- Премного благодарны.
Колымага дернулась и тронулась дальше.
Я считал, что мы едем в Вышницы, собирался привести себя в человеческий вид, едва услышу знакомый гомон многолюдных улиц. Полной неожиданностью было, когда внезапно пропели петли ворот, тишина лесной дороги сменилась хрустом щебня и передвижная тюрьма моя остановилась.
Поднявшие полог тоже не ожидали обнаружить в клетке крупного волка. Я не мог отказать себе в удовольствии зевнуть в оторопевшие лица, показав полный набор зубов и глотку - вход в ненасытную утробу.
Потом отвернулся, превратился быстренько и стал одеваться под тихое перешептывание. Снаружи уважительно ждали, пока я закончу.
Дождавшись, они жестами, словно я не понимал человеческого языка, попросили меня просунуть руки сквозь решетку, и двое поспешно надели на них оковы. У того, что заковывал правое запястье, руки тряслись очень сильно, прямо ходуном ходили. Вообще, затея с оковами была совершенно смехотворной. Волчьи лапы гораздо суше человеческих рук, и достаточно разок их превратить, чтоб вся эта ерунда соскользнула. Ну ладно, пусть пока развлекаются. Решетку подняли. Зеваки попятились.
Смешно было глядеть на ухищрения стражников. Каждый старательно натягивал свою половину цепи, что б я не бросился на напарника, и в то же время отчаянно трусил, что б напарник не отпустил свой конец.
Челядь глазела на нас из окон и из-за углов. Я подумал, не развлечь ли их частичным превращением, скажем, головы, но лень было. Кроме того, неизвестно, что они могли наворотить с перепугу.
Бегство со двора, окруженного крепостной стеной и каменными строениями, представлялось затруднительным, поэтому меня беспрепятственно водворили в здешнюю клетку, каменный мешок, забранный решеткой с одной стороны. Наверное, обычно в ней держали медведей для травли. Здесь солома имелась. Но не больше. Я сгреб солому в кучу и уселся на нее. Потом улегся, подперев голову рукой. Хорошо бы научиться превращаться еще в кого-нибудь, вроде змеи, чтоб впредь не застревать в таких положениях.
Как я понял, Бучарос привез меня в загородное имение, предназначенное для охоты и прочих увеселений. Только сейчас здесь весельем и не пахло. Люди быстро проходили или пробегали по двору, почти все были вооружены, переговаривались громко и отрывисто, точно в минуту опасности. Предчувствие недоброго витало в воздухе. Часового, поставленного у моей клетки, куда-то вскоре позвали. Про меня забыли.
К вечеру сквозь дыру в потолке сбросили несколько кусков мяса, заветрившегося, почерневшего, в прилипших опилках. Я аккуратно пропихнул их носком сапога сквозь решетку прочь во двор. Если они собирались разозлить меня таким угощением, то добились своего. Кроме того, в последнее время я привык жить на лету, стремительно, с четко определенной целью, и теперь бездействие и неопределенность сильно раздражали меня.
Сколько мне сидеть здесь? Как Бучарос собирается использовать меня? На что ему нужен оборотень в клетке? Не бросит же он Радимиса ко мне за решетку. Должен отпустить на охоту. Неужели он думает, что я вернусь в его вонючую дыру, после того, как он выпустит меня в лес?
От неподвижного сидения сделалось холодно, но раздеваться и превращаться на виду у всех я не собирался. Поэтому продолжал неподвижно сидеть на соломе, и ярость копилась и копилась внутри меня. Кроме того, я зверски проголодался.
На ночь к клетке опять приставили часового - паренька со здоровенной щербатой секирой, похоже, еще дедовской. Этот старался держаться от решетки подальше и даже смотреть остерегался. Взглядывал изподтишка круглыми глазами и тут же отворачивался. Не знаю, как бедолага провел ночь. Я спал. В человеческом облике в нечеловеческих условиях. И проснулся мрачнее некуда.
