившееся невесть в каком уголке моего искореженного существа, воспоминание о прошлом придало мне силы. Точнее, одну маленькую силу - выпрямить и упереть в пол щупальце, или что это там такое? В общем, какой-то вырост. Освободилось второе щупальце, и я тоже упер его в пол. А что я еще мог сделать? Подтянулся, как мог и оперся на что-то массивное. Утвердился. Передохнул. Стал распутывать середину.
Что-то начало получаться.
Приходилось двигаться крайне осторожно, что бы не повредить мешающиеся всюду внутренности, что, наверное, оказалось бы и больно, и неполезно. Невидимая могучая рука теперь была моим союзником. Она расправляла, лепила, строила, вправляла, сглаживала. Я подчинялся ее воле и направлял ее. Мы с ней составляли единое целое.
Сколько это продолжалось, я не могу сказать. Разгладилась кожа, выпрямились спина и живот, опустились руки и ноги, вернулось на место лицо. Я приобрел более или менее нормальный вид.
Я стоял перед колдуном, оглушенный. Новорожденный человек или человек, вернувшийся с того света.
- Еще раз, Анзор.
Колдун вышел, и решетка опустилась.
Я отчетливо понимал необходимость превращения. У меня не было выбора. Точнее, был, но какой! Превратиться сейчас в волка или навечно застрять в неопределенном состоянии, как Аше. Это не выбор!
Вперед!
Осторожно, осторожно, словно и не делал этого тысячу раз, я двинул руку превращаться в волчью лапу. Вслед за шерсткой на руке из всех кожных пор на теле полезли с приятным разогревающим трением упругие шерстинки. Главное, не дергаться, не торопиться. Некоторое время я оставался колючим, как ежик. Невидимый кулак мягко и уверенно давил на живот, сгибая пополам, ставя на лапы. Лоб сдвинулся, сплющился, а челюсти вытянулись, отяжелели (особенно нижняя). Я не удержался и для пробы щелкнул зубами. Ух, ты! Позвоночник вытянулся в хвост. Все тело горело, как растертое жесткой ветошкой после купания. Силы переполняли его. Страх неудачи навсегда ушел в прошлое, рассыпался в пыль под моими лапами! Я сразу вспомнил бег-полет по степи и вздрогнул от радости. Но сдержался. На мой взгляд, следовало еще подождать, что бы превращение закончилось наверняка.
От кончика носа до кончика хвоста я дрожал от радостного нетерпения.
Но с телом больше ничего не происходило.
Я открыл глаза.
Видели волчьи глаза странно: очень четко - такого множества песчинок на земле, неровностей на решетке, широких пор на носу колдуна мне прежде замечать не приходилось - но смотрел я на все как бы сквозь серую сеточку. Некоторое время мир состоял из сплошных рябящих мелочей.
Колдун с помощником прильнули к решетке, захваченные зрелищем.
Я попытался рассмотреть себя сбоку, но голова не поворачивалась. В чем дело? Снова ошибка?! Ах, ну нет, ну да! Волк же ведь, не собака! Любой младенец знает, как их различить. Волк не может повернуть голову, и вынужден поворачиваться всем корпусом. Только у собаки подвижная шея.
Я неуклюже затоптался на месте, как щенок, играющий со своим хвостом. Потом подпрыгнул, как мышкующая лиса, прижав подбородок к груди, сумел разглядеть свой живот в светлой шерстке. Тело слушалось упоительно. Я сделал два круга по тесному загону, с размаху вспрыгнул на стену, лязгнул зубами у самых цепей и вспугнул синичку.
Соскочив вниз, я обнаружил, что на меня смотрят не только из-за решетки. В углу загона, прямо перед моим носом, стояло целое семейство: существо женского пола, мохнатое и в сарафане - явная родня колдунову помощнику - кокетливо причесанное, в бусах, и с ней целый выводок пушистых ребятишек разных возрастов.
Я потянулся понюхать их - запахи теперь говорили мне многое. Они попятились и спокойно ушли в стенку. Только любопытные головы остались торчать снаружи.
Ну да пусть их!
Быть волком в тесном загоне оказалось невыносимо. Как не восхищало меня новое состояние, отсутствие свободы было мучительно. Стены, цепи, решетка давили на меня. Бежать было некуда. Хотелось разбить темницу, не жалея волчьего тела. Я стал медленно, стараясь прочувствовать и запомнить все ступени, превращаться обратно в человека.
Исчезла серая вуаль, застилающая зрение, мир предстал несуразно расплывчатым, ярким, лишенным запахов, холодным. Странная компания в углу исчезла.