Едва рассвело, приперся сам Бучарос. В его окладистой бороде застряли какие-то перья. Мда, при такой бородище до горла враз не доберешься. Он прогнал взашей посиневшего паренька с секирой и подошел к клетке. Тоже не слишком близко. Поглядел на меня, по сторонам.
- Эй, ты, как тебя там! Вставай! Князь Радимис поехал охотиться на лугах вдоль Яузы. Уничтожь его и возвращайся в свою берлогу. Не вздумай хитрить - враз слетит голова у твоей чернавки.
У Аше!
- Где Аше? - я схватился за железные прутья.
- Эй, эй, полегче! - толстый Бучарос отпрыгнул в сторону, легко, как шар перекати-поля. Он испугался, но выглядел при том весьма довольным. Погрозил мне кулаком, повернулся и ушагал прочь в своих меховых доспехах.
Двое стражников открыли ворота и убежали рысцой, оглядываясь на ходу. Двор опустел. Наверху заскрежетал какой-то механизм. Решетка поднялась.
Я стоял на месте. Как это так получается, что я вечно несвободен? Если я оставлю в живых князя, погибнет Аше. Если я не убью какого-то там парня, погубившего в незапамятные времена Инеле, гнев Родичей падет на нашу семью. Как мне все это надоело! В моей сознательной жизни, кажется, только и была пара недель полной свободы - у засек и с Яруте. Яруте! Я не мог допустить, что бы и Аше погибла по моей вине, пусть косвенной. Тут волчьей быстротой не возьмешь. Тут нужна голова. Думай. Думай.
Что же мне делать? Не спеша, я вышел из клетки, миновал ворота и ушел в лес.
Потешный дворец стоял в чистом еловом бору на высоком берегу Яузы. Яуза просматривалась с кручи от края и до края. За излучиной вдали игрушечкой стояли Вышницы с их куполами, в виде молодых сосновых шишек, с красными башенками, тонко сверкающими над утренним туманом позолотой. Прямо сказка какая-то. Заманчиво казалось отсюда быть Вышницким князем.
По зеленому, несмотря на осеннее время, лугу чуть ползли крохотные яркие фигурки. Впереди всех, почти не двигаясь с места, бешеным аллюром, судя по тому, как пластался сахарно-белый конь, мчался всадник. Князь Радимис выехал на охоту.
Мошка, парившая над ними, полетела в мою сторону, увеличиваясь в размерах, приобретая очертания птицы, превращаясь в сокола, который уселся на лапу одинокой ели надо мной. Это была крупная красивая птица, я подумал: уж не Йоханнес ли? Сокол посмотрел на меня лишенным человеческого смысла зорким глазом, сначала одним, потом другим, отстранил от тела крылья, прохлаждаясь, разинул клюв с костяным язычком, прыгнул с еловой лапы и с клекотом взмыл вверх. С мохнатой ноги его свисала сафьяновая кисточка. Нет, не Йоханнес. Если и оборотень, то не наш.
Вот я уже и думаю про колдуна – «наш».
Ель, на которой он сидел, отрастила несколько верхушек – совсем запуталась в своей еловой жизни, как я - в своей.
Доколь мне, волку-оборотню, быть игрушкой в чужих руках?
Что я могу сделать сейчас?
Самое простое - побежать волком навстречу охоте и перервать князю горло, как хотят того Бучарос и колдун. Аше спасена, колдун доволен, я получаю, наконец, вожделенное умение, иду своим путем, и Змей с ним, с князем. Они и без моей помощи друг друга перебьют. Какое мне дело до княжьих дрязг!
Второе: вернуться в Потешный дворец, добраться до Бучароса, вытрясти из него, что случилось с Аше, и отправиться спасать ее. Опасно: во дворце полно взбудораженных вооруженных людей. Эта затея может плохо кончиться для всех, включая Аше.
Третье: поговорить с колдуном. Он, несомненно, знает многое.
Поглядев вдоль берега с обрыва, я отсчитал три ручья от Вышниц. Первый угадывался по растительности - круглым ракитам в ложбинке, второй блестел на утреннем солнышке, на берегу третьего ручья росла моя любимая ива с развилкой. Добрая примета! Это решило выбор.
Спрятав одежду меж лапами ели, я, скользя по мерзлой глине, где на хвосте, а где и кубарем, спустился с обрыва и припустил во весь мах к ручью.
По воде далеко разносились голоса охотников, лай собак. Отрывисто пели рожки.
Красавица-ива, как всегда, дремала, когда я пробегал под ней. Редкие листья желтели на ее прутьях. Она приоткрыла один глаз и улыбнулась обоими длинными свежими ртами. Какая милая! Я поклонился ей.
Прошлепал вверх по ручью, поднялся выше того места, где когда-то путал следы и за поворотом ручья увидел заветный дуб. Ему было веков пять, не меньше. Седовласый старец - его дух - спал непробудным сном, неудобно задрав левую ногу, что б не касаться зеркальца.
Вода ли, зверье ли, сдвинули зеркальце с места в развилке меж корней, один край его мок в ручье. Вода смывала с поверхности зеркала тоненькие пленочки отражений - чьи-то лица - и они плыли вверх по течению. Так вот в чем секрет, некогда зачаровавший меня! Тогда лица плыли в обратную сторону. Более всего меня удивило, что я кручусь вокруг одного и того же ручья.
Гневное лицо колдуна по-рыбьи беззвучно хлопающего губами, проплыло мимо. Мне некогда было рассматривать старые отражения. Я вернулся в человеческий облик, прижался спиной к заиндевелой коре дуба, сжавшись в комок, что б хоть как-то сохранить тепло - вот ведь какое неудобство с этими превращениями. Скоро вообще зима настанет! Подышал на зеркало и пальцем начертил водоворот со стрелой.
Тут же в воздухе возник отраженный ни на чем огонь в очаге башенной комнаты. Я завистливо вздохнул. Огромные белые пальцы перекрыли отражение пламени, стены комнаты наклонились, понеслись, закружились, мелькнул обрез фолианта, слоистый, как дубовый спил, и передо мной утвердилось отражение колдуна, сидящего в кресле с красной подушкой. Глаза его горели не хуже огня в очаге, хотя, ясное дело, тепла от них ждать не приходилось.
- Что, уже заплутал? - насмешливо спросил он.
- Где Аше?!
- А! Вот ты о чем! Сейчас покажу.
Изображение снова зашаталось, меняясь, теряя смысл, светлея и темнея - колдун с зеркалом поднимался по лестнице.
- Вот твоя Аше.
Видимо, колдун поднес зеркало слишком близко.
Перед лесом повисла громадная голова странного спящего существа. С забившимся сердцем я узнал любимые ресницы и понял, что передо мной Аше без покрывала.
Закрытые очи под собольими бровями и аккуратный смуглый носик выступали из серой в полоску кошачьей морды. Верхняя губа еще напоминала человеческую, но над ней торчали кошачьи усы. Подбородок был уже совершенно кошачий. Все остальное - очертания головы, уши - скрывали роскошные черные волосы, рассыпавшиеся по подушке. Я поспешно отвел глаза, чтоб не подсматривать. Аше ведь очень старалась, чтоб ее не увидели.
- Она спит. Крепко, - сказал колдун и бережно отвел упавшую на бровь прядь. Судя по полету комнаты, он склонился над ее постелью. - И не проснется, пока я не прикажу. Не волнуйся, ей хорошо сейчас. Ей не будет ни страшно, ни больно, когда мне придется убить ее. В случае твоего неповиновения.
Сердце мое стукнуло так, что проснулся дубовый старец. В глубине зеркала открылись его голубенькие глазки.