Я выпрямился, расправил плечи.
Покрытый гусиной кожей, стоял и ждал, когда поднимется решетка, и меня впустят в дом.
Вошел, еще не справившись с переполнявшими меня впечатлениями, и первой мыслью при виде колдуна было: "А ведь я могу легко откусить ему голову, и тогда - немедленная свобода!". Что за свобода, я не задумывался. Создание, я чувствовал себя сильнее создателя. Тут же предостерегающе заныли кости. Увидев мое исказившееся лицо, колдун понимающе усмехнулся. Тысячу раз прав был хитрый чародей, наказав меня до преступления!
Тут и я устыдился своих зверских мыслей.
Цель моя еще не достигнута. Теперь мне надо научиться "чуять кровника, как зачарованная стрела чует цель".
Я нашел свою одежду и принялся ее натягивать. Пока прыгал на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину, пока заправлял дрожащими руками рубаху в штаны, колдун внимательно наблюдал за мной. Когда я стал застегивать кафтанчик, он сказал:
- Все прошло нормально, Анзор. Пойдем дальше.
Ни одного теплого слова, ни улыбки, ни благодарности, ни радостного или хвастливого восклицания, ни поздравления. Такой вот человек.
Я тоже промолчал. Направился к выходу.
- Подожди, Анзор. Уж не обессудь, посиди пока в мастерской. Я совсем не обрадуюсь, если ты перекусаешь мою челядь.
Кровь бросилась мне в лицо, но я вспомнил, как только что собирался откусить господину голову, и покорно сел.
- Поостынь. Эй, Базилевкас! Возьми у Аше завтрак и принеси господину волкодлаку.
Глаза его насмешливо блеснули.
Мохнатый помощник, тряпкой собиравший натекшую с меня лужу, заворчал за купелью непонятно и недовольно.
- Ну, ладно, Саквелизаб, сын Сунатегрю, ты же знаешь, что только тебе я могу доверить это. А голодного волка надо накормить немедленно. Только Великий Индрис страшнее его в ярости.
Мохнатый Базилевкас, сын кого-то там, бормоча под нос, но уже польщенно, вышел.
- А кто он такой, этот Базилевкас?
- Домашний дух, доможир. Домовой, как зовут их в народе.
- И он тоже служит вам?
- Добровольно. Я стал замечать, что кто-то лазает в моих приборах по ночам, поставил зеркальце и увидел доможира, увлеченного их исследованием. Предложил ему работать открыто, днем. Он помялся для вида - все-таки не принято так у домовых - и быстро согласился. Незаменимый ассистент
Колдун знал много непонятных словечек.
- А почему он говорит не по-нашему?
- По-нашему, только навыворот. У доможиров так принято. Проще было мне научиться говорить задом наперед, чем подвигнуть его говорить нормально. В работе хватает новое на лету, а в жизни крепко держится за старое.
Только теперь я понял, как боюсь неудачного превращения. Но тут вспомнил, что должен надышаться впрок перед погружением, и занялся делом.
Мохнатый все подкатывал и подкатывал новые бутыли, а Нукас лил и лил их на меня. Купель оказалось емкой, и я уж и ждать перестал, что это когда-нибудь закончится, как вдруг колдун и мохнатый одновременно выкрикнули короткое слово, указывая на обруч. Вода достигла его уровня.
Нукас отставил в сторону ополовиненную бутыль. Колдун подождал, пока я наберу воздуха, и махнул рукой. В другой он держал раскрытую черную книгу.
Я мысленно послал подальше все ожидающие меня неприятности и погрузился с головой в холодную плотную мертвую жидкость. Коленки сразу высунулись наружу. Эка незадача! Я попытался их как-то притопить. Холодная мерзость эта приникла в уши. Я открыл глаза и увидел сквозь серовато-желтую толщу с серебрящейся рябью две склонившиеся надо мной фигуры: черную - колдуна и светло-серую - из-за фартука - Нукаса. Сбоку кустом бурьяна торчала голова мохнатого помощника.
Нукас лапищей в каком-то серебристом пузыре опустил под воду и придавил мои колени, а другой прижал грудь. Я подумал, что напрасно они стерегутся. Я хорошо научился задерживать дыхание - на все время течения песка. Но время шло, и мне потребовалось глотнуть воздуха. Желание вдохнуть становилось все сильнее. Я помнил предупреждение колдуна, но глупое тело не желало ничего помнить. Оно стало брыкаться, рваться к поверхности из-под гнета Нукаса, я вдохнул-таки воду. Сразу понял, что напомнил мне ее запах - запах вина, которым меня обычно поили. А я-то уж грешным делом думал, что туда подмешивают кровь. Впрочем, у воды и был запах крови.