- Ты! Убьешь ее! - вне себя выкрикнул я. Опомнился только, когда ногти мои впились в ладони на месте колдуновской бесплотной шеи. Он только скривился презрительно.
Я понял, что сейчас мне будет плохо, и даже очень плохо. Заранее сжался и сморщился, но ничего такого не произошло. Совершенно. Кости вели себя так, словно их вообще не было. Ну, правильно! Я же напал на картинку, не на колдуна. Ему-то что? Эк он меня запугал!
Перевел дух.
Ждал я, конечно, всяких гадостей от колдуна, но не прямого же предательства!
- Зачем вы это сделали?
- Анзор, у тебя в голове полно барахла! Ты способен бросить дело из-за прихоти. Приходится плотно вести тебя, шаг за шагом, что б ты чего не натворил. Сейчас перед тобой четкий выбор: смерть Радимиса или смерть Аше. Выбирай. Учти, Радимис – убийца и узурпатор, Аше – невинная жертва.
Колдун ухмыльнулся. Лицо его пошло пузырями и меж глаз стала расползаться дыра, открывая мирную лесную полянку.
Мой взгляд проплавил воздушную пленку.
- Да превратись ты в волка, - брезгливо посоветовал колдун. – Простынешь, потеряешь форму - возись с тобой потом.
Я и не заметил, что весь дрожу. С удовольствием превратился. Тепло вместе с шерстью покрыло кожу. Но дрожь не унялась. Выходит, колотило меня не от холода – от злости.
- Будь ты проклят! – дыра еще увеличилась, от лица колдуна остались лишь усмехающиеся губы и подбородок.
- Прекрасное боевое настроение, - похвалил кусок головы. – Успеха, спаситель девиц и кошек! – И колдун исчез, прежде чем дыра съела его совсем.
Я зарычал в пустоту страшным беззвучным рыком, с удовольствием чувствуя, как черные силы входят в тело, и тут желудь щелкнул меня по носу. Я поднял голову. Дубовый старец смотрел из кроны своими невинными глазками, голубыми, как просветы неба меж ветвями.
- Не спеши! – сказал он. – Спешка все губит. Люди вечно спешат.
- Как же мне поступить, скажи, о Дубовый старец! – в отчаянии взмолился я.
- Мы, деревья, уходим корнями в землю, а ветвями в небо. Мы сводим воедино высокое и низкое, грязное и чистое, свет и тьму, небо и землю. Людской век слишком краток, и потому не внятен нам.
Я вслушивался, пытаясь уловить смысл в его шепоте, ритмичном, как качание ветвей.
- Все разделено и все слито, все имеет пару – день и ночь, добро и зло, жизнь и смерть, лето и зима, любовь и ненависть…
- Дерево и…? – ядовито прервал я его перечисление. Сколько можно бормотать!
- Дерево и хаос, - как ни в чем ни бывало продолжил древесный дух.
Да, он прав, от древесной мудрости человеку проку мало.
Ноги несли меня вниз по ручью.
Охота скакала по зеленому лугу. Крики, топот, лай, рев рога. Соколы, борзые, верховые в ярких кафтанах нараспашку. Впереди – князь Радимис на белом – уже сером от пота – коне. Весь этот сыр-бор из-за несчастного полузагнанного зайчишки. Ничего, зайцу повезло. Сейчас я предложу им кое-что поинтереснее.
У меня не было плана. Ярость бушевала во мне, как огонь в печи. Я положился на волчье «авось» и волю Небесных прях. Надеюсь, не все высшие силы такие, как дуб.
Князь скакал впереди и немного левее своей дружины, ближе всех ко мне. Я выскочил из кустов, прошел сзади и справа, отделяя его, как пастушья собака отделяет от стада нужного барана.
Судя по азартным воплям, охотники меня заметили. Собаки тоже. Дура красавица борзая сунулась сбоку, подставив прямо под зубы напряженную мохнатую шейку. Едва она с хрипом отвалилась, тут же сунулась вторая. Остальные отстали. Дошло-таки.