Все эти умозаключения складывались у меня в голове, пока тело тщетно боролось с Нукасом. Вдруг по кусочкам стало пропадать зрение. Какими-то запредельными остатками сознания я почувствовал мягкие лапки мохнатого на своей зажатой в обруч руке.
Тут Нукас за плечи вытащил меня из воды и поставил на пол. Вода лилась с меня потоками. Я кашлял и отплевывался. А потом начал дышать.
Я дышал! Какое же это счастье, а мы его обычно не замечаем! Я заполнял легкие до последнего кусочка, и, не успев выдохнуть, хватал воздух опять. Все, кроме воздуха, возможности дышать перестало существовать для меня.
К тому времени, как я опять стал вменяемым, тело обсохло, только с волос текли струйки. Это зелье вообще, видимо, испарялось очень быстро. Кожу стянула невидимая пленочка.
- Ну что, Анзор,- сказал колдун, - мы свою работу сделали. Теперь дело за тобой.
Он был бледен, только глаза горели, как невиданные голубые светильники. Держался на ногах он не лучше моего.
Я кивнул и внутренне сосредоточился. Мешал запах крови в носу.
Я уже кое-что умел. В превращении важно уловить самое начало. Я хорошо его помнил по превращениям руки, и теперь готовился поймать во всем теле.
Тут мягкие ручки уперлись мне в бок . Мохнатый протестующе лопотал и пытался сдвинуть меня с места.
. Я изумленно воззрился на помеху. Настрой был сбит.
- Не спеши, Анзор. Вот сюда, - пояснил колдун, и я увидел, куда меня толкают - к сквозному проходу на улицу.
Я ступил на холод и яркий свет осеннего дня и оказался в маленьком дворике, точнее в щели между глухими стенами близко стоящих домов.
Узкую полоску неба закрывала сеть из довольно солидных цепей. По одной из них прыгала синичка и косила вниз то одним, то другим глазом. Ага, стережется колдун! Интересно, сеть повесили до попытки Йоханеса улететь в облике дракона или после? Если до, то едва ли он смог взлететь сквозь нее, и колдун врет. Впрочем, сейчас это неважно. Сейчас главное - хорошо превратиться.
Раздался металлический лязг и удар. За моей спиной упала решетка, мощью под стать цепям, с шипами на каждом перекрестье. Эдакая богатырская борона.
С той стороны к "бороне" приникли колдун с мохнатым помощником, за их спинами маялся Нукас - рыл босой ногой пол, как конь копытом.
Каким же чудовищем я стану, раз они так опасаются!
В некотором смятении я взглянул в глаза колдуну и встретил уже знакомый бесконечно терпеливый взгляд - взгляд кошки у мышиной норки. Он мог ждать вечно.
А я не мог. Иначе раньше, чем в волка, превращусь в мерзлую тушу.
Я закрыл глаза, постарался отвлечься от суеты, несколько раз вдохнул и начал со знакомого: превратил руку в лапу. Старательно следил, что бы все шерстинки росли по своим каналам. Это в первый раз я допустил их прорастать дуроломом и чуть на стенку не влез от боли. В ответ, словно за вожаком, из всех пор тела полезли, распирая их, совсем новенькие шерстинки, и движение их сопровождалось жаром, приятно разогревало меня всего. Кто-то незримый и могучий, вроде Нукаса, мягко вдавил мой живот невидимым кулаком, сгибая, как надо, ставя на четвереньки, что вышло очень ладно, потому что руки и ноги сделались одинаковой длины.
"Все идет нормально", - украдкой подумал я, задвинутый в самый дальний угол собственного существа. Я еще не определился, где мне надлежало быть. Казалось, все в мире тронулось со своих мест и поползло в разные стороны. Ну, для меня, в некотором роде, так оно и было. Среди творящихся грандиозных перемен я должен был все время отыскивать себе место в расползающемся теле, следя, что б новое неведомое пока существо сложилось правильно. При этом я не очень представлял, что и как должно лечь. Я понимал, что рождающееся создание крайне уязвимо сейчас. Даже случайная неосторожная мысль могла изуродовать, даже убить его. Нас обоих.
"Вот Аше этого так и не смогла, - подумал я. - Интересно, когда она испугалась? А что если и я...!"
Я даже не отвлекся, просто одновременно подумал о другом. Но невидимый кулак разжался, и, рванувшись внутрь моего тела, вцепился изнутри в горло и дернул, выворачивая наизнанку! Я услышал предостерегающий крик колдуна, тут же заглушенный жутким ревом. Моим? Нет, не моим! Это сплющенное, перекореженное, проросшее серой шерстью и какими-то щупальцами чудище не могло быть мной! Оно жутко ревело и дергалось.
Наверное, в голове у меня тоже что-то сдвинулось и спуталось, иначе я испугался бы гораздо сильнее.
Больше всего меня заботило, что я оказался худшим в колдуновской коллекции уродов. И что я сам все испортил.
Потом дошло, что это навсегда.
Я лежал на боку (если это можно назвать боком). Какая-то дрянь, заменяющая то ли слезы, то ли сопли, то ли кровь, сочилась из меня на каменный пол.
Лязгнула решетка. Сапоги с железным рантом встали у самых моих глаз. (Или чем это я теперь вижу?)
- Вставай, Анзор.
Он, что, издевается, гад? На какое, интересно, место? Как может встать перепутанный клубок шерсти, каких-то щупалец и внутренностей?!
Внутренностей?! О, Великий Змей!
Вот тут-то я испугался по-настоящему. Потерял голову, если можно так сказать. Провалился в бездну отчаяния.
Легкий толчок сапога спас меня от бесконечного полета в пустоту, вернув к действительности.
- Вставай. Не встают только мертвые.
Смахивает на мудрость темнолунных. Похожие слова говорил старик-лицедей в темнице. Это, пробудившееся невесть в каком уголке моего искореженного существа, воспоминание о прошлом придало мне силы. Точнее, одну маленькую силу - выпрямить и упереть в пол щупальце, или что это там такое? В общем, какой-то вырост. Освободилось второе щупальце, и я тоже упер его в пол. А что я еще мог сделать? Подтянулся, как мог и оперся на что-то массивное. Утвердился. Передохнул. Стал распутывать середину.
Что-то начало получаться.
Приходилось двигаться крайне осторожно, что бы не повредить мешающиеся всюду внутренности, что, наверное, оказалось бы и больно, и неполезно. Невидимая могучая рука теперь была моим союзником. Она расправляла, лепила, строила, вправляла, сглаживала. Я подчинялся ее воле и направлял ее. Мы с ней составляли единое целое.
Сколько это продолжалось, я не могу сказать. Разгладилась кожа, выпрямились спина и живот, опустились руки и ноги, вернулось на место лицо. Я приобрел более или менее нормальный вид.
Я стоял перед колдуном, оглушенный. Новорожденный человек или человек, вернувшийся с того света.
- Еще раз, Анзор.
Колдун вышел, и решетка опустилась.
Я отчетливо понимал необходимость превращения. У меня не было выбора. Точнее, был, но какой! Превратиться сейчас в волка или навечно застрять в неопределенном состоянии, как Аше. Это не выбор!
Вперед!
Осторожно, осторожно, словно и не делал этого тысячу раз, я двинул руку превращаться в волчью лапу. Вслед за шерсткой на руке из всех кожных пор на теле полезли с приятным разогревающим трением упругие шерстинки. Главное, не дергаться, не торопиться. Некоторое время я оставался колючим, как ежик. Невидимый кулак мягко и уверенно давил на живот, сгибая пополам, ставя на лапы. Лоб сдвинулся, сплющился, а челюсти вытянулись, отяжелели (особенно нижняя). Я не удержался и для пробы щелкнул зубами. Ух, ты! Позвоночник вытянулся в хвост. Все тело горело, как растертое жесткой ветошкой после купания. Силы переполняли его. Страх неудачи навсегда ушел в прошлое, рассыпался в пыль под моими лапами! Я сразу вспомнил бег-полет по степи и вздрогнул от радости. Но сдержался. На мой взгляд, следовало еще подождать, что бы превращение закончилось наверняка.
От кончика носа до кончика хвоста я дрожал от радостного нетерпения.
Но с телом больше ничего не происходило.
Я открыл глаза.
Видели волчьи глаза странно: очень четко - такого множества песчинок на земле, неровностей на решетке, широких пор на носу колдуна мне прежде замечать не приходилось - но смотрел я на все как бы сквозь серую сеточку. Некоторое время мир состоял из сплошных рябящих мелочей.
Колдун с помощником прильнули к решетке, захваченные зрелищем.