Колымага дернулась и тронулась дальше.
Я считал, что мы едем в Вышницы, собирался привести себя в человеческий вид, едва услышу знакомый гомон многолюдных улиц. Полной неожиданностью было, когда внезапно пропели петли ворот, тишина лесной дороги сменилась хрустом щебня и передвижная тюрьма моя остановилась.
Поднявшие полог тоже не ожидали обнаружить в клетке крупного волка. Я не мог отказать себе в удовольствии зевнуть в оторопевшие лица, показав полный набор зубов и глотку - вход в ненасытную утробу.
Потом отвернулся, превратился быстренько и стал одеваться под тихое перешептывание. Снаружи уважительно ждали, пока я закончу.
Дождавшись, они жестами, словно я не понимал человеческого языка, попросили меня просунуть руки сквозь решетку, и двое поспешно надели на них оковы. У того, что заковывал правое запястье, руки тряслись очень сильно, прямо ходуном ходили. Вообще, затея с оковами была совершенно смехотворной. Волчьи лапы гораздо суше человеческих рук, и достаточно разок их превратить, чтоб вся эта ерунда соскользнула. Ну ладно, пусть пока развлекаются. Решетку подняли. Зеваки попятились.
Смешно было глядеть на ухищрения стражников. Каждый старательно натягивал свою половину цепи, что б я не бросился на напарника, и в то же время отчаянно трусил, что б напарник не отпустил свой конец.
Челядь глазела на нас из окон и из-за углов. Я подумал, не развлечь ли их частичным превращением, скажем, головы, но лень было. Кроме того, неизвестно, что они могли наворотить с перепугу.
Бегство со двора, окруженного крепостной стеной и каменными строениями, представлялось затруднительным, поэтому меня беспрепятственно водворили в здешнюю клетку, каменный мешок, забранный решеткой с одной стороны. Наверное, обычно в ней держали медведей для травли. Здесь солома имелась. Но не больше. Я сгреб солому в кучу и уселся на нее. Потом улегся, подперев голову рукой. Хорошо бы научиться превращаться еще в кого-нибудь, вроде змеи, чтоб впредь не застревать в таких положениях.
Как я понял, Бучарос привез меня в загородное имение, предназначенное для охоты и прочих увеселений. Только сейчас здесь весельем и не пахло. Люди быстро проходили или пробегали по двору, почти все были вооружены, переговаривались громко и отрывисто, точно в минуту опасности. Предчувствие недоброго витало в воздухе. Часового, поставленного у моей клетки, куда-то вскоре позвали. Про меня забыли.
К вечеру сквозь дыру в потолке сбросили несколько кусков мяса, заветрившегося, почерневшего, в прилипших опилках. Я аккуратно пропихнул их носком сапога сквозь решетку прочь во двор. Если они собирались разозлить меня таким угощением, то добились своего. Кроме того, в последнее время я привык жить на лету, стремительно, с четко определенной целью, и теперь бездействие и неопределенность сильно раздражали меня.
Сколько мне сидеть здесь? Как Бучарос собирается использовать меня? На что ему нужен оборотень в клетке? Не бросит же он Радимиса ко мне за решетку. Должен отпустить на охоту. Неужели он думает, что я вернусь в его вонючую дыру, после того, как он выпустит меня в лес?
От неподвижного сидения сделалось холодно, но раздеваться и превращаться на виду у всех я не собирался. Поэтому продолжал неподвижно сидеть на соломе, и ярость копилась и копилась внутри меня. Кроме того, я зверски проголодался.
На ночь к клетке опять приставили часового - паренька со здоровенной щербатой секирой, похоже, еще дедовской. Этот старался держаться от решетки подальше и даже смотреть остерегался. Взглядывал изподтишка круглыми глазами и тут же отворачивался. Не знаю, как бедолага провел ночь. Я спал. В человеческом облике в нечеловеческих условиях. И проснулся мрачнее некуда.
Едва рассвело, приперся сам Бучарос. В его окладистой бороде застряли какие-то перья. Мда, при такой бородище до горла враз не доберешься. Он прогнал взашей посиневшего паренька с секирой и подошел к клетке. Тоже не слишком близко. Поглядел на меня, по сторонам.
- Эй, ты, как тебя там! Вставай! Князь Радимис поехал охотиться на лугах вдоль Яузы. Уничтожь его и возвращайся в свою берлогу. Не вздумай хитрить - враз слетит голова у твоей чернавки.
У Аше!
- Где Аше? - я схватился за железные прутья.
- Эй, эй, полегче! - толстый Бучарос отпрыгнул в сторону, легко, как шар перекати-поля. Он испугался, но выглядел при том весьма довольным. Погрозил мне кулаком, повернулся и ушагал прочь в своих меховых доспехах.
Двое стражников открыли ворота и убежали рысцой, оглядываясь на ходу. Двор опустел. Наверху заскрежетал какой-то механизм. Решетка поднялась.
Я стоял на месте. Как это так получается, что я вечно несвободен? Если я оставлю в живых князя, погибнет Аше. Если я не убью какого-то там парня, погубившего в незапамятные времена Инеле, гнев Родичей падет на нашу семью. Как мне все это надоело! В моей сознательной жизни, кажется, только и была пара недель полной свободы - у засек и с Яруте. Яруте! Я не мог допустить, что бы и Аше погибла по моей вине, пусть косвенной. Тут волчьей быстротой не возьмешь. Тут нужна голова. Думай. Думай.
Что же мне делать? Не спеша, я вышел из клетки, миновал ворота и ушел в лес.
Потешный дворец стоял в чистом еловом бору на высоком берегу Яузы. Яуза просматривалась с кручи от края и до края. За излучиной вдали игрушечкой стояли Вышницы с их куполами, в виде молодых сосновых шишек, с красными башенками, тонко сверкающими над утренним туманом позолотой. Прямо сказка какая-то. Заманчиво казалось отсюда быть Вышницким князем.
По зеленому, несмотря на осеннее время, лугу чуть ползли крохотные яркие фигурки. Впереди всех, почти не двигаясь с места, бешеным аллюром, судя по тому, как пластался сахарно-белый конь, мчался всадник. Князь Радимис выехал на охоту.
Мошка, парившая над ними, полетела в мою сторону, увеличиваясь в размерах, приобретая очертания птицы, превращаясь в сокола, который уселся на лапу одинокой ели надо мной. Это была крупная красивая птица, я подумал: уж не Йоханнес ли? Сокол посмотрел на меня лишенным человеческого смысла зорким глазом, сначала одним, потом другим, отстранил от тела крылья, прохлаждаясь, разинул клюв с костяным язычком, прыгнул с еловой лапы и с клекотом взмыл вверх. С мохнатой ноги его свисала сафьяновая кисточка. Нет, не Йоханнес. Если и оборотень, то не наш.
Вот я уже и думаю про колдуна – «наш».
Ель, на которой он сидел, отрастила несколько верхушек – совсем запуталась в своей еловой жизни, как я - в своей.
Доколь мне, волку-оборотню, быть игрушкой в чужих руках?
Что я могу сделать сейчас?
Самое простое - побежать волком навстречу охоте и перервать князю горло, как хотят того Бучарос и колдун. Аше спасена, колдун доволен, я получаю, наконец, вожделенное умение, иду своим путем, и Змей с ним, с князем. Они и без моей помощи друг друга перебьют. Какое мне дело до княжьих дрязг!
Второе: вернуться в Потешный дворец, добраться до Бучароса, вытрясти из него, что случилось с Аше, и отправиться спасать ее. Опасно: во дворце полно взбудораженных вооруженных людей. Эта затея может плохо кончиться для всех, включая Аше.
Третье: поговорить с колдуном. Он, несомненно, знает многое.