Я попытался рассмотреть себя сбоку, но голова не поворачивалась. В чем дело? Снова ошибка?! Ах, ну нет, ну да! Волк же ведь, не собака! Любой младенец знает, как их различить. Волк не может повернуть голову, и вынужден поворачиваться всем корпусом. Только у собаки подвижная шея.
Я неуклюже затоптался на месте, как щенок, играющий со своим хвостом. Потом подпрыгнул, как мышкующая лиса, прижав подбородок к груди, сумел разглядеть свой живот в светлой шерстке. Тело слушалось упоительно. Я сделал два круга по тесному загону, с размаху вспрыгнул на стену, лязгнул зубами у самых цепей и вспугнул синичку.
Соскочив вниз, я обнаружил, что на меня смотрят не только из-за решетки. В углу загона, прямо перед моим носом, стояло целое семейство: существо женского пола, мохнатое и в сарафане - явная родня колдунову помощнику - кокетливо причесанное, в бусах, и с ней целый выводок пушистых ребятишек разных возрастов.
Я потянулся понюхать их - запахи теперь говорили мне многое. Они попятились и спокойно ушли в стенку. Только любопытные головы остались торчать снаружи.
Ну да пусть их!
Быть волком в тесном загоне оказалось невыносимо. Как не восхищало меня новое состояние, отсутствие свободы было мучительно. Стены, цепи, решетка давили на меня. Бежать было некуда. Хотелось разбить темницу, не жалея волчьего тела. Я стал медленно, стараясь прочувствовать и запомнить все ступени, превращаться обратно в человека.
Исчезла серая вуаль, застилающая зрение, мир предстал несуразно расплывчатым, ярким, лишенным запахов, холодным. Странная компания в углу исчезла.
Я выпрямился, расправил плечи.
Покрытый гусиной кожей, стоял и ждал, когда поднимется решетка, и меня впустят в дом.
Вошел, еще не справившись с переполнявшими меня впечатлениями, и первой мыслью при виде колдуна было: "А ведь я могу легко откусить ему голову, и тогда - немедленная свобода!". Что за свобода, я не задумывался. Создание, я чувствовал себя сильнее создателя. Тут же предостерегающе заныли кости. Увидев мое исказившееся лицо, колдун понимающе усмехнулся. Тысячу раз прав был хитрый чародей, наказав меня до преступления!
Тут и я устыдился своих зверских мыслей.
Цель моя еще не достигнута. Теперь мне надо научиться "чуять кровника, как зачарованная стрела чует цель".
Я нашел свою одежду и принялся ее натягивать. Пока прыгал на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину, пока заправлял дрожащими руками рубаху в штаны, колдун внимательно наблюдал за мной. Когда я стал застегивать кафтанчик, он сказал:
- Все прошло нормально, Анзор. Пойдем дальше.
Ни одного теплого слова, ни улыбки, ни благодарности, ни радостного или хвастливого восклицания, ни поздравления. Такой вот человек.
Я тоже промолчал. Направился к выходу.
- Подожди, Анзор. Уж не обессудь, посиди пока в мастерской. Я совсем не обрадуюсь, если ты перекусаешь мою челядь.
Кровь бросилась мне в лицо, но я вспомнил, как только что собирался откусить господину голову, и покорно сел.
- Поостынь. Эй, Базилевкас! Возьми у Аше завтрак и принеси господину волкодлаку.
Глаза его насмешливо блеснули.
Мохнатый помощник, тряпкой собиравший натекшую с меня лужу, заворчал за купелью непонятно и недовольно.
- Ну, ладно, Саквелизаб, сын Сунатегрю, ты же знаешь, что только тебе я могу доверить это. А голодного волка надо накормить немедленно. Только Великий Индрис страшнее его в ярости.
Мохнатый Базилевкас, сын кого-то там, бормоча под нос, но уже польщенно, вышел.
- А кто он такой, этот Базилевкас?
- Домашний дух, доможир. Домовой, как зовут их в народе.
- И он тоже служит вам?
- Добровольно. Я стал замечать, что кто-то лазает в моих приборах по ночам, поставил зеркальце и увидел доможира, увлеченного их исследованием. Предложил ему работать открыто, днем. Он помялся для вида - все-таки не принято так у домовых - и быстро согласился. Незаменимый ассистент
Колдун знал много непонятных словечек.
- А почему он говорит не по-нашему?
- По-нашему, только навыворот. У доможиров так принято. Проще было мне научиться говорить задом наперед, чем подвигнуть его говорить нормально. В работе хватает новое на лету, а в жизни крепко держится за старое.