Поглядев вдоль берега с обрыва, я отсчитал три ручья от Вышниц. Первый угадывался по растительности - круглым ракитам в ложбинке, второй блестел на утреннем солнышке, на берегу третьего ручья росла моя любимая ива с развилкой. Добрая примета! Это решило выбор.
Спрятав одежду меж лапами ели, я, скользя по мерзлой глине, где на хвосте, а где и кубарем, спустился с обрыва и припустил во весь мах к ручью.
По воде далеко разносились голоса охотников, лай собак. Отрывисто пели рожки.
Красавица-ива, как всегда, дремала, когда я пробегал под ней. Редкие листья желтели на ее прутьях. Она приоткрыла один глаз и улыбнулась обоими длинными свежими ртами. Какая милая! Я поклонился ей.
Прошлепал вверх по ручью, поднялся выше того места, где когда-то путал следы и за поворотом ручья увидел заветный дуб. Ему было веков пять, не меньше. Седовласый старец - его дух - спал непробудным сном, неудобно задрав левую ногу, что б не касаться зеркальца.
Вода ли, зверье ли, сдвинули зеркальце с места в развилке меж корней, один край его мок в ручье. Вода смывала с поверхности зеркала тоненькие пленочки отражений - чьи-то лица - и они плыли вверх по течению. Так вот в чем секрет, некогда зачаровавший меня! Тогда лица плыли в обратную сторону. Более всего меня удивило, что я кручусь вокруг одного и того же ручья.
Гневное лицо колдуна по-рыбьи беззвучно хлопающего губами, проплыло мимо. Мне некогда было рассматривать старые отражения. Я вернулся в человеческий облик, прижался спиной к заиндевелой коре дуба, сжавшись в комок, что б хоть как-то сохранить тепло - вот ведь какое неудобство с этими превращениями. Скоро вообще зима настанет! Подышал на зеркало и пальцем начертил водоворот со стрелой.
Тут же в воздухе возник отраженный ни на чем огонь в очаге башенной комнаты. Я завистливо вздохнул. Огромные белые пальцы перекрыли отражение пламени, стены комнаты наклонились, понеслись, закружились, мелькнул обрез фолианта, слоистый, как дубовый спил, и передо мной утвердилось отражение колдуна, сидящего в кресле с красной подушкой. Глаза его горели не хуже огня в очаге, хотя, ясное дело, тепла от них ждать не приходилось.
- Что, уже заплутал? - насмешливо спросил он.
- Где Аше?!
- А! Вот ты о чем! Сейчас покажу.
Изображение снова зашаталось, меняясь, теряя смысл, светлея и темнея - колдун с зеркалом поднимался по лестнице.
- Вот твоя Аше.
Видимо, колдун поднес зеркало слишком близко.
Перед лесом повисла громадная голова странного спящего существа. С забившимся сердцем я узнал любимые ресницы и понял, что передо мной Аше без покрывала.
Закрытые очи под собольими бровями и аккуратный смуглый носик выступали из серой в полоску кошачьей морды. Верхняя губа еще напоминала человеческую, но над ней торчали кошачьи усы. Подбородок был уже совершенно кошачий. Все остальное - очертания головы, уши - скрывали роскошные черные волосы, рассыпавшиеся по подушке. Я поспешно отвел глаза, чтоб не подсматривать. Аше ведь очень старалась, чтоб ее не увидели.
- Она спит. Крепко, - сказал колдун и бережно отвел упавшую на бровь прядь. Судя по полету комнаты, он склонился над ее постелью. - И не проснется, пока я не прикажу. Не волнуйся, ей хорошо сейчас. Ей не будет ни страшно, ни больно, когда мне придется убить ее. В случае твоего неповиновения.
Сердце мое стукнуло так, что проснулся дубовый старец. В глубине зеркала открылись его голубенькие глазки.
- Ты! Убьешь ее! - вне себя выкрикнул я. Опомнился только, когда ногти мои впились в ладони на месте колдуновской бесплотной шеи. Он только скривился презрительно.
Я понял, что сейчас мне будет плохо, и даже очень плохо. Заранее сжался и сморщился, но ничего такого не произошло. Совершенно. Кости вели себя так, словно их вообще не было. Ну, правильно! Я же напал на картинку, не на колдуна. Ему-то что? Эк он меня запугал!
Перевел дух.
Ждал я, конечно, всяких гадостей от колдуна, но не прямого же предательства!
- Зачем вы это сделали?
- Анзор, у тебя в голове полно барахла! Ты способен бросить дело из-за прихоти. Приходится плотно вести тебя, шаг за шагом, что б ты чего не натворил. Сейчас перед тобой четкий выбор: смерть Радимиса или смерть Аше. Выбирай. Учти, Радимис – убийца и узурпатор, Аше – невинная жертва.
Колдун ухмыльнулся. Лицо его пошло пузырями и меж глаз стала расползаться дыра, открывая мирную лесную полянку.
Мой взгляд проплавил воздушную пленку.
- Да превратись ты в волка, - брезгливо посоветовал колдун. – Простынешь, потеряешь форму - возись с тобой потом.
Я и не заметил, что весь дрожу. С удовольствием превратился. Тепло вместе с шерстью покрыло кожу. Но дрожь не унялась. Выходит, колотило меня не от холода – от злости.
- Будь ты проклят! – дыра еще увеличилась, от лица колдуна остались лишь усмехающиеся губы и подбородок.
- Прекрасное боевое настроение, - похвалил кусок головы. – Успеха, спаситель девиц и кошек! – И колдун исчез, прежде чем дыра съела его совсем.
Я зарычал в пустоту страшным беззвучным рыком, с удовольствием чувствуя, как черные силы входят в тело, и тут желудь щелкнул меня по носу. Я поднял голову. Дубовый старец смотрел из кроны своими невинными глазками, голубыми, как просветы неба меж ветвями.
- Не спеши! – сказал он. – Спешка все губит. Люди вечно спешат.
- Как же мне поступить, скажи, о Дубовый старец! – в отчаянии взмолился я.
- Мы, деревья, уходим корнями в землю, а ветвями в небо. Мы сводим воедино высокое и низкое, грязное и чистое, свет и тьму, небо и землю. Людской век слишком краток, и потому не внятен нам.
Я вслушивался, пытаясь уловить смысл в его шепоте, ритмичном, как качание ветвей.
- Все разделено и все слито, все имеет пару – день и ночь, добро и зло, жизнь и смерть, лето и зима, любовь и ненависть…
- Дерево и…? – ядовито прервал я его перечисление. Сколько можно бормотать!
- Дерево и хаос, - как ни в чем ни бывало продолжил древесный дух.
Да, он прав, от древесной мудрости человеку проку мало.
Ноги несли меня вниз по ручью.
Охота скакала по зеленому лугу. Крики, топот, лай, рев рога. Соколы, борзые, верховые в ярких кафтанах нараспашку. Впереди – князь Радимис на белом – уже сером от пота – коне. Весь этот сыр-бор из-за несчастного полузагнанного зайчишки. Ничего, зайцу повезло. Сейчас я предложу им кое-что поинтереснее.
У меня не было плана. Ярость бушевала во мне, как огонь в печи. Я положился на волчье «авось» и волю Небесных прях. Надеюсь, не все высшие силы такие, как дуб.
Князь скакал впереди и немного левее своей дружины, ближе всех ко мне. Я выскочил из кустов, прошел сзади и справа, отделяя его, как пастушья собака отделяет от стада нужного барана.
Судя по азартным воплям, охотники меня заметили. Собаки тоже. Дура красавица борзая сунулась сбоку, подставив прямо под зубы напряженную мохнатую шейку. Едва она с хрипом отвалилась, тут же сунулась вторая. Остальные отстали. Дошло-таки.
